История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Это мое поведение не могло нравиться трем мудрецам, для которых я стал оракулом, но они не смели мне ничего сказать. Г-н де Брагадин говорил мне, смеясь, что я являю его глазам безрассудную жизнь, которую он вел, когда был в моем возрасте, но что я должен быть готов уплатить по счетам и понести наказание, как он, когда достигну его возраста. Не отказывая в уважении, которым я ему был обязан, я обращал в шутку его устрашающие предсказания и шел своим путем. Но вот первый опыт, который дался мне на этом пути, на третьей или четвертой неделе нашего знакомства.

Я познакомился в казене [36] м-м Авогадро, женщины умной и очаровательной, несмотря на свои шестьдесят лет, с польским дворянином, очень молодым, по имени Гаэтан Завойский. Он ожидал денег из своей страны, и пока он их ждал, венецианские женщины его ими снабжали, очарованные его красивым лицом и польскими манерами. Мы стали добрыми друзьями; я открыл ему свой кошелек, и он открыл мне позднее свой, двадцать лет спустя в Мюнхене. Это был порядочный человек, но обладавший лишь малой дозой ума, однако достаточной для его благополучия. Он умер пять-шесть лет назад в Дрездене, посланником Выборщика короля Саксонского де Треве. Я буду говорить о нем в соответствующем месте. Этот очаровательный мальчик, которого все любили и считали весьма умным, поскольку видели его с г-ном Анжело Кверини и г-ном Лунардо Венье, представил меня в саду Джудекки [37] красавице графине, иностранке, которая мне понравилась. Мы отправились тем же вечером к ней в таверну в Шатле, где, представив мне своего мужа, графа Ринальди, она пригласила нас к ужину. Муж организовал банк фараон, в котором, понтируя в половину с мадам, я выиграл полсотни цехинов. Очарованный таким приятным знакомством, я заявился туда на другое утро в одиночку; ее муж, извинившись, что она еще в постели, пригласил меня войти. Она проявила искусство, оставшись со мной тет-а-тет, подать мне надежду на все, не потребовав от меня ничего, И при моем уходе пригласила к ужину. Я пришел, я выиграл, как и накануне, также в половину с ней, и вернулся к себе влюбленным. Я надеялся, что она окажется добра ко мне на следующее утро, но когда я явился туда, мне сказали, что она ушла. Я вернулся вечером, и после всяческих извинений мы сыграли и я проиграл все деньги, которые выигрывал пополам с ней.

36

Казен — небольшой дом или помещение, купленное или арендуемое богатыми венецианцами для собственного развлечения.

37

один из венецианских островов.

После ужина иностранцы ушли и я остался там один, поскольку граф Ринальди хотел дать мне реванш. Я играл на слово и он бросил карты, когда заметил, что я должен ему на мелок пять сотен цехинов. Я вернулся к себе весьма опечаленным. Честь обязывала меня оплатить свой долг на другой день, а у меня не было ни сантима. Любовь увеличивала мое отчаяние; я являл собой в этот момент образ несчастного нищего. Состояние моей души отразилось на моей физиономии, что не ускользнуло на другой день от внимания г-на де Брагадин. Он расспросил меня и ободрил до такой степени, что я рассказал ему всю историю; я окончил ее, сказав, что я обесчещен и должен умереть. Он утешил меня, сказав, что оплатит мой долг в тот же день, если я ему пообещаю не играть больше на слово. Я клятвенно ему обещал, поцеловал ему руку и отправился гулять, очень довольный. Я был уверен, что этот дивный человек даст мне пять сотен цехинов после обеда, и я поддержу честь своей точностью в глазах дамы, которая безотлагательно одарит меня своими милостями. Это единственное соображение помешало мне сожалеть о потерянной сумме, но, проникнутый великодушием моего дорогого учителя, я положительно решился больше не играть на слово.

Я пообедал очень весело с ним и двумя другими друзьями, совершенно не говоря о деле. Как только мы встали из-за стола, вошел человек и передал г-ну де Брагадин письмо и пакет. Он прочел записку: «Хорошо». Человек ушел, и он предложил мне пройти с ним в его комнату.

— Вот пакет, — говорит он мне, — который принадлежит тебе.

Я раскрываю пакет и нахожу в нем тридцать-сорок цехинов. Видя мое удивление, он смеется и дает мне прочитать письмо.

«Я заверяю г-на де Казанова, что наша игра прошедшей ночью была не более чем шуткой: он мне не должен ничего. Моя жена отсылает ему свою половину суммы, которую он потерял. Граф Ринальди.»

