Итальянец

— Увы, он мертв, не то бы я сейчас так не нуждалась в защите! — Эллена отшатнулась и залилась слезами.

— Ты шутишь, — произнес Скедони, уставив на Эллену дикий взгляд. — Я требую ответа: чей это портрет?

Эллена взглянула на медальон, прижала его к губам и прошептала:

— Это мой отец.

— Твой отец, — глухо повторил монах, — твой отец! — И, содрогаясь, отвернулся.

Эллена глядела на него в изумлении.

— Я никогда не знала отцовской заботы и лишь недавно поняла, как я в ней нуждаюсь. Но теперь…

— Его имя? — перебил ее исповедник.

— Но теперь, — продолжала Эллена, — если вы не замените мне отца, к кому еще мне прибегнуть за покровительством?

— Его имя?

— Оно священно, ибо он был страдалец!

— Его имя? — в ярости повторил Скедони.

— Я поклялась никому не открывать его, отец.

— Говори, или ты умрешь, я этого требую — говори!

Эллена, вся дрожа, молчала; взглядом она молила монаха прекратить допрос, но Скедони не отступался.

— Его звали Маринелла, — произнесла Эллена наконец.

Скедони застонал и отвернулся; прошло несколько секунд, и он, едва справляясь с волнением, от которого его била лихорадка, поднял Эллену с колен.

— Где он обитал? — спросил монах.

— Отсюда неблизко.

Монах потребовал более ясного ответа, и Эллене пришлось нехотя дать его.

Скедони, как и прежде, с тяжким стоном отвернулся и стал молча ходить по комнате; тогда Эллена, в свой черед, пожелала знать, к чему клонятся эти расспросы и в чем причина его волнения. Монах, однако, не обращал на ее слова никакого внимания; всецело предавшись чувствам, он погрузился в глубокое молчание; он продолжал размеренно шагать взад и вперед по комнате, лицо его, наполовину скрытое капюшоном, было обращено долу.

Испуг Эллены постепенно уступал место удивлению, которое усилилось, когда Скедони приблизился к ней и она увидела слезы, накипавшие в его устремленных на нее глазах, и смягчившееся выражение его лица. Он уступил наконец зову сердца — Скедони, суровый Скедони лил слезы и вздыхал! Исповедник сел на матрас рядом с Эл-леной, взял ее руку, которую она в страхе пыталась отнять, и, овладев своим голосом, сказал:

— Несчастное дитя, перед тобой твой вдвойне несчастный отец! — Речь монаха перешла в стенания; он надвинул на лицо капюшон.

— Мой отец? — вскричала Эллена, не веря собственным ушам. — Мой отец? — Она устремила на монаха пристальный взгляд.

Скедони вначале не отозвался, но мгновение спустя поднял голову и произнес пристыженно:

— Зачем ты смотришь на меня с таким укором?

— Укорять вас? Укорять своего отца! — повторила Эллена, и в голосе ее зазвучала нежность. — За что же мне укорять своего отца!

— За что? — воскликнул Скедони, вскакивая на ноги. — Боже всемогущий!

Сделав движение, он споткнулся о кинжал, брошенный подле матраса, и в сердце его клинком вонзилась боль. Он быстро оттолкнул кинжал подальше с глаз. Эллена не заметила его, но от нее не укрылось затрудненное дыхание, смятение во взоре, поспешность, с какой Скедони принялся ходить по комнате; тоном, исполненным нежнейшего сострадания и тревоги, Эллена осведомилась, что его огорчило, и попыталась смягчить его муки. Душевные терзания монаха, казалось, лишь возрастали по мере того, как она старалась рассеять их; он то останавливался, чтобы посмотреть на нее, то снова срывался с места.

— Почему вы взираете на меня так жалостно, отец? — спросила Эллена. — Отчего вы так несчастливы? Откройтесь, чтобы я могла вас утешить.

При этих словах печаль и угрызения совести овладели монахом с новой силой; он прижал девушку к груди, и щека Эллены увлажнилась его слезами. Эллена заплакала, увидев, что он плачет, но вскоре в ней проснулись сомнения. Каковы бы ни были доказательства, убедившие Скедони в том, что между ними существуют родственные узы, Эллене он об этом не поведал ни слова. И как бы ни был силен заговоривший в Скедони голос природы, Элленой услышанный, этого было недостаточно, чтобы оправдать полное доверие к его утверждениям и без боязни принять его отеческие ласки. Эллена сделала движение, чтобы уклониться от объятий; в мгновение поняв ее, Скедони сказал:

— И ты можешь сомневаться в причине моих чувств? И этих знаков отеческой привязанности?

— Но откуда же взяться уверенности, если подобная привязанность доселе была мне незнакома? — робко ответствовала Эллена.

Скедони разомкнул объятия и в красноречивом безмолвии несколько минут созерцал девушку в упор.

— Бедное невинное дитя! — сказал он наконец. — Ты сама не способна оценить, сколь много значат твои слова! Воистину, отцовскую нежность тебе до сих пор изведать не довелось!

Лицо Скедони потемнело, и он вновь поднялся с места. Эллену тем временем одолевали самые различные чувства, и она не находила в себе сил, чтобы спросить у Скедони, на чем основано убеждение, так сильно его волнующее, и почему он ведет себя так странно; вместо этого она обратилась за помощью к миниатюре в надежде разрешить свои сомнения, установив сходство между портретом и Скедони. Но лица обоих разнились как по природе своей, так и по возрасту. Миниатюра изображала веселого молодого человека, недурного собой; на устах его играла улыбка, скорее победная, нежели приятная; облик юноши был отмечен сознанием собственного превосходства, переходившим даже в высокомерие.

Скедони же, напротив, был человеком в годах; его суровые черты, изборожденные следами времени и — в не меньшей степени — мысли, омрачены были привычным потворством недобрым страстям. Можно было подумать, что со времени написания портрета Скедони ни разу не улыбнулся; казалось, живописец, провидя будущность своего героя, поспешил уловить и запечатлеть его улыбку, дабы оставить доказательства того, что и это лицо оживляла в свое время веселость.

Несмотря на различие в выражении, черты обоих Скедони, прежнего и нынешнего, несли на себе отпечаток надменной гордости; Эллена уловила сходство в смелом контуре лиц, но без дальнейших доказательств ей трудно было поверить, что изображенный на портрете юный кавалер и стоявший перед нею монах — один и тот же человек. Вначале череда сумбурных мыслей не оставляла Эл-лене досуга, чтобы оценить странность прихода Скедони к ней в самый глухой час ночи или задать прямой вопрос относительно родственной связи между ними. Теперь же сумятица в голове Эллены улеглась, а облик Скедони не представлялся столь ужасным, как прежде, и девушка осмелилась спросить, что побудило собеседника появиться здесь с таким необычайным сообщением.

— Время уже за полночь, отец мой, — проговорила она, — судите сами, насколько мне не терпится узнать, что привело вас сюда в столь поздний час.

Скедони безмолвствовал.

— Вы явились, дабы остеречь меня от опасности, — продолжала Эллена, — вам стало известно, что Спалатро замышляет недоброе? Ах, когда я прошлым вечером молила вас о сострадании, вы и не помышляли, что мне грозит, иначе бы…

— Ты права! — поспешно перебил ее Скедони. — Но оставим это. К чему снова и снова возвращаться к одному и тому же?