История россии 1917–2009

Развал экономики требовал принятия срочных мер, которые осуществлялись при поддержке Запада, таких его финансовых институтов, как Международный валютный фонд (МВФ) и Мировой банк. Проведение структурных реформ по их сценарию стало главным условием предоставления новых займов и отсрочек по платежам, полученных ранее, без которых польская экономика уже не могла существовать. Для поддержки требовалось реализовать четыре важнейшие группы мероприятий. Туда входили: 1) обвальная либерализация цен, доходов, всей хозяйственной деятельности; 2) обеспечение макроэкономической стабилизации за счет жесткой денежной политики подавления инфляции (сокращение бюджетного дефицита, эмиссии денег, конвертируемость валюты); 3) проведение срочных системных преобразований в экономике (пересмотр роли государства в экономике, приватизация, развитие рыночной инфраструктуры); 4) курс на открытость экономики (либерализация внешней торговли, сокращение тарифов). Эти рецепты МВФ были первоначально разработаны для стран «третьего» мира — с неразвитым перерабатывающим сектором и сырьевой направленностью экономики — и апробированы на них. Цель такой политики, однако, состояла не в комплексном развитии экономик этих стран, а в повышении их способности расплачиваться по ранее полученным кредитам.

В 1990–1991 гг. в Польше осуществлены либерализация экономики, открытие внешней торговли, шло становление частного сектора. Однако реализация перечисленных мер сопровождалась крутым падением объема промышленного производства, сохранением высокой инфляции, резким ростом дифференциации доходов населения. Реформы были связаны с именем Л. Бальцеровича (в те годы министр финансов, исполнявший обязанности премьера польского правительства), которого Е. Т. Гайдар назвал «одним из самых выдающихся экономических реформаторов двадцатого века».

Что касается функционирования рыночной экономики капиталистического типа, то здесь также имелись разные ориентиры. Один из них был основан на идеях британского экономиста Дж. Кейнса, сформулированных им на основе результатов анализа мирового кризиса и «великой депрессии» конца 1920–1930-х годов. Кейнс пришел к выводу, что капиталистическая рыночная экономика не является саморегулирующейся, для ее оптимального функционирования необходимо постоянное вмешательство государства. Это касалось, прежде всего, отраслей, обеспечивающих все национальные экономические комплексы сырьем и энергоресурсами, поддержания инфраструктуры. Эффективность подходов Кейнса подтверждена практикой послевоенного развития в ряде европейских стран (Германии, Франции и др.), где идеи кейнсианства, дирижизма разделяются многими экономистами поныне.

Сторонники другого подхода — либерализма — полагают, что экономическая свобода, основанные на ней конкурентность, гибкость и динамизм всех хозяйственных институтов выступают непосредственной производительной силой, т.е. прямо определяет экономическую эффективность. В 1970-е годы оформилась идеология радикального неолиберализма или либерал-монетаризма. Монетаризм предполагает использование финансов в качестве главного рычага регулирования экономики. Возникновение этой доктрины и определенный авторитет, который она завоевала, были связаны с кризисной ситуацией 1970-х годов в мировой экономике, а также с появлением кризисных явлений в социалистической системе хозяйства. Начавшаяся в это время мировая волна либерализации и приватизации (наиболее известные примеры — тэтчеризм и рейганомика) позволили ведущим странам преодолеть опасную инфляцию и спад. Это несколько ослабило позиции кейнсианства и способствовало экспансии идеологии либерализма. Исследователи считают, что в наиболее крайних формах он утвердился в таких международных финансовых организациях, как МВФ и Мировой банк.

Каковы были реальные возможности выбора у России, и были ли они? Очевидно, эволюционный, градуалистский путь реформирования был бы предпочтительнее хаотичной революционной ломки, всегда сопровождающейся большими социальными издержками. В этом плане заслуживал внимания «китайский путь». Однако уже тогда для России он был неприемлем по ряду причин. В Китае изначально концентрировались на экономических преобразованиях, необходимость государственно-политической реформы даже не обсуждалась, как не ставилась под сомнение и социалистическая идеология. Государство являлось главным проводником политики по внедрению и развитию рыночных отношений, определяя и контролируя их формы, сферы применения и темпы внедрения. При том, что мотивы начала реформ связывались с крайне низким уровнем жизни населения и отсталостью китайской экономики даже в сравнении со среднеразвитыми странами, там не было хозяйственного кризиса (ни сокращения производства, ни падения уровня жизни).

