Итальянец

— Что это ты там видел, дурень? — спросил духовник.

— Она вдруг появилась передо мною, вся растопыренная и отчетливо видимая.

— Что появилось?

— А потом она сделала знак — да, поманила меня окровавленным пальцем! — и скользнула в конец коридора, не переставая манить. И так, пока не скрылась в темноте.

— Да ты спятил с ума! — проговорил Скедони в страшном волнении. — Приди в себя, будь мужчиной!

— Хорошо бы спятил, синьор. Она там была, эта страшная рука… да вот же, она снова там, смотрите!

Скедони, потрясенный и растерянный, вновь ощутил, как его самого захватывают странные переживания Спалат-ро. Он устремил взгляд в конец коридора, готовясь узреть нечто устрашающее, но по-прежнему ничего не видел. Вскоре он пришел в себя и попытался успокоить разыгравшуюся фантазию своего спутника, мучимого собственной нечистой совестью, но никакие уговоры на Спалатро не действовали; исповедник в страхе, что его голос — пусть слабый и приглушенный — разбудит Эллену, пытался увести своего подручного обратно в ту комнату, которую они только что покинули, но ничего не мог с ним сделать.

— Ноги моей там не будет, хоть посулите мне все сокровища Сан-Лоретго, синьор, — отвечал Спалатро, дрожа с головы до пят, — туда-то она и манила, там она и скрылась из глаз!

Скедони опасался лишь одного: что Эллена проснется и попытается сопротивляться, отчего предстоящее ему дело станет еще страшнее; его волнение росло с каждой секундой, ибо ни угрозы, ни приказания, ни мольбы не могли стронуть Спалатро с места. К счастью, монах вспомнил о двери по ту сторону лестницы; таким путем можно было в обход проникнуть в противоположную часть дома. Спалатро не возражал; Скедони отомкнул одну за другой двери (ключи от этих помещений он всегда держал при себе), и сообщники, молча миновав несколько пустых комнат, вернулись туда, откуда пришли.

Здесь Скедони, уже без всяких опасений, что его услышит Эллена, возобновил свои уговоры, но, как он ни увещевал, чем ни грозил, все было тщетно: Спалатро упорно отказывался и вернуться к лестнице, и оставаться в одиночестве в каком бы то ни было из помещений. Так продолжалось, пока вино, в изобилии предложенное Скедони, не помогло этой жертве собственного воображения понемногу справиться с ужасом. Набравшись храбрости, Спалатро согласился вновь занять свой пост у подножия лестницы и оставаться там, пока не совершит свое страшное деяние Скедони; условившись таким образом, сообщники вскоре вернулись на прежнее место. Снова оказавшись вблизи Эл-лены, Скедони обнаружил, что вино, к которому он и сам счел нужным прибегнуть, дабы укрепить свой дух, не спасло его от мучительного волнения; однако он собрал все силы, чтобы овладеть собой, и потребовал у Спалатро кинжал.

— Он уже у вас, синьор, — ответил тот.

— Да, верно. Поднимайся осторожно, чтобы не разбудить ее.

— Вы говорили, чтобы я ждал внизу, пока вы не…

— Да, да, хорошо, — пробормотал исповедник и стал подниматься, но подручный окликнул его:

— Вы забыли лампу, синьор. У меня есть другая.

Скедони молча в раздражении взял лампу и преодолел

несколько ступеней, но заколебался и снова застыл на месте. «Свет ее потревожит, — подумал он, — лучше обойтись без лампы. Но тогда…» Поразмыслив, монах решил, что в потемках не сможет нанести удар точно, и оставил лампу при себе, но все же спустился, чтобы приказать Спалатро не сходить с места, пока не дождется сигнала, но, когда раздастся зов, тотчас подняться наверх.

— Я послушаюсь вас, синьор, но обещайте, что не позовете меня, пока все не будет кончено.

— Обещаю. А теперь помолчи!

Монах взошел по лестнице и приник ухом к двери: в комнате было так тихо, словно смерть уже ступила за ее порог. Открыть дверь, к которой давно уже никто не притрагивался, оказалось нелегко; в прежние времена дверца открывалась бесшумно, но теперь приходилось опасаться, что стоит ее задеть — и она заскрипит. Не без усилий Скедони все же проник в помещение и убедился по царившей там тишине, что Эллена не проснулась. Несколько мгновений монах, пряча лампу за дверцей, оглядывал комнату, затем осмелился шагнуть вперед; лампу он прикрывал своим темным одеянием.

