Итальянец

— Какое положение он занимает?

— Он принадлежит братии доминиканского монастыря Спирито-Санто. О семействе его я знаю мало.

— Где вы с ним виделись?

— В Неаполе, где он проживал в течение нескольких лет под одним кровом со мной, когда я находился в монастыре Сан-Анджоло, а затем в монастыре Спирито-Санто.

— Вы обитали в монастыре Сан-Анджоло?

— Да, — подтвердил Скедони. — Именно там мы сошлись с ним на основе взаимной дружеской доверительности.

— А теперь считаете свое доверие обманутым? — спросил инквизитор. — И несомненно, раскаиваетесь в собственной опрометчивости?

Проницательный Скедони вовремя заметил расставленную инквизитором ловушку.

— Я сокрушаюсь о том, что столкнулся с неблагодарностью, — спокойно ответил он, — все то, что я ему доверил, вполне невинно и не дает мне теперь повода для раскаяния.

— Выходит, упомянутый Никола ди Дзампари обнаружил по отношению к вам неблагодарность? Вы оказывали ему какие-то услуги?

— Причину его вражды мне нетрудно объяснить, — явно уклоняясь от ответа, заметил Скедони.

— Объясни же, — сурово приказал монах.

Скедони заколебался: его очевидно смущало какое-то

внезапно пришедшее в голову соображение.

— Заклинаю тебя именем твоего почившего брата, — проговорил монах, — открой причину моей вражды к тебе!

Вивальди, пораженный тоном, каким монах произнес эти слова, впился в него взглядом, однако совершенно не мог понять, какие чувства выразились на его лице.

Инквизитор потребовал от Скедони объяснений; тот не смог ответить немедленно, но, взяв себя в руки, сказал:

— Я обещал моему обвинителю по имени Никола ди Дзампари содействовать его повышению в сане с помощью капитала, которым тогда располагал, — правда, он был невелик. Некоторые привходящие обстоятельства внушили мне уверенность, что я смогу сделать даже больше, чем обещал. Окрыленный надеждами, он ждал их осуществления — и вдруг потерпел жестокое разочарование, ибо я сам был обманут, положившись на человека, который доверия не заслуживал. Досаде раздраженного неудачника я и приписываю это несправедливое обвинение.

Скедони умолк, и на лице его появилось выражение неудовольствия и беспокойства. Его противник по-прежнему молчал, но на губах его заиграла улыбка злобного торжества.

— Вы должны также назвать оказанные вам услуги, — заявил инквизитор, — важность которых была соизмерима с обещанным вами вознаграждением.

— Эти услуги были неоценимы для меня, — проговорил Скедони после минутного колебания, — хотя ди Дзампари они ничего не стоили; я находил утешение в его дружеском сочувствии и понимании, и благодарность говорила мне, что за это отплатить нельзя.

— Дружеское сочувствие? — воскликнул главный инквизитор. — Нас заставляют поверить, будто человек, возводящий лживое обвинение столь страшного свойства, способен вместе с тем проявлять сочувствие и дружбу? Вам следует признать, что вы обещали ди Дзампари награду за услуги далеко не такие бескорыстные; в противном случае мы должны признать его обвинение справедливым. Ваши утверждения непоследовательны — и доводы слишком легковесны: они никого не могут убедить.

— Я сказал правду, — высокомерно бросил Скедони.

— Когда именно? — спросил инквизитор. — Одно ваше утверждение противоречит другому!

Скедони молчал. Вивальди терялся в догадках, чем вызвано это гордое молчание — сознанием правоты или же раскаянием.

— Судя по вашим показаниям, — продолжал инквизитор, — неблагодарность проявили именно вы, а не ваш обвинитель: ведь он относился к вам с добротой, оставшейся с вашей стороны без ответа! Что еще вы имеете сказать?

Скедони безмолвствовал.

— Итак, других объяснений у вас нет?