Я смотрю на г-на де Брагадин, который заходится смехом, видя мое удивление. Я понимаю все. Я благодарю его. Я обнимаю его и обещаю быть более разумным в будущем. Моя душа расправила крылья, я почувствовал себя исцеленным от любви и был пристыжен, будучи одураченным и мужем и женой.

— Этим вечером, — говорит мне этот мудрый лекарь, — ты весело поужинаешь с очаровательной графиней.

— Этим вечером я буду ужинать с вами. Вы преподали мне мастерский урок.

— Если ты еще раз проиграешь на слово, ты правильно поступишь, не заплатив.

— Я буду обесчещен.

— Неважно. Чем скорее ты будешь обесчещен, тем больше ты сэкономишь, потому что ты будешь вынужден признать себя неплатежеспособным. Лучше не дожидаться этого фатального сберегающего события.

— Но будет еще лучше избежать этого, играя отныне лишь на наличные.

— Естественно, потому что ты спасешь честь и деньги; но, поскольку ты любишь азартную игру, советую тебе никогда не понтировать. Держи талью. Ты выиграешь.

— Мало.

— Меньше, чем тебе бы хотелось, но выиграешь. Понтировать глупо. Банкёр рассуждает: «Я ставлю на то, что вы не угадаете». Понтер отвечает: «Я ставлю на то, что угадаю». Кто здесь дурак?

— Понтер.

— Ради бога, будь же умнее. И если тебе придется понтировать, и ты начнешь выигрывать, знай, что ты дурак, если ты остановишься, когда станешь проигрывать.

— Почему дурак? Фортуна переменчива.

— Останавливайся, когда видишь, что она меняется, когда выигрываешь всего обол. Ты всегда будешь в выигрыше.

Я читал Платона, и я был поражен, встретив человека, который рассуждал как Сократ.

Назавтра очень рано меня посетил Завойский, чтобы сказать, что, как он слышал, меня ждут сегодня к ужину и что была произнесена похвальная речь моей точности, с которой я оплатил свой проигрыш; я оставил его в его мнении, и увидел графа и графиню только шестнадцать лет спустя в Милане. Завойский услышал из моих уст всю эту историю только сорок лет спустя в Карлсбаде. Он остался к ней глух.

Три или четыре недели спустя после этого происшествия, г-н де Брагадин представил мне другой образчик своего нрава, еще более выразительный. Завойский познакомил меня с французом по имени л'Абади, который добивался от правительства места инспектора всех сухопутных войск республики. Его назначение зависело от Сената. Я представил его моему хозяину, который обещал ему свой голос; но вот что произошло, помешав ему сдержать слово.

Нуждаясь в сотне цехинов, чтобы расплатиться с долгами, я попросил их у него. Он спросил, почему бы мне не спросить об этом одолжении у г-на де л'Абади.

— Я не осмеливаюсь.

— Осмелься; я уверен, что он их тебе предоставит.

— Сильно сомневаюсь, но попробую.

Я увидел того на следующий день и, после короткого вежливого вступления изложил ему свою просьбу; также вежливо он мне отказал, говоря все, что говорят, когда не хотят или не могут оказать услугу такого рода. Пришел Завойский, я их покинул и отправился дать отчет моему патрону-благодетелю о бесполезности своего демарша. Он улыбнулся и сказал мне, что эти французы лишены разума.

1746.

Это было как раз в тот день, когда декрет о назначении инспектора венецианских армий должен был быть представлен в Сенат. Я ухожу по своим обычным делам, прихожу в полночь и, видя, что г-н де Брагадин еще не вернулся, иду спать. Назавтра я иду пожелать ему доброго утра и говорю, что собираюсь пойти поздравить нового инспектора, на что он советует избавить себя от этой заботы, потому что Сенат отверг предложение.

— Как это? Три дня назад он был уверен в обратном.

— Он не ошибался, потому что декрет должен был быть одобрен, если бы я не решился высказаться против. Я заявил Сенату, что правильная политика не позволяет нам доверить этот пост иностранцу.

— Я удивлен, потому что Ваше Превосходительство так не думало позавчера.

— Я его еще не знал хорошо. Я понял вчера, что этот человек недостаточно умен для того поста, на который он претендует. Может ли он иметь правильное суждение и при этом отказывать тебе в сотне цехинов. Этот отказ стоил ему потери дохода в три тысячи экю, которые он имел бы теперь.

Я вышел и встретил Завойского с л'Абади, который был зол.

— Если бы вы меня предупредили, — сказал он, — что сто цехинов могли бы заставить замолчать г-на де Брагадин, я бы нашел для вас эти деньги.