Итальянская комедия Возрождения
Шрифт:
Гульельмо. Веселье из тебя так и прет. Верно, уже заморил с утра червячка?
Сгвацца. А то как же! Стал бы я реготать на пустой желудок. Да и пора бы пропустить чуток для затравки, солнце-то, поди, час как встало!
Гульельмо. Куда путь держишь?
Сгвацца. К вам и держу, да, видать, не удержу — прямо с ходу доложу. От вас, мессер Гульельмо, зависит судьба моя: или пан, или пропал.
Гульельмо. Это как же?
Сгвацца. Проще простого: дайте свое согласие, и дело с концом.
Гульельмо. Какое такое дело? Неужто снова подослал
Сгвацца. Именно. И коли согласитесь, дражайший мессере, то наверное вам скажу: не будет на свете человека счастливей и удачливее меня, ибо мессер Джаннино посулил мне в случае благополучного разрешения дела весь свой кошель. Трать — не хочу! Уж кто-кто, а я постараюсь достойно употребить такой жирный куш. Однако я и так и эдак прикидывал — и все в толк не возьму: чем это вам мессер Джаннино не по вкусу пришелся? И молод, и пригож, и богат, и благороден, и любезен, и знатен, и умница, каких мало, и хозяин отменный. Хоть полсвета обойдете, а такого благородного, чистого, преданного человека, как мессер Джаннино, вам не приискать. Так что, по мне, тут и думать нечего. А? Что скажете?
Гульельмо. Эх, Сгвацца, тыщу раз тебе твердил: не могу — и все тут. И не стойте вы оба у меня над душой.
Сгвацца. Не можете, оттого что не желаете. Да что вас удерживает?
Гульельмо. Сказано тебе: кабы можно было, дал бы свое согласие.
Сгвацца. Так отчего же не можно?
Гульельмо. Знать, придется поведать тебе все как есть, иначе от вас не отвяжешься. Ты, должно быть, помнишь, что Лукрецию я получил в дар от моего близкого друга из ордена лилианцев, он со товарищами отбил ее у мавров, положив в бою немалое их число.
Сгвацца. Как не помнить, помню. Только при чем здесь это?
Гульельмо. Сейчас поймешь. Девица эта показалась мне весьма знатной и благородной особой, и я проникся к ней такой нежной любовью, точно к родной дочери, и вознамерился было взять ее в свой дом, дабы впоследствии подыскать ей выгодную партию. Однако она взмолилась передо мной и взяла с меня священную клятву не помышлять о ее замужестве. Не то ей и свет не мил.
Сгвацца. И чем эта несчастная все объясняла? Может, она уже была замужней?
Гульельмо. Нет. По крайности так она меня заверяла. Она была совсем ребенком, когда ее, прямо из родительского дома неподалеку от Валенсии, похитила некая пиратская шайка сарацинов, наводивших ужас на тамошние берега. Попав в пиратские лапы, Лукреция дала обет остаться девственницей, коли сбежит из плена. Посему я внял ее мольбам и сдержу данное слово.
Сгвацца. Смею вас уверить, мессер Гульельмо, девственность здесь вовсе ни при чем: был у нее иной резон. Верно, еще в Валенсии успела влюбиться и теперь в знак скорби по былой любви, к которой еще не остыло сердце, испросила вас об этом.
Гульельмо. Как бы то ни было, я останусь верен своему слову.
Сгвацца. Коли нет тут ничего другого — козочка, почитай, наша, ибо что вчера мило, сегодня хило: женская память коротка — вмиг забудет про дружка. Да и в девках сидеть невелика радость; разве покуда они еще не вышли из отрочества, а уж как подходит дело к двадцати годкам, то, помилуй Бог, от всех этих девичьих бредней не остается и следа. Уверен, что и Лукреция уже совсем не та, что прежде.
Гульельмо. Много ты разумеешь. Лукреция твердо стоит на своем. Ею владеют лишь благочестивые
помыслы, и клянусь тебе, кабы и не данное мною слово, я все одно не осмелился бы заговорить с ней о сей пропозиции. Теперь тебе все известно, и пусть твой мессер Джаннино не донимает меня боле. Не то я сочту его назойливость оскорбительной, мне это будет весьма не по душе.Сгвацца. Можете не сомневаться, ведь мессер Джаннино души в вас не чает. Причина всех его поступков — желание поскорее обвенчаться с Лукрецией. Покорнейше благодарю за сказанное вами. Я тотчас передам все слово в слово мессеру Джаннино.
Гульельмо. Да и мне уже пора. Есть у меня неотложное дело к маэстро Гвиччардо.
Сгвацца. Спешу вас заверить, мессер Гульельмо, в моей совершенной преданности и прошу умягчиться в нашем деле.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Сгвацца. Видать, не заладится у нас это дельце. Мессер Джаннино может и не тщиться надеждой насчет Гульельмо: старый хрыч не даст себя уломать. Только мне от этого ни горячо, ни холодно. Мне бы перво-наперво расхарчиться от пуза, а посему сбрехну про эту затею как-нибудь так, чтобы мессер Джаннино взыграл духом, раздобрился и тряхнул мошной; или пуще того — распишу ему все как было, без утайки: тогда, в порыве отчаяния, он, уж верно, потеряет рассудок и не глядя отвалит мне кучу монет, ибо не радость дурманит разум, а горе. Сказано — сделано. Только навряд ли об эту пору он дома. Постой, не он ли это выходит из церкви? Так и есть, он самый.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Мессер Джаннино. Нынешнее утро тянется для меня целую вечность: я сгораю от нетерпения узнать, о чем столковались Сгвацца и Гульельмо! А вот и Сгвацца, легок на помине.
Сгвацца. Дрянные вести, мессер Джаннино. Не стану наводить тень на плетень: старикашка ни в какую — хоть кол на голове теши.
Мессер Джаннино. О, предательская судьба! Немилосердный старик! Как же он все это изъяснил?
Сгвацца. На сей раз он открылся мне полнее прежнего и поведал предлинную и нудную историю, сущие стариковские россказни: в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Главное, что в конце концов он все свалил на Лукрецию: дескать, та скорее в могилу сойдет, чем за вас пойдет.
Мессер Джаннино. Или этот старый мерин Гульельмо и впрямь из ума выжил, коли выдумывает всякие отговорки, лишь бы удержать Лукрецию при себе и самому ею попользоваться…
Сгвацца. Вот и я про то.
Мессер Джаннино. …или вправду она самая жестокосердая, самая неблагодарная в этом неблагодарном мире. О Лукреция! Моя преданность заслуживает совсем иной награды! Я должен докопаться до сути этого дела, ибо если грешит старик, то я заставлю его обнажить клинок и он поплатится жизнью; если грех на Лукреции, то навсегда расстанусь со всякой надеждой и в сей же миг рухну замертво, разрешась от бренных забот.
Сгвацца. Мессер Джаннино, кабы с одного боку вы пригрозили старикашке, а с другого поднажали на девицу, то без труда прознали бы, у кого рыльце в пушку. Однако сдается мне, что приспело время обедать. Обмозгуем это дело на сытый желудок, а там, пожалуй, и обтяпаем его половчей.