Истории для кино
Шрифт:
– Ах, за яблоком?!
– Ну да, доктор же велел виту… витамины…
Лена хватает яблоко и выбрасывает в окно.
Яблоко падает на колени сидящего во дворе вечного старичка. Он ощупывает фрукт, нюхает его и радуется:
– Чтоб я так всегда жил!
За дверью в коридорчике горестно прислушивается к скандалу между Лёдей и Леной папа Иосиф. Мимо него проходит мама Малка с ворохом белья.
– И правильно! – строго говорит она, не уточняя, к кому относится это замечание.
Папа Иосиф вздыхает и уходит в комнату, где играет на полу
– Диточка, золотко мое, пойдем погуляем…
Но в комнату влетает разъяренная Лена.
– Дита! Собирай игрушки! Мы уходим!
Папа Иосиф усаживается на стул. Лена бросает на пол большой клетчатый платок. Вбегает Лёдя.
– Леночка… Что ты… Леночка… Я не хотел… Я нечаянно…
Не слушая его, Лена швыряет на платок какие-то вещи, торопит дочь:
– Дита, я кому сказала! Собирай сюда игрушки!
Папа Иосиф раскачивается на стуле, обхватив голову руками:
– Ой, горе, горе!
Лена увязывает вещички в узел, хватает Диту за руку, тащит к двери.
Но путь ей преграждает мама Малка.
– Никуда ты не пойдешь!
– Пустите! Это мое дело!
Мама Малка решительно качает головой:
– Нет! Это – наше дело! Лёдька, падай на колени!
Лёдя недоуменно смотрит на маму.
– Падай, я сказала!
Лёдя опускается перед Леной на колени и бубнит:
– Прости… Прости меня, Леночка… Пожалуйста, прости…
– Прощай его, дурака! – командует мама Малка. – Не по злобе он, а по глупости. Первый раз и грех – не грех.
Лена растерянно смотрит сверху на покаянную голову Лёди.
А бабушка Малка отбирает у Лены ручку Диты и передает ее дедушке Иосифу:
Йося, ты хотел погулять? Так идите, идите!
Она выпроваживает деда с внучкой за дверь. И как ни в чем ни бывало сообщает:
– Схожу на Привоз – наволочки на мыло поменяю…
Мама Малка уходит. А Лёдя так и стоит на коленях, уткнувшись лбом в ноги Лены.
По улице едет роскошный автомобиль Мишки Япончика. Едет не спеша, чтобы прохожие могли изумиться чуду техники, а Мишка – насладиться изумлением прохожих. Но вдруг он жмет на клаксон, издающий «Смейся, паяц!», и кричит:
– Эй, пешеход, задавлю!
Это относится к бредущему с авоськами картошки в каждой руке Лёде.
– Чего не заходишь? – интересуется Япончик. – Зойка по тебе сохнет!
Лёдя только глухо стонет от воспоминаний о Зойке.
– Понимаю, – ухмыляется Мишка. – А вот чего я тебя не наблюдаю в искусстве – не понимаю. И вообще, чего-то культурная жизнь в Одессе зачахла…
Лёдя опускает авоськи с картошкой наземь:
– Какая культурная жизнь, когда люди по вечерам из дома не выходят!
– Что, революционный быт заел?
– Нет, просто боятся.
– Кого боятся? – Мишка наконец соображает: – А-а, моих хлопцев?
Лёдя отвечает уклончиво:
– Ну, твоих – не твоих… Но в городе вообще неспокойно. Пойдешь в театр, а вернешься ли домой – неизвестно…
– Будет известно! – твердо обещает Мишка.
Бандиты
Япончика снуют по всему городу, занимаясь необычным для них делом. На афишных тумбах, на стенах домов, на заборах они расклеивают объявления такого содержания:Всем гражданам-одесситам, кто изъявит желание сходить в театр или какое другое культурное заведение, гарантирую безопасность туда и обратно. Япончик.
И, лично подтверждая свою гарантию, Мишка в окружении бандитской свиты сидит в первом ряду наполненного зрителями зала одесской Оперы.
Еще не поднят знаменитый занавес, но здесь уже все как в прежние мирные времена. Поблескивает позолота на многочисленных скульптурных украшениях. Оркестранты в крахмальных манишках настраивают инструменты. Дамы разглядывают друг друга в театральные бинокли.
Достав золотые часы из жилетного кармана, Мишка открывает их крышку – при этом часы издают нежную мелодию – смотрит на циферблат и что-то шепчет сидящему рядом громиле. Тот понимающе кивает в ответ.
А за кулисами Лёдя в брюках и манишке на голое тело гримируется перед зеркалом, сидя спиной к окну, возле которого висит на крючке его фрак. Загримировавшись, Лёдя поворачивается за фраком, но крючок пуст. Лишь покачивается створка приоткрытого окна.
В гримерную заглядывает громила-адъютант Мишки.
– Я дико извиняюсь, господин артист, но Михайло Соломонович интересуются, или вы собираетесь начинать искусство?
– Искусство? Как? Вот так? – Лёдя гневно показывает на себя – полураздетого.
– А шо? – не понимает громила.
– Шо, шо! Фрак у меня свистнули!
– Так бы и сказали…
Громила удаляется. В зале он подходит к нетерпеливо поглядывающему на часы Япончику и шепчет что-то ему на ухо. Глаза Мишки расширяются, а кулак, наоборот, сжимается. И он грозит этим кулаком громиле, отдавая какой-то краткий приказ.
В гримерной администратор, утирая платком вспотевшую лысину, мечется перед полуголым Лёдей.
– А я так радовался: за столько времени – полный зал! Что же делать? Может, послать за моим фраком?
– И надеть его на меня? У публики случится инфаркт. От смеха!
– А может быть, выйдете прямо в своем?
Лёдя тычет в лежащие на диване солдатские штаны и потертый пиджачок:
– И в этом… своем… я буду петь арию графа?
Администратор в полном отчаянии еще сильнее трет платком потную лысину.
В дверь просовывается голова шпаненка с огромным фингалом под глазом.
– Я могу видеть артиста господина Утесова? – сипло интересуется он.
Лёдя, несмотря на драматизм ситуации, усмехается, глядя на его фингал:
– Ну, если ты вообще что-то можешь видеть, так Утесов – это я.
Шпаненок свистит кому-то за дверь. И Лёдя с администратором изумленно наблюдают, как банда оборванных пацанов вносит различные фраки и развешивает-раскладывает их по всей гримерной.
– Что… это? – недоумевает Лёдя.