Скедони склонил голову. Инквизитор потребовал затем объяснений у монаха.

— Мне нечего объяснять, — со злобным торжеством произнес тот, — обвиняемый все объяснил за меня!

— Следовательно, мы должны заключить, что он сказал правду — и вы действительно монах из монастыря Спирито-Санто в Неаполе? — спросил инквизитор.

— Вам, святой отец, — ответил незнакомец проникновенно, — лучше знать об этом.

Вивальди с волнением вслушивался в их разговор.

Инквизитор поднялся с кресла и торжественно провозгласил:

— Тогда я заявляю, что вы не принадлежите монастырской братии Неаполя.

— Из ваших слов, — негромко сказал главный инквизитор, — я заключаю, что вы считаете отца Скедони виновным.

Голос инквизитора был таким тихим, что Вивальди не смог ничего разобрать. Ответ инквизитора на слова незнакомца поверг его в полное недоумение. Вряд ли, думал юноша, инквизитор отважился бы на столь безапелляционное утверждение, если бы полагался только на свои догадки; удивило Вивальди и то, что тот, как выяснилось, знаком с ди Дзампари, хотя держался с ним как с чужим. Вивальди был поражен этим не меньше, чем если бы обнаружил в инквизиторе столь же бесхитростный характер, как у себя самого. С другой стороны, сам он так часто встречал ди Дзампари в крепости Палуцци в облачении монаха, что не решился бы оспаривать свидетельство Скедони.

— Ваши показания, — обратился инквизитор к Скедони, — мы полагаем отчасти ошибочными; ваш обвинитель — вовсе не монах из Неаполя, а служитель священнейшей инквизиции. Исходя из этого, мы должны подвергнуть сомнению и все остальное.

— Служитель инквизиции! — вскричал Скедони с непритворным изумлением. — Преподобный отец, я поистине ошеломлен вашими словами. Вы обмануты! Каким странным бы это ни казалось, но, поверьте мне, вы обмануты! Вы не доверяете моим утверждениям — и я больше ничего не скажу. Однако спросите синьора Вивальди, спросите у него — разве не сталкивался он совсем недавно, и причем не один раз, с моим обвинителем в Неаполе, когда тот был в монашеском одеянии?

— Я встречался с ним в развалинах Палуцци, близ Неаполя, и он был одет как монах, — поспешил подтвердить Вивальди, не дожидаясь, когда к нему обратятся с вопросом, — и этому сопутствовали обстоятельства не менее странные, нежели те, что сопутствуют ему здесь. Однако, сделав это откровенное признание, я требую, чтобы вы, отец Скедони, ответили на вопросы, которые я дерзну предложить высокому трибуналу. Откуда вам известно, что я часто встречал ди Дзампари в Палуцци? И были ли вы заинтересованы в его столь загадочном со мной обращении?

На эти вопросы, прозвучавшие вновь от лица трибунала, Скедони, однако, ответить не соизволил.

— Остается заключить, — промолвил главный инквизитор, — что обвиняемый и обвинитель некогда были сообщниками.

Инквизитор возразил, что это не вполне очевидно — и что Скедони, напротив, задавал только что свои вопросы в состоянии, близком к отчаянию (последнее замечание показалось Вивальди довольно странным в устах инквизитора).

— Пускай сообщниками, если вам угодно, — проговорил Скедони с поклоном, не обратив внимания на реплику инквизитора, — вы можете назвать нас и так, но повторю: мы были друзьями. Поскольку для внутреннего моего спокойствия мне необходимо дать более подробное истолкование существовавшей между нами близости, я готов признать, что мой обвинитель исполнял время от времени мои поручения — и, в частности, содействовал мне в сохранении чести и достоинства одного знатного неаполитанского семейства — семейства Вивальди. А вот здесь перед вами, — Скедони указал на Винченцио, — стоит наследник этого древнего рода, ради благоденствия которого я столь усердно трудился!