Приблизившись к постели, Скедони по едва слышному дыханию Эллены удостоверился, что девушка спит; мгновение — и монах уже стоял с нею рядом. Вероятно, глубокий, мирный сон охватил девушку, когда она прилегла на матрас, изнуренная горестями: на ее сомкнутых дремотой веках все еще поблескивала влага.

Внезапно Скедони заметил, что непорочное лицо Эллены озарила слабая улыбка. «Она улыбается прямо в лицо своему убийце! — с содроганием сказал себе монах. — Я должен спешить».

Скедони нащупал кинжал; несколько минут ушло на то, чтобы трясущейся рукой высвободить его из складок одежды; вслед за тем монах снова подошел ближе, готовясь нанести удар, но тут ему пришло в голову, что платье девушки может стать помехой, и он склонился, чтобы посмотреть, нельзя ли сдвинуть материю в сторону, не разбудив при этом будущую жертву. На лицо Эллены упал свет, и монах заметил, что улыбка исчезла — прежние видения сменились новыми, под ресницами выступили слезы и по чертам пробежала легкая судорога. Эллена что-то сказала! Скедони, опасаясь, что ее потревожил свет, резко отпрянул; решимость вновь покинула его, он прикрыл лампу, спрятался за пологом и стал прислушиваться. Но слова звучали глухо и невнятно, и стало ясно, что Эллена по-прежнему дремлет.

С каждым мигом отсрочки Скедони все больше овладевала тревога и отвращение к тому, что он задумал совершить. Всякий раз, как он намеревался вонзить в грудь девушки кинжал, невыразимый ужас удерживал его руку. Подобных чувств он от себя не ожидал; возмущаясь своей жалкой трусостью, он счел необходимым подкрепить свою решимость вескими резонами, и в его голове пронеслись следующие мысли: «Разве не сознаю я необходимости того, что предстоит совершить? Разве мое возвышение — а оно мне дороже жизни — не зависит от того, свершу ли я задуманное? Разве не ее любит этот юнец Вивальди? Неужели я позабыл церковь Спирито-Санто?» Эти соображения оживили его, мстительные помыслы укрепили его руку; откинув с груди жертвы батистовый покров, он уже занес кинжал для удара, но через мгновение, пораженный ужасом, застыл как статуя. Из груди его вырывалось затрудненное, хриплое дыхание, на лбу выступили холодные капли; казалось, монаху изменил разум. Немного придя в себя, Скедони наклонился, чтобы пристальней рассмотреть миниатюру, скрытую ранее под батистом. Один взгляд — и у Скедони почти не осталось сомнений в ужасной истине; в нетерпеливом стремлении узнать все до конца исповедник не подумал о том, сколь неосмотрительно он поступит, если покажется пленнице здесь, среди ночи, да к тому же с кинжалом в руке, и вскричал:

— Проснись! Вставай! Скажи, как твое имя? Говори же, быстро говори!

Эллена, пробужденная звуками мужского голоса, резко приподнялась и затем, обнаружив при тусклом свете лампы изможденный лик и дикий взгляд своего гонителя, вскрикнула и откинулась на подушку. Сознание не оставило девушку: решив, что настал ее смертный час, она собрала все силы, чтобы взмолиться о пощаде. Энергия ее чувства помогла ей подняться и броситься монаху в ноги.

— Смилуйтесь, о отец, смилуйтесь! — воскликнула Эл-лена дрожащим голосом.

— Отец? — взволнованно прервал Эллену Скедони, сделав видимое усилие, чтобы сдержать себя, а затем добавил с неподдельным изумлением в голосе: — Почему ты так испугалась?

Поглощенный новыми заботами и ощущениями, Скедони забыл и думать о злых намерениях, что привели его сюда, а заодно и о необычности своего поведения.

— Чего ты боишься? — повторил он.

— Сжальтесь, святой отец! — молила Эллена в отчаянии.

— Почему ты не говоришь мне, чей это портрет? — произнес монах, не сознавая, что задает этот вопрос впервые. — Чей это портрет? — повторил он громче.

— Портрет? — отозвалась Эллена в крайнем изумлении.

— Как он к тебе попал? Говори же быстрей — с кого он написан?

— Но для чего вам это знать?

— Отвечай на вопрос, — повторил Скедони с неожиданной суровостью.

— Я не могу отдать его, святой отец. — Эллена прижала портрет к груди. — Не отнимайте его у меня!

— От тебя не добьешься ответа! — воскликнул монах вне себя от волнения и отвернулся. — Похоже, ты от страха совсем потеряла голову.

Вслед за тем Скедони снова обратился к Эллене, сжал ее запястье и тоном отчаяния вновь задал тот же вопрос.