Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Хорошо отдохнув, Гарин решил было начать переноску, но Сорокин все не появлялся от ручья. Гарин выругался и, взвалив нетолстое бревно на плечо, направился с ним к берегу.

Тут-то и появился Федор.

Он вдруг выскочил из-под обрыва, ошалело оглянулся назад и замахал руками:

— Га-рин! Ко мне!

Пришлось бросить бревно.

«Что такое? Уж не намыл ли?..» — шевельнулась догадка, и Гарин направился к ручью.

— Скорей сюда! — продолжал неистовствовать Сорокин, потрясая пустым лотком.

Через две недели Ирина возвратилась в Усть-Вымь. Дорога оказалась не очень тяжелой, за хорошую плату два проводника переправили ее лодчонку по Выми и Шом-Вукве в несколько дней. Дочка поплакала, сколько положено, на глинистом курганчике у Сидоровской избы, расспросила иерея Серебрянникова о похоронах, попросила проводников оправить могилу и обложить дерном. Затем по ее настоянию на могиле был водружен огромный крест из лиственничных бревен, наводящий мысль о Голгофе. Усть-ухтинский урядник Попов, приняв помятый трояк, обязался наблюдать за могилкой, а в прощеный день присылать деревенских старух поплакать над прахом раба божия Ефима.

Жизнь на Ухте, как показалось Ирине, выдохлась окончательно. Промыслы не работали. Вслед за отъездом Воронова и арестом Альбертини с Ухты уехал и Гансберг, как говорили, — по неотложным делам.

Ирина надеялась застать Георга в Усть-Выми, но фон Трейлинга в селе не оказалось. Домой пришлось тащиться на земской подводе. В дом Никит-Паша заходить она не решилась из тактических соображений: такое посещение могло еще пригодиться в дальнейшем…

Усть-Сысольск показался ей в этот раз еще угрюмее. Бревенчатые срубы, казалось, еще ниже вросли в землю, тусклые окошки старались глядеть в сторону: она была здесь чужой.

Сямтомов, сидя на лавочке, посмотрел косо, вздохнул, но не вскочил и не протянул руки, как делал это раньше.

«У-у, выползень! — озлобилась Ирина, проходя мимо. — Обыкновенная тля. А вот впился в чужое тело и сосет. Трактир открыл. И будет сосать до тех пор, пока самого не проглотят. Не поклонился, нечисть!..»

Она поднялась к себе.

В комнате было все по-старому, но уже не хватало духа обжитости, покойной домовитости, довольства, к которому привыкла Ирина. На скатерти и на подоконниках скопилась серая пыль. На белой пудренице слоновой кости от пальцев остался след, как будто мгновение назад здесь побывал человек-невидимка. Стало немного страшно и обидно.

Неужели Георг за время ее отсутствия ни разу не зашел в эту комнату, не вспомнил о ней?

Она привела себя в порядок и попросила трактирного полового принести обед. Потом заперла комнату и направилась в номер Трейлинга. Номер оказался запертым

— Никто не живет, — пояснил половой, спускаясь по лестнице. — Они уже давненько выехали-с

— Как выехал? Куда?

Вопрос вырвался неожиданно, хотя ей и не хотелось бы проявлять свое отношение к отъезду постояльца.

— Когда уехал этот господин? — уже спокойнее спросила Ирина.

Половой почесался.

— Да так дён семь-восемь будет… Только вот после его выезда письмо на него поступило, так я при себе держу.

Ирина сбежала на три ступеньки вниз, схватила мужика за руку, потащила к своей комнате:

— Голубчик! Отдай письмо мне!

И совала в красную лапу полового рублевую бумажку. Расходы ее после смерти отца стали расти по всяким пустякам.

— Как можно! Никак не полагается. Это я на тот случай, что, может, он вернется!

— Отдай, отдай, ничего не будет!..

Сознание долга отступило перед замусоленной синенькой трешкой. Половой принес Ирине обед, а на подносе, под тарелкой супа, лежал конверт.

Ирина не притронулась к еде. Она сжала в пальцах письмо и тщетно боролась с желанием открыть немедленно, утолить муку неизвестности, разоблачить вероломного беглеца.

Обед остывал. Сами пальцы нервно разорвали синюю обложку…

«Милостивый государь Георгий Карлович!

Как управляющий делами, должен сообщить Вам, что наш импресарио весьма недоволен Вашей деятельностью.

Как стало известно, Вы лично не пытались даже проникнуть к месту действия, не вникли в суть дела, и поэтому Ваши усилия дали прискорбно ничтожные результаты. Главный делец Вами не устранен. Имеются слухи, что есть и другие упрямцы, не желающие отказаться от своего рискованного предприятия. История с перекупкой оборудования в Усть-Выми грозит обернуться скандалом, ибо пострадавший, по слухам, выехал на юг, чтобы возбудить уголовное дело. Вряд ли удастся закончить это дело в мировом суде. Издержки по найму адвокатов могут быть отнесены на Ваш счет.

Ранее Вы умели действовать и быстро и талантливо. Если дела не поправятся, боюсь, Вы лишитесь ангажемента…»

Жизнь погрузилась в беспросветную тьму.

Оказалось, что ее Георг, этот блистательный, породистый мужчина с солидными манерами, был всего-навсего мелким агентом, перекупщиком и жуликом. Существо всей этой истории ее не интересовало. Было ясно, что он потерпел фиаско и теперь, вероятно, мечется по России в поисках нового покровителя и новых скандальных предприятий.

Господи, и этот, последний, оказался ничтожеством! Все потеряно. Здравый рассудок не позволял сколько-нибудь серьезно надеяться на поддержку Никит-Паша. