Итальянец

— Тем больше чести для них, синьор, готов поклониться им за это; но второй такой горы, как наша, в целом свете нет. Посмотреть только на нее темной ночью! Как она сверкает! А как высоко пролетают огни, как они озаряют море! Ни одна другая гора такого не может. Кажется, будто по заливу ходят огненные волны, и так до самого Капри; суда видны ясно, как днем, да что суда — каждый матрос на палубе. Ничего подобного вы не видели, синьор.

— Конечно, видал, Пауло; сдается мне, ты об этом забыл, равно как и о том, что вулкан может причинить беду. Но вернемся, Эллена, к тому, что мы видим сейчас. В той стороне, в миле или двух от берега, лежит город Челано, куда мы и направляемся.

В прозрачном итальянском воздухе четко вырисовываются все детали ландшафта, в том числе и весьма отдаленные. Это помогло Винченцио различить возвышенность, расположенную среди уходящей на запад долины, а на возвышенности, на фоне сверкающего горизонта, город Альба, увенчанный руинами старинного замка — узилища и места последнего упокоения многих из тех правителей, кто во времена императорского Рима «впал в ничтожество» и послан был сюда влачить остатки своих дней, взирать через решетки башни на окружающую глушь; ее красота и величие не проливали бальзама на душевные раны пленника, весь свой век посвятившего интригам, лихорадочной борьбе честолюбивых устремлений и не обретшего ничего, помимо упреков совести при воспоминаниях о прошлом и отчаяния при мыслях о будущем; «ни единый луч надежды не оживлял малиновый закат, сменивший тусклый день существования» страдальца.

— И в такие места, — говорил Вивальди, — римский император явился однажды лишь затем, чтобы стать свидетелем зрелища, мало сказать варварского, упиваться восторгами самыми жестокими! Здесь император Клавдий присутствовал на торжествах, посвященных завершению воистину титанических трудов по постройке акведука, отводящего избыток вод озера Челано в Рим. По сему случаю устроено было морское сражение, и тысячи несчастных рабов сложили головы, дабы потешить римского владыку. Пятна человеческой крови замутили прозрачные воды, по гладкой поверхности пошла рябь, когда одно за другим погружались в озеро тела убитых, а император со свитой следили за происходящим с позолоченных галер и, уподобляясь ликующим фуриям, оглашали берега возгласами одобрения, будившими эхо в окрестных горах!

— В наши дни с трудом веришь историкам в их изображении человеческой природы, — отозвалась Эллена.

— Синьор, — забеспокоился Пауло, — я подумал, что, пока мы здесь, забыв об осторожности, наслаждаемся свежим воздухом, давешние кармелиты, может статься, шпионят за нами из укромного места и, того и гляди, застигнут врасплох. Не лучше ли, синьор, поскорее отправиться отсюда подобру-поздорову?

— Ну что ж, лошади уже отдохнули, но, если бы у меня оставались по поводу этих двоих хоть малейшие подозрения, я бы и на минуту не стал здесь задерживаться.

— И все же поспешим вперед, — сказала Эллена.

— Береженого Бог бережет, синьора, — заметил Пауло. — Надеюсь, мы доберемся в Челано и там найдем пристанище до темноты, ведь здешние горы не станут освещать нам дорогу! Ах! Быть бы нам сейчас вблизи Неаполя, да к тому же в ночь иллюминации!

По дороге вниз Эллена предалась тягостным раздумьям. Для полного счастья и спокойствия ей недостаточно было избавления от ужасов темницы; даже близость Вивальди, ее возлюбленного и покровителя, не позволяла забыть, как затруднительны нынешние ее обстоятельства; пугала, кроме того, необходимость сделать выбор, могущий губительным образом сказаться на ее дальнейшей судьбе. Винченцио с глубокой печалью наблюдал уныние Эллены; не понимая ее, он видел в ее сдержанности лишь равнодушие. Но возобновлять разговор о своих сомнениях и тревогах юноша почитал уместным не ранее, чем поможет возлюбленной обрести убежище, где она сможет свободно решить, примет она или отвергнет его предложение. Проявляя такую щепетильность в вопросах чести, Винченцио невольно внушал девушке еще большее уважение и благодарность — и заслуживал их тем больше, что отсрочка свадьбы ставила под удар его надежды.

Еще до наступления ночи путешественники приблизились к городу Челано, и Эллена попросила Вивальди подыскать ей ночлег в каком-либо монастыре. Оставив ее в гостинице под защитой Пауло, юноша пустился на поиски. За первыми воротами, куда он постучался, располагался, как выяснилось, кармелитский монастырь. Представлялось весьма вероятным, что паломники, причинившие беглецам столько беспокойства, являлись достойными и ни в чем не повинными насельниками этой обители, однако не следовало исключать и того, что они окажутся все же эмиссарами аббатисы Сан-Стефано, а поскольку монастырь, принадлежавший их собственному ордену, вполне мог бы стать для них местом ночлега, Вивальди счел благоразумным туг же, не открыв своего имени, удалиться. Поэтому он ушел и вскоре очутился перед доминиканским монастырем, где узнал, что в Челано имеется всего две женские обители и в обеих не предусмотрен прием странниц.

С этим известием Вивальди вернулся к Эллене, и она пыталась примириться с необходимостью остаться в гостинице; туг вмешался неугомонный Пауло и сообщил, что поблизости, в небольшом рыбацком городке на берегу озера, имеется славящийся гостеприимством монастырь урсулинок. Полагая, что чем далее они заберутся в глушь, тем более будут в безопасности, Вивальди предложил, если Эл-лена не слишком устала, отправиться туда; девушка охотно дала согласие.

— Ночь выдалась чудесная, синьор, — произнес Пау-ло, когда все трое покидали Челано, — так что с пути мы не собьемся, да сбиваться и некуда: дорога всего одна. Городок, который нам нужен, в той стороне, на самом берегу, милях в полутора отсюда, не больше. Сдается мне, правее леска, где так блестит вода, я различаю какой-то серый шпиль, а то и два.

— Нет, Пауло, — отвечал Вивальди, приглядевшись внимательно, — я вижу то, о чем ты говоришь, но это не шпиль, а всего лишь верхушки высоких кипарисов.

— Простите меня, синьор, но для деревьев они чересчур острые; право же, это город. Дорога непременно приведет нас туда, ведь свернуть некуда.

— Что за живительный воздух, прохладный и ароматный, — проговорила Эллена, — а в какую умиротворяющую полутьму погружено все вокруг! Очертания близких предметов потеряли четкость, но все же ясно различимы, а очертания дальних — таинственно размыты; а как великолепно вздымаются на фоне озаренного небосклона горы!

— А еще посмотри, — подхватил Винченцио, — как напоминают их зазубренные верхушки, подкрашенные льющимися с неба лучами, зубчатые башни и бастионы замков, готовые к обороне против надвигающихся в облаках воинств.

— Да, — ответила Эллена, — величие гор представляется исходящим не из сего, а из высшего мира, а значит, и осаждать их приготовились не земные существа, а не иначе как эфирные духи.

— Святая правда, синьора, — подтвердил Пауло, — для смертных они недостижимы. Взгляните, госпожа, они и сами сродни духам; как меняются их очертания и цвет, пока садится солнце. А вот они потемнели и затуманились! А теперь исчезают на глазах!

— Все сущее отходит ко сну, — заметил Винченцио. — Стоит ли путешествовать днем, когда итальянские ночи так прекрасны!

— Синьор, а я был прав, там все-таки город, теперь я различаю ясно шпили монастыря и свет в той стороне!

А с колокольни раздается звук колокола! Монахов созывают к обедне, вот бы и нас поскорее позвали к ужину, синьор!

— Нет, Пауло, этот звон раздается ближе, да и, кажется, с другой стороны.

— Слушайте, синьор, вот он донесся опять, а вот снова умолк.

— Да, похоже, ты прав, Пауло. Значит, мы уже невдалеке от цели.

Путники спустились по пологому косогору к берегу. Вскоре Пауло воскликнул:

— Смотрите, синьор, вот движется еще один огонек! Видите, он отражается в воде?

— Я слышу слабый плеск волн, — сказала Эллена, — и весел тоже. Заметь, Пауло, огонек светит не в городе, а на лодке — там, дальше.

— Он уже уходит, а за лодкой тянется длинный светящийся след, — проговорил Винченцио. — Мы рано обрадовались, добираться нам еще далеко.