Итальянская комедия Возрождения

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Дамоне, Никомако, Дория.

Дамоне. Ну и ночка была! Что там происходило? Ты как воды в рот набрал! Кто-то суетился, хлопал дверьми, вставал с постели, снова ложился — словом, ни минуты покоя! Я глаз не мог сомкнуть, тем более что комната моя находилась как раз под спальней. В конце концов мне это осточертело, я встал, вышел, и вот встречаю тебя здесь… а на тебе лица нет! Молчишь! Да ты и впрямь похож на мертвеца! Что происходит?

Никомако. Братец ты мой, уж не знаю, куда и бежать, куда спрятаться от великого позора, которым я запятнал себя на старости лет. Я обесчещен до конца моих дней, и нет способов смыть это бесчестье, никогда уж не смогу явиться на глаза жене, сыну, родным и слугам своим. Я сам искал этого бесчестья, и жена помогла мне его найти. Я уничтожен. Прискорбно мне и твое соучастие, ведь все будут знать, что и ты приложил руку к злосчастному этому делу.

Дамоне. Что случилось? Ты ничего не сломал?

Никомако. Что я должен был сломать, по-твоему? Эх, кабы голову я себе сломал!

Дамоне. Так что же случилось? Почему ты не хочешь сказать?

Никомако. Ух! Ух! Ух! Я так страдаю, что навряд ли сумею толком объяснить.

Дамоне. Не будь ребенком! Какого черта с тобой приключилось?

Никомако. Ты знаешь, как все тщательно было продумано? Так вот, согласно задуманному, я пробрался в спальню и тихо разделся. Потом, воспользовавшись темнотой, я устроился рядом с Клицией, а Пирро улегся на кушетку.

Дамоне. Ну а дальше-то что?

Никомако. Ух! Ух! Ух! Я придвинулся к ней, затем, как это принято у всех новобрачных, хотел положить ей руку на грудь. Она же своею рукой схватила мою руку и не позволила. Я хотел поцеловать ее, а она уперлась ладонью в мое лицо и оттолкнула назад. Тогда я решил навалиться на нее всем телом, но она, изловчившись, так саданула меня коленом, что чуть не поломала мне ребра. Когда же я удостоверился, что силой тут не возьмешь, я перешел к увещеваниям и сладкими и нежными речами пытался склонить ее к сдаче: «О сладчайшая душа моя, зачем ты меня мучишь? О радость моя, почему не дашь ты мне добровольно то, что другие жены охотно дают своим мужьям?» Ух! Ух! Ух!

Дамоне. Уйми слезы!

Никомако. Я так страдаю, друг мой, что не нахожу себе места и не могу сдержать слез… Напрасно я продолжал щебетать. Она не только не подавала малейших признаков приязни, но даже не отвечала мне. Видя такое ее отношение, я перешел к проклятиям и угрозам: мол, сделаю тебе то-то и скажу еще то-то. И тут она, сжав в коленях ноги, дала мне пару таких пинков, что, не будь одеяла, я наверняка вылетел бы из постели на самую середину комнаты!

Дамоне. Быть того не может!

Никомако. А вот, значит, может! Поступив таким образом, она перевернулась на живот и так прижалась к постели, что ее не свернули бы с места все подъемные машины, что заняты на стройке нашего главного собора. Я же, убедившись, что ни сила, ни угрозы тут не помогут, повернулся к ней спиной в надежде, что, быть может, к утру она сменит гнев на милость.

Дамоне. Вот это ты поступил разумно! Так ты должен был поступить с самого начала: не хочешь — не надо!

Никомако. Обожди, я не кончил! Самое удивительное еще впереди. Притомившись от обиды и боли, я начал дремать. Как вдруг почувствовал какое-то колотье в боку, возле поясницы, — пять или шесть сильных таких ударов! Спросонья я завел туда руку и нащупал нечто такое твердое и острое, что заставило меня пулей выскочить из постели, ибо в ту же секунду вспомнил я о кинжале, которым Клиция грозилась меня зарезать. Заслышав шум, спавший до тех пор Пирро проснулся. Я же, подстегиваемый не столько разумом, сколько страхом, велел ему сбегать за огнем, сказав, что Клиция приготовила кинжал и хочет нас зарезать. Пирро вмиг сбегал за светильником, и тут вместо Клиции мы увидели Сиро, моего слугу. Этот паршивец возлежал на постели совсем голый, давился от хохота и в знак полного презрения ко мне изображал рукой непотребные жесты.

Дамоне. Ха! Ха! Ха!

Никомако. Эх, Дамоне, и ты еще смеешься?

Дамоне. Мне очень жаль, что все так произошло, но, право, нельзя удержаться от смеха.

Дория(в сторону). А я пойду расскажу все хозяйке. То-то будет веселье.

Никомако. Вот какая беда со мной стряслась, и, что самое скверное, все будут над ней потешаться, а мне остается только плакать. Даже слуги мои, Пирро и Сиро, нисколько не стесняясь меня, то хохотали навзрыд, то говорили какие-то гадости. Потом, кое-как одевшись, поспешили куда-то, скорее всего к моей жене и другим женщинам, и теперь, поди, хохочут все вместе. Итак, все надрывают животики, и одному Никомако слезы.

Дамоне. Полагаю, ты не сомневаешься, сколь огорчительна мне вся эта история, ибо из-за твоей влюбленности и я был втянут в эти плутни.

Никомако. А можешь ты мне дать какой-нибудь совет? Ради Бога, хоть теперь не покидай меня!

Дамоне. Думаю — если, понятно, не подвернется счастливый случай, — ты должен целиком предать себя в руки Софронии. Скажи ей, что отныне и во веки веков она может поступать и с тобой и с Клицией как ей заблагорассудится. Ведь и ей тоже надо будет позаботиться о твоей чести, ибо, раз вы — муж и жена, любой твой позор становится и ее позором. Вот, кстати, и сама Софрония. Иди поговори с ней, а я пройдусь по улицам, загляну на рынок и послушаю, какие толки идут обо всем этом деле, и если что услышу, то уж постараюсь выгородить тебя как смогу.

Никомако. Прошу тебя.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Софрония, Никомако.

Софрония. Дория, служанка моя, сказала, что Никомако уже вышел из дому и вид у него самый прежалостный. Интересно, что-то теперь он мне скажет? А, вот он! Никомако!

Никомако. Чего тебе?

Софрония. Куда ты собрался в такую рань? Новобрачной-то ты хоть сказал два слова? Поинтересовался, как у них там получилось с Пирро?

Никомако. Понятия не имею.

Софрония. Кто же, если не ты, может его иметь? Разве не ты поставил вверх дном всю Флоренцию, чтобы добиться этой свадьбы? А теперь, когда дело сладилось, ты воротишь нос и выражаешь свое удивление!

Никомако. Оставь меня в покое, не терзай!

Софрония. Это ты терзаешь меня! Подумать только; я же должна утешать его в том, в чем он должен был утешать меня! Да вдобавок ко всему еще и проявлять внимание к новобрачным! Видал, я, а не ты, несу им подарок.