Итальянец

Представлялось очевидным, что дом не для него был построен; Эллена заключила, что незнакомец служит какому-нибудь безжалостному приспешнику маркизы ди Вивальди.

Войдя в дом, девушка очутилась в зале, обветшавшем и совершенно пустом. Зал был невелик, но очень высок, с потолком, размещавшимся, видимо, непосредственно под крышей; из опоясывавшей зал галереи можно было попасть в комнаты второго этажа.

Стражники и незнакомец обменялись угрюмыми приветствиями, при этом к последнему обратились по имени — Спалатро; затем все вошли в комнату, где в углу обнаружился матрас, — по-видимому, только что покинутое ложе незнакомца. Помимо этого матраса, а также двухтрех сломанных стульев и стола, мебели в комнате не было. Спалатро насупившись оглядел Эллену, бросил многозначительный взгляд на ее охранников, но не проронил вначале ни звука. Затем он предложил всем сесть и добавил, что приготовит рыбы на ужин. Эллене стало ясно, что он — хозяин дома и, судя по всему, единственный его обитатель; когда же она услышала от одного из стражников, что здесь их путешествие заканчивается, то поняла, что сбываются ее наихудшие опасения. Сохранять спокойствие ей было более не под силу. Все указывало на то, что шайка негодяев привезла ее сюда, в одинокое обиталище на берегу моря, в общество человека, на челе которого, казалось, ясно начертано «злодей», с единственной целью — принести ее в жертву безграничной гордыне и ненасытной мстительности. Когда девушка взвесила все обстоятельства и задумалась над словами стражника, возвестившего об окончании их поездки, ее как молния пронзила убежденность: ее привезли сюда, чтобы здесь убить. Кровь застыла у Эллены в жилах, и она лишилась чувств.

Когда к Эллене вернулось сознание, она обнаружила, что вокруг нее стоят стражники вместе с незнакомцем; она готова была взмолиться о пощаде, но решила, что, выдав свои догадки, не вызовет у недругов ничего, кроме озлобления. Тогда она сослалась на усталость и попросила, чтобы ее сопроводили в отведенную ей комнату. Мужчины переглянулись и после некоторого колебания предложили Эллене подождать ужина и отведать рыбы. Эллена постаралась облечь свой отказ в возможно более деликатную форму и получила позволение удалиться. Спалатро, с лампой в руке, провел девушку через зал в галерею второго этажа и распахнул дверь в одну из комнат, в которой, как он сказал, пленнице назначено было ночевать.

— Где моя постель? — несмело осведомилась вконец опечаленная Эллена, оглядев помещение.

— Вот там… на полу, — отвечал Спалатро, указывая на жалкий матрас, завешенный разодранным тряпьем, которое в лучшие времена служило пологом. — Если вам нужна лампа, — добавил он, — то пусть постоит, а через минуту-другую я за ней вернусь.

Голосом робким и умоляющим Эллена спросила, нельзя ли ей оставить лампу у себя на всю ночь.

— Это еще зачем? Здесь только пожара не хватало, — последовал грубый ответ.

Эллена повторила просьбу не уносить лампу.

Спалатро бросил на пленницу выразительный взгляд, значения которого Эллена не поняла, и сказал:

— Много вам будет от нее проку! Вы сами не знаете, о чем просите.

— Что вы хотите этим сказать? — проговорила в тревоге Эллена. — Именем Святой Церкви заклинаю вас, объясните!

Спалатро внезапно отпрянул, явно изумленный, но не сказал ни слова.

— Помилосердствуйте! — взмолилась испуганная Эллена. — Я одинока, и за меня некому заступиться.

— С чего это вы так испугались? — заговорил Спалатро, после того как преодолел смущение, и, не дожидаясь ответа, добавил: — При чем тут милосердие? Я хочу унести лампу, только и всего!