В СССР ситуация была принципиально иной. Здесь экономическим преобразованиям в рыночном направлении предшествовала радикальная реформа политической системы, которая ослабила государство, сопровождалась полной сменой идеологических ориентиров. Острая политическая борьба между различными частями элиты привела к тому, что к осени 1991 г. старое союзное государство уже было сломано, а создание российского находилось лишь в начальной стадии.

Период сентября–декабря 1991 г. характеризуется крайней неустойчивостью и неопределенностью сферы государственно-политического развития. Ликвидированы были или подорваны прежние структуры государственного управления (КПСС, союзные ведомства), началось оттеснение на второй план Советов. В срочном порядке создавались новые институты: Администрация президента, институты глав администрации субъектов Федерации, представителей Президента, мэра. Механизм провозглашенной системы разделения властей не был проработан ни в политическом, ни в правовом плане. Обострился и кризис внутрифедеративных отношений в России, над ней нависла угроза конфедерализации.

Не больше ясности было в вопросе о том, как в перспективе будут строиться отношения между РСФСР и бывшими союзными республиками, которые к тому времени объявили себя суверенными государствами. Еще в конце ноября 1991 г. среди лидеров не было единства относительно того, в рамках какого объединения им предстоит взаимодействовать. А это оставляло нерешенной еще одну проблему: каковы территориальные границы будущих экономических преобразований? Хотя многие принимали участие в разрушении «империи», никто не говорил об автаркии, о независимом экономическом развитии. Именно по просьбе суверенных республик начало реформ в РСФСР было отложено до 2 января 1992 г. В то же время отсутствие проработанного Экономического договора делало поведение ближайших соседей непредсказуемым. После фактической и юридической ликвидации СССР все они продолжали находиться в единой, еще «союзной», рублевой зоне, что позволяло им «корректировать» по своему усмотрению денежно-финансовые мероприятия России, значительно снижая их эффективность, а то и просто срывать. К этому следует добавить проблему границ, которые в одночасье из административных превратились в государственные. Без систем таможенного и пограничного контроля они фактически оказались прозрачными, что наносило России значительный экономический ущерб, создавало множество других проблем.

Таким образом, слабость государства и кризисное состояние экономики делали практически невозможным постепенный и контролируемый переход к рыночным отношениям в России осенью 1991 г. Шансы на использование мер, напоминавших китайский опыт, остались в прошлом. В то время у российского руководства уже не было выбора, пропаганда либерализма стала экономически вынужденной и политически безвариантной. Сохранение хотя бы относительной социально-политической стабильности и, следовательно, выживание российской власти, диктовали необходимость любой ценой предотвратить проявления массового недовольства (с непредсказуемыми последствиями) в связи с кризисом продовольственного снабжения на рубеже 1991– 1992 гг.

После ликвидации СССР и союзных структур все претензии население неизбежно адресовало бы уже российскому руководству. Кризис же можно было преодолеть лишь через закупку продовольствия за рубежом, для чего не было средств и требовались займы. Заимствование предстояло осуществить у МВФ, который предоставление денег обусловливал проведением экономических преобразований по своим «рецептам», напоминавшим ранее «выписанные» Польше. Не случайно именно эту страну Е. Т. Гайдар рассматривал «как точку отсчета, позволяющую выявить, проанализировать те проблемы, с которыми предстоит столкнуться России в ходе рыночных преобразований».

Своеобразие российских преобразований в 1990-е годы состояло в том, что становление новой системы государственной власти, в том числе и «сильной исполнительной вертикали», происходило одновременно с радикальным реформированием экономики. Политическая обстановка и состояние социальной сферы осенью 1991 г. требовали преобразований, но при этом неминуемо нарушалась бы общепризнанная логика перехода к рынку: разгосударствление, приватизация собственности должны были предшествовать освобождению цен и либерализации торговли. В российской же действительности все произошло наоборот: рыночные отношения в торговле и финансовой сфере стали утверждаться до приватизации государственного имущества, т.е. до возникновения основного субъекта рыночных отношений — собственника (прежде всего, в производственной сфере) с четко определенными правами и обязанностями. Отсюда — необычайная стихийность экономических процессов, слабая управляемость начатыми реформами.

Отсутствие разработанной нормативно-правовой базы и слабость госструктур привели к тому, что огромные сегменты национального хозяйства вынужденно уходили в «тень» и (или) были во многом криминализированы. А это, в свою очередь, оказывало все большее влияние на политическую сферу. Это осложняло и оформление новой системы власти, и руководство хозяйственными преобразованиями. В результате в России был реализован вариант реформ, отличный и от китайского, и от польского, который некоторые называют «шок без терапии»: быстрые и радикальные изменения в хозяйственной жизни происходили без видимого улучшения состояния экономического организма.