Истории для кино

Лёдя на эстраде кабаре поет свой коронный шлягер:

Ах, мама, мама, что мы будем делать,Когда настанут зимни холода?У тебя нет теплого платочка,У меня нет зимнего пальта!

Публика смеется и аплодирует своему любимчику, успевая при этом выпивать и закусывать. Лёдя раскланивается, расылает воздушные поцелуи, а в финале к общему восторгу усаживается на шпагат.

Но совсем другая атмосфера воцаряется в притихшем зале, когда на сцене поет Александр Вертинский в костюме Пьеро:

Я не знаю, зачем и кому это нужно,Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,Только так беспощадно, так зло и ненужноОпустили их в вечный покой.Осторожные зрители молча кутались в шубы,И какая-то женщина с искаженным лицомЦеловала покойника в посиневшие губыИ швырнула в священника обручальным кольцом.

Лёдя стоит за кулисами и абсолютно поглощен пением своего кумира – Вертинского.

Закидали их елками, замесили их грязьюИ пошли по домам, под шумок толковать,Что пора положить бы конец безобразию,Что и так уже скоро мы начнем голодать.Но никто не додумался просто стать на колениИ сказать этим мальчикам, что в бездарной странеДаже светлые подвиги – это только ступениВ бесконечные пропасти к недоступной весне.

Люди за столиками плачут, аплодируют, требуют новых песен.

После концерта одесские артисты собираются своей компанией, столичные – своей.

Лёдя открывает шампанское, наливает направо и налево в подставленные бокалы своих коллег. А те с удовольствием выпивают и поздравляют:

– С днем рождения, Лёдя! Будь здоров! Счастья тебе!

Лёдя берет бутылку шампанского и подходит к столику Вертинского, где тоже провозглашают тосты и выпивают.

– Простите, господа, мы еще не знакомы, но я так счастлив видеть вас! Позвольте налить вам шампанского? Давайте выпьем за мой день рождения!

Вертинский приподнимает бровь и уточняет, мягко грассируя:

– Вы пгедлагете выпить за мой день гождения?

Лёдя слегка теряется:

– Нет, за мой… У меня сегодня день рождения…

– Да? Но и у меня тоже сегодня… С удовольствием за наш общий день!

Лёдя абсолютно счастлив:

– Надо же! Как свела нас с вами судьба!

Бокалы наполняются шампанским, Лёдя поднимает свой бокал:

– Конечно, господа, сейчас трудное, опасное, окаянное время, но для нашей Одессы, для меня лично это время – счастливое! Когда бы и где бы еще мы увидели вас – замечательных, великолепных, гениальных артистов…

– Ну-ну, не пгеувеличивайте, – улыбается Вертинский.

– Ничуть не преувеличиваю! Вы истинные звезды театральных подмостков Москвы и Петербурга!

– Вот-вот, только один вечер – проездом из Петербурга в Париж! – мрачно шутит толстяк в крылатке.

– Если бы только – один вечер! – вздыхает немолодая актриса. – Торчим здесь второй месяц, а парохода все нет…

Разговор подхватывает артист в пенсе:

– Говорят, в Константинополь ходят эти… как их… баркасы. Это, конечно, проще, но ненадежно.

– А что сейчас надежно? – вопрошает толстяк.

Лёдя опять встревает со своей восторженностью:

– Нет, конечно, это время больших перемен, даже разрушений! Но ведь есть и хорошее… Вот ваш приезд сюда, наша встреча… Да теперь и я могу поехать в Москву… Конец черте оседлости!

– Зачем вам ехать в Москву, когда из нее все бегут? – удивляется актриса.

– Как зачем? Москва – храм искусства!

– Годной мой, – печально грассирует Вертинский. – Тепегь Москва – хгам голода и газгухи.

Раздается отдаленный грохот артиллерийской канонады. Но за столом не возникает никакой паники, все привычно прислушиваются. Артист в пенсе вздыхает:

– Красные под городом…

Орудийная канонада нарастает, грохочет уже совсем рядом.

Столичные артисты с чемоданами и узлами пробираются по Николаевскому бульвару к порту. Лёдя помогает, тащит два баула. У подножия постамента Дюка все останавливаются передохнуть.

Вертинский присаживается на чемодан и устало спрашивает Лёдю:

– Так что же, юноша, все гешено?

– Решено, Александр Николаевич. Я остаюсь.

– А утвегждали, что нас свела судьба…

– Выходит – развела, – с болью признает Лёдя.

– Послушайте, но вы же агтист, настоящий агтист, а этой стгане агтисты не нужны.

– Ну, может, все-таки я ей пригожусь, – улыбается Лёдя.

– Нет, повегьте, ваше место – в Пагиже.

– Даст бог, поглядим и на Париж. А пока я еще Москву не видал.

Слышатся гудки парохода. Вертинский встает и подхватывает чемодан.

– Пога, господа, пога! Это – последний…

Артисты уходят вниз по лестнице – к морю, к пароходу, к бесконечной разлуке с родиной…

Глава седьмая «Разлука ты, разлука, чужая сторона»

МОСКВА, ТЕАТР ЭСТРАДЫ, 23 АПРЕЛЯ 1965 ГОДА

Торжественно-благостное течение юбилея Утесова взрывается таборным весельем, звоном монист, переборами гитар и пеньем скрипок – на сцене цыганский театр «Ромэн».

У цыганских артистов для юбилейных поздравлялок имеется свой отточенный и безотказно срабатывающий номер – только имена поздравляемых меняются. Вот и сейчас они затянули свою заздравную:

Вновь звучит припев старинный,И вино течет рекой,К нам приехал наш любимыйЛеонид Осипыч да-а-ра-агой!Леня, Леня, Леня,Леня, Леня, Леня,Леня, Леня, Леня, Леня,Леня, пей до дна!

Цыгане подают Утесову рюмку на подносе и торопят его:

– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!