Эллена, не забывшая о том, что решила хранить свои подозрения в тайне, ограничилась ответом, что немилосердно оставлять ее в темноте сейчас, когда ей грустно, и что свет ободрил бы ее и помог свыкнуться с новым местом.

— Нам здесь не до блажи, и без того забот хватает. Кроме того, другой лампы в доме нет — пока я с вами зря время теряю, остальным приходится сидеть в темноте. Через две минуты я ее забираю, и все тут.

Эллена знаком попросила хозяина поставить лампу на пол, вслед за тем тот покинул комнату и девушка услышала скрип запираемого засова.

В предоставленные ей в распоряжение две минуты Эллена осмотрела комнату в надежде открыть какую-нибудь возможность для бегства. Помещение было обширное, пустое и затянутое многолетней паутиной. Другой двери, помимо той, через которую Эллена вошла, не обнаружилось, единственное окно было забрано решеткой. По тому, как тщательно были исключены все возможности бегства, можно было судить, насколько оно необходимо.

Осмотр комнаты ничем не обнадежил несчастную девушку; она испытала прочность засова и убедилась, что он не дрогнул под ее нажимом; с внутренней стороны запора не оказалось, и Эллене оставалось только поставить лампу у двери и дожидаться возвращения Спалатро. Вскоре он явился и предложил пленнице чашу кислого вина и ломоть хлеба; ободренная этим знаком внимания, она не сочла возможным отвергнуть предложенное угощение.

Спалатро вслед за тем покинул комнату и опять задвинул наружный засов. Вновь оставшись в одиночестве, Эллена попыталась побороть страх с помощью молитвы; пламенное обращение к Богу укрепило ее дух.

Это не означало, однако, что Эллена забыла об опасности своего положения: несмотря на усталость, ей казалось невозможным заснуть, когда в любую минуту в комнату могли вторгнуться злодеи, оставшиеся в нижних помещениях; убедившись, что запереть дверь нечем, Эллена решилась бодрствовать всю ночь. Одна, в полной темноте, она уселась на матрас и стала ждать наступления утра. Вскоре ее одолели самые печальные мысли. Во всех подробностях, вплоть до мельчайших, вспоминался закончившийся день, поведение охранников; сопоставив все эти более ранние впечатления с недавними, Эллена едва ли могла сомневаться в участи, ей предназначенной. Представлялось в высшей степени невероятным, что маркиза ди Вивальди, распорядившаяся доставить Эллену сюда, намеревалась содержать ее в заключении, — для этой цели куда более подошел бы какой-нибудь монастырь; кроме того, следовало бы брать в расчет и нрав маркизы, Эллене уже известный. Самый вид этого дома, равно как и его обитатель, не говоря уже об отсутствии здесь особ женского пола (исключая ее самое), — все убеждало Эллену в том, что ей назначено не длительное заточение, а скорая смерть. Как ни призывала себя Эллена к твердости и смирению перед лицом судьбы, леденящий кровь ужас одолевал ее, лишая сил. Как часто, в слезах, исторгнутых страхом и горестью, взывала она к далекому, увы, Вивальди, умоляя его прийти на помощь, как часто с отчаянием восклицала, что никогда, никогда не увидит его больше!

По счастью, Эллена пребывала в неведении относительно того, что ее возлюбленный томится в застенках инквизиции. Когда Эллене стало ясно, что те, кто взял ее под стражу, действовали обманным путем и к Святой Палате не имеют ни малейшего касательства, она тут же заключила, что арест Вивальди также подстроен маркизой и имеет целью лишить юношу свободы действий на срок, достаточный, чтобы он не смог ей помочь. Это позволяло надеяться, что Вивальди содержится в каком-либо из домов, принадлежащих его семейству, и вскоре будет отпущен на волю — стоит лишь свершиться расправе над его возлюбленной, которая и станет единственной жертвой. Эти мысли немного облегчали страдания Эллены.

