Итальянец

Как и прошлой ночью, чей-то голос велел ему приблизиться, и Вивальди догадался, что вновь стоит перед трибуналом. Голос принадлежал тому самому инквизитору, который допрашивал его накануне.

— Ты, Винченцио ди Вивальди! — произнес инквизитор. — Подтверди свое имя и под страхом пытки отвечай на задаваемые тебе вопросы прямо, без уверток.

Как и предсказывал монах, Вивальди спросили об отце Скедони; юноша ответил теми же словами, что и таинственному посетителю, однако ему было сказано, что он знает больше, чем утверждает.

— Я больше ничего не знаю, — заявил юноша.

— Ты уклоняешься от ответа. Открой все, о чем тебе довелось услышать, и вспомни, что ты поклялся сообщить всю правду, без утайки.

Вивальди безмолвствовал, пока громовой голос главного инквизитора не призвал его блюсти клятву.

— Я держу данное мною слово, — произнес Вивальди, — и заклинаю вас поверить, что придерживаюсь истины, когда утверждаю, что считаю сведения, которые собираюсь сообщить, совершенно недостоверными: в их пользу я не располагаю ни малейшими доказательствами.

— Придерживайся истины! — послышался другой голос из трибунала, и Вивальди почудилось, будто он различает интонации монаха. После небольшой паузы слова эти повторились снова. Вивальди пересказал все сообщенное ему незнакомцем относительно семейства Скедони — рассказал об обличье, принятом им в монастыре Спирито-Санто, но обошел молчанием исповедника Ансальдо, а также все обстоятельства, сопряженные со страшными откровениями на исповеди. В заключение Вивальди вновь заявил, что не располагает достаточными основаниями считать эти сведения хоть сколько-нибудь правдоподобными.

— От кого же они исходят? — поинтересовался главный инквизитор.

Вивальди молчал.

— Кто их тебе сообщил? — строго потребовал второй инквизитор.

Вивальди, после минутного колебания, начал:

— Святые отцы, мой рассказ покажется вам настолько невероятным…

— Трепещи! — шепнул Вивальди на ухо голос, заставивший его вздрогнуть: это был голос монаха. Начатая юношей фраза прервалась на полуслове.

— От кого исходят все эти сведения? — настаивал инквизитор.

— Это никому не известно, даже мне! — пробормотал Вивальди.

— Не прибегай к недостойным уловкам!

— Клятвенно заверяю вас, — воскликнул Вивальди, — что не знаю ни имени, ни звания моего осведомителя! Я впервые увидел его лицо только тогда, когда он заговорил об отце Скедони.

— Трепещи! — выразительно прошептал тот же голос в самое ухо Вивальди.

Отшатнувшись, он невольно повернулся в сторону говорившего, хотя зрение никак не могло способствовать удовлетворению его любопытства.

— Ты правильно поступил, предупредив, что рассказ твой будет невероятен, — заметил инквизитор. — Очевидно также, что ты ожидал невероятных способностей и от судей, ибо рассчитывал, будто они поверят твоим россказням.

Гордость Вивальди не позволила ему ответить на столь грубое обвинение: он молчал.

— Почему ты не вызвал отца Ансальдо? — произнес голос. — Вспомни мои слова!

Потрясенный Вивальди мгновение колебался, но тут же к нему вернулась прежняя решимость.

— Мой осведомитель стоит рядом со мной! — смело вскричал он. — Я узнал его голос! Задержите его, это очень важно.

— Чей голос ты узнал? — изумился инквизитор. — Говорил только я один!

— О каком голосе ты ведешь речь? — переспросил главный инквизитор.

— Я слышал этот голос очень близко, — ответил Вивальди. — Он был тих, но очень явствен.

— Отчаяние пробудило в нем либо хитрость, либо безумие, — заметил главный инквизитор.

— Рядом с тобой стоят лишь подручные, — вмешался инквизитор, — и они примутся за работу, если ты откажешься отвечать на задаваемые тебе вопросы.

— Я настаиваю на своем утверждении, — сказал Вивальди, — и умоляю развязать мне глаза, дабы я мог опознать моего недруга.

Члены трибунала, после долгого совещания, удовлетворили эту просьбу: накидка с головы юноши была сдернута, и Вивальди увидел рядом с собой одних только подручных… Лица их, как обычно, скрывали капюшоны. Таинственным преследователем юноши — если он принадлежал к числу смертных — оказывался, таким образом, один из этих палачей! Вивальди обратился к судьям с мольбой приказать подручным открыть лица. За столь наглое требование он получил самый жесткий выговор; ему напомнили о неукоснительно соблюдаемом предписании, утвержденном инквизицией, согласно которому исполнителям священного долга следовало оставаться неизвестными преступнику, ими наказуемому, дабы тот не мог впоследствии им мстить.

— Исполнителям священного долга? — вскричал Вивальди, в порыве возмущения забыв об осторожности. — Может ли священный долг вверяться демонам?

Не дожидаясь приказания трибунала, подручные немедля набросили на голову Вивальди накидку и крепко схватили его, так что он почувствовал себя словно в тисках. Он попытался все же высвободить руки, стряхнул с себя врагов и снова сорвал повязку с глаз; однако подручным велено было вернуть ее на место.

Инквизитор призвал Вивальди вспомнить, в чьем присутствии он находится, и устрашиться наказания, которое он навлек на себя опрометчивым сопротивлением; кара последует безотлагательно, если только он не представит достаточно веских доказательств правдивости недавних своих утверждений.

— Если вы хотите, чтобы я сказал больше, — возразил Вивальди, — требую, по крайней мере, оградить меня от непрошеного насилия со стороны моих охранников. Коль скоро им позволено будет вволю потешаться над несчастным пленником, у меня не вырвут ни единого слова; если мне суждено страдать — пусть это будет по законам трибунала.

Главный инквизитор (он же глава инквизиционного трибунала) обещал Вивальди испрашиваемую им защиту и, в свою очередь, потребовал полного изложения всего, что ему стало известно.

Хотя чувство справедливости и побуждало Вивальди воздержаться от возведения на врага сомнительных наветов, доказать которые он не имел возможности, он рассудил, однако, что ни справедливость, ни здравый смысл не требуют принесения себя в жертву; поэтому без дальнейших колебаний он объявил, что услышанный им голос приказал ему просить трибунал вызвать на суд некоего отца Ансальдо, главного исповедника храма Санта дель Пьянто близ Неаполя, а также отца Скедони, которому предстоит дать ответ на чудовищные обвинения, что будут предъявлены ему отцом Ансальдо. Вивальди многократно и настойчиво повторил, что ему ничего не известно о сущности этих обвинений, а равно и о том, существуют ли для них сколько-нибудь убедительные доказательства.

Эти новости, казалось, вновь повергли членов трибунала в недоумение. Вивальди слышал, как они долгое время усиленно вполголоса совещались, а сам меж тем размышлял о том, что вряд ли его таинственный преследователь мог надеть личину подручного: одним из обстоятельств, опровергавших подобное предположение, было то, что монах долгое время пребывал в Неаполе.

По завершении переговоров члены трибунала возобновили допрос: от Вивальди потребовали рассказать, что он знает об отце Ансальдо. Юноша тотчас ответил, что Ансальдо вовсе ему не знаком, что он вообще не знает никого из обитателей монастыря Санта дель Пьянто — и никто из его окружения никогда не слышал о главном исповеднике с таким именем.