История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

На десерт генерал, выслушав то, что м-м Ф. ему прошептала на ухо, сказал мне, что охотно бы послушал о том, что случилось в Константинополе между мной и женой турка, и с другой женщиной в бане. Очень удивленный этим вопросом, я ответил ему, что это шалости, о которых не вполне возможно ему рассказывать, и он не настаивал; но я нашел чрезмерной нескромность м-м Ф., которой не следовало пересказывать всему Корфу те сказки, что я ей поведал тет-а-тет. Заботясь о ее гордости еще больше, чем о ней самой, я никогда бы не решился ее компрометировать таким образом.

Двумя — тремя днями позже, сидя наедине со мной на террасе, она спросила:

— Почему вы не захотели рассказать генералу о своих приключениях в Константинополе?

— Потому что не хочу, чтобы народ знал, что вы терпели мои рассказы об авантюрах такого рода. То, что я смею рассказать вам, мадам, тет-а-тет, я, разумеется, не рассказал бы вам на публике.

— Почему нет? Мне кажется, наоборот, — если это из-за чувства уважения, то вы должны были бы испытывать его более, находясь наедине со мной, чем когда мы в компании.

— Добиваясь чести вас позабавить, я сталкиваюсь с риском вам не понравиться; но этого больше не будет.

— Я не хочу разгадывать ваши намерения, но мне кажется, что вы неправы, подвергаясь риску мне не понравиться, чтобы понравиться. Мы идем ужинать к генералу, который велел г-ну Д. Р. вас туда привести; он вам скажет, я в этом уверена, что охотно послушал бы эти обе истории. Вы не можете от этого уклониться.

Г-н Д. Р. заходит за ней, и мы отправляемся. Вопреки тому, что в диалоге на террасе она хотела меня унизить, я был уверен, что ей это не удалось. Заставив меня оправдываться, она оказалась вынуждена высказаться отнюдь не нейтральным образом.

Г-н генеральный проведитор прежде всего оказал мне любезность, передав письмо, найденное им в в депеше, полученной из Константинополя, и адресованное мне. Я положил письмо в карман, но он сказал, что любит новости, и что я могу его прочесть. Письмо было от Юсуфа и содержало печальную весть о том, что г-н де Бонневаль умер. Когда генерал услышал от меня имя Юсуф, он попросил меня описать приключение, которое было у меня с его женой, и на этот раз, не имея возможности уклониться, я рассказал историю, которую тут же и сочинил. Рассказ продолжался час и заинтересовал всю компанию. В этой истории я не причинил никакого ущерба ни моему другу Юсуфу, ни м-м Ф., ни моей личности. Она обрисовывала меня с самой выгодной стороны в отношении сантиментов, и я почувствовал большое удовольствие, поглядывая на м-м Ф., которая показалась мне довольной этим рассказом, несмотря на то, что он был чуточку фривольным.

Тем же вечером, когда мы курили по возвращении к ней, она сказала в моем присутствии г-ну Д. Р., что вся история, рассказанная мной о приключении с женой Юсуфа, была выдумкой, но что она не может меня в этом винить, потому что находит ее весьма забавной, тем не менее, правда то, что я не доставил ей удовольствия, о котором она просила.

— Он думает, — продолжала она, — что, рассказав подлинную историю, он создаст впечатление в ассамблее, что развлекает меня непристойными рассказами. Я хочу, чтобы вы нас рассудили. Не будете ли вы добры, — обратилась она ко мне, — рассказать снова об этой встрече в тех же словах, какие использовали в рассказе наедине со мной? Можете вы это сделать?

— Да, мадам. Я это могу и хочу.

Задетый нескромностью, которая показалась мне, не очень знавшему тогда женщин, чрезмерной, и не побоявшись сесть на мель, я решился и описал авантюру в красках, не опуская и того, какое возмущение произвело в моей душе любовное пламя при виде красот гречанки.

— И вы считаете, — сказал г-н Д. Р., — что он должен был рассказать это в ассамблее в тех же выражениях?

— Если он плохо поступил бы, рассказывая такое в ассамблее, не так ли плохо было рассказывать это мне?

— Это вам знать, плохо ли он поступил. Вам это не понравилось? Могу вам сказать, что мне бы очень не понравилось, если бы он описал там это приключение так, как только что рассказал нам.

— Ладно, — сказала мне она, — на будущее прошу никогда не рассказывать мне наедине того, что вы не сможете рассказать в присутствии пятидесяти человек.

— Я вам обещаю, мадам.

— Но, разумеется, — добавил г-н Д. Р., — мадам всегда вольна отменить это правило когда ей заблагорассудится.

Я скрыл свою досаду, и через четверть час мы ушли. Я вполне усвоил урок и предвидел тяжкие испытания, которым она меня подвергнет; но любовь обещала мне победу, приказывая надеяться. В ожидании этого, я уверился, что г-н Д. Р. ко мне не ревнует, в то время, как она его на это толкает. Это были два важных наблюдения.

Несколько дней спустя после получения этого приказа речь зашла о несчастье, которое привело меня в лазарет в Анконе без гроша в кармане.

— Несмотря на это, рассказывал я ей, — я влюбился в греческую рабыню, которая едва не заставила меня нарушить правила лазарета.

— Как это?

— Мадам, вы одна и я помню ваш приказ.

— Это действительно очень неприлично?

— Отнюдь нет; но это таково, что я никогда не согласился бы рассказать вам публично.

— Ладно! — сказала она, смеясь, я отменяю приказ, как сказал г-н Д. Р. Говорите.

Я описал ей во всех деталях свое приключение, и, видя, что она задумалась, я преувеличил ей свое несчастье.

— Что называете вы своим несчастьем? Я нахожу бедную гречанку гораздо более несчастной, чем вы. После этого вы ее больше не видели?

— Простите, но я не смею об этом говорить.

— Сейчас же прекратите. Это глупо. Расскажите мне все. Видимо, это какая-то мерзость с вашей стороны.

— Отнюдь не мерзость. Настоящее удовольствие, хотя и незавершенное.

— Говорите, но не называйте вещи своими именами; Это главное.

После этого нового приказа я рассказал, не глядя ей в лицо, обо всем, что произошло у меня с гречанкой в присутствии Беллино, и, не давая ей возможности мне ответить, перевел разговор на другую тему. Я любовался на превосходную ножку, но был вынужден продвигаться постепенно, потому что, я уверен, такая молодая, как она, ни за что не пошла бы на мезальянс, а я должен был ей казаться абсолютным мезальянсом. Но вот первая милость, которую я заслужил совершенно неожиданным образом. Она сильно уколола булавкой средний палец и, в отсутствии горничной, попросила меня его пососать, чтобы остановить кровь. Если мой читатель был когда-нибудь влюблен, он может себе представить, как я исполнил это поручение; потому что — что такое поцелуй? Это не что иное как желание почерпнуть что-то у объекта любви. Поблагодарив, она сказала мне сплюнуть в платок высосанную кровь.

— Я ее проглотил, и бог знает с каким удовольствием.

— Проглотил мою кровь с удовольствием? Вы из племени людоедов?

— Все, что я знаю, это что я проглотил ее невольно, но с удовольствием.

Дело происходило на большой ассамблее. Разговор зашел о том, что в прошедший карнавал у нас не было спектаклей. Нельзя было терять времени. Я предложил отправиться в Отранто с тем, чтобы нанять труппу комедиантов, если за мной заранее зарезервируют все ложи с эксклюзивным правом организовывать банк в фараон. Мое предложение было принято с радостью, и генеральный проведитор дал мне фелуку. В три дня я распродал все свои ложи и, с помощью еврея, весь партер, сохранив за собой только два дня в неделю. Карнавал в этот год длился очень долго. Говорят, что ремесло антрепренера трудное, но это не так. Я отбыл с Корфу в начале ночи и прибыл в Отранто на рассвете, причем мои гребцы даже не смочили весла. От Корфу до Отранто только пять малых лье.