Компания, проводившая время внизу, просидела там полночи. Временами сквозь прерывистый плеск волн на берегу до Эллены доносились слабые отголоски разговора ее тюремщиков, а стоило скрипнуть двери их комнаты, как девушка настораживалась в ожидании вторжения. Наконец, убедившись, что тишину нарушает теперь один лишь прерывистый ропот воды, Эллена решила, что стражники либо разошлись, либо заснули в той же комнате, где ужинали. Долго гадать об этом ей не пришлось; вскоре до ее чуткого слуха донесся с лестницы звук шагов. Она слышала, как тюремщики достигли ее двери и остановились, как тихо шептались — вероятно, советовались, что делать дальше. Эллена затаила дыхание, но не смогла разобрать ни слова. Только когда один из тюремщиков стал удаляться, другой, слегка повысив голос, произнес ему вслед: «Поищи на столе, у меня в поясе, и поторапливайся». Первый тюремщик вернулся и пробормотал что-то неразборчивое, а его товарищ ответил: «Она спит», — так, во всяком случае, поняла его свистящий шепот Эллена. Потом один из стражников спустился по лестнице, а еще через несколько минут второй также покинул свой наблюдательный пост; Эллена вслушивалась, пока шум волн не заглушил удалявшиеся шаги.

Эллена слегка успокоилась, но ненадолго. Из подслушанных обрывков разговора можно было заключить, что стражник спускался в первый этаж за стилетом своего напарника, — ведь в поясах обычно хранят именно оружие; кроме того, он не желал, чтобы его слова достигли слуха Эллены, — на это указывала фраза «она спит». Поразмыслив над всем этим, девушка вновь замерла в ожидании шагов, но в коридоре было по-прежнему тихо.

На свое счастье, Эллена не знала о том, что в стене ее комнаты существовала дверца, устроенная так хитроумно, что открывалась она совершенно беззвучно и что убийца мог скрытно проникнуть таким путем в любой час дня или ночи. Девушка предположила, что все в доме отправились почивать, и в ней потихоньку ожили надежды на лучшее; тем не менее она решила не предаваться сну и быть настороже. Она мерила неровными шагами комнату, не единожды вздрагивала от скрипа ветхих половиц, часто возвращалась к двери и прислушивалась. Вскоре через оконную решетку проникли лунные лучи, и в их свете неясно обрисовались какие-то предметы, которых Эллена не заметила при горящей лампе. Несколько раз ей чудилось, что к матрасу скользнула непонятная тень; леденящий ужас сжимал сердце, и она замирала, вглядываясь; однако стоило померкнуть лунному свету, и видение неизменно исчезало, ибо населить призраками полную темноту фантазия оказывалась бессильна. Если бы она не знала, что ее дверь заперта, ей бы казалось, что она видит, как крадется к ее ложу убийца, предполагающий застигнуть ее во сне. Впрочем, вполне вероятно, сцена, созданная воображением, могла повториться в действительности — мысль об этом пугала девушку до полусмерти. Эллена вновь, затаив дыхание, вслушивалась, но к шуму волн не примешивалось ни единого постороннего звука; оставалось признать, что в помещении, кроме нее самой, никого нет. Однако убедить себя в этом окончательно девушке не удалось; приближаться к окутанному мраком ложу она все же не осмеливалась. Бессильная побороть свои опасения, Эллена решила ждать у окна, пока в помещении не станет светлее, а на душе — спокойней; тем временем она наблюдала постепенно проступавшую из мрака панораму. Луна вставала над бескрайним неспокойным океаном; волны разбивались в пену о прибрежные скалы, видневшиеся внизу, и отступали далеко от берега, влача свои длинные белые гребни. Эллена прислушивалась к их мерному торжественному рокоту; величие безлюдного простора даровало ей некоторое успокоение; она наблюдала, прильнув к решетке, как высоко восходит на небо луна, как на востоке забрезжила заря, подкрашивая пурпуром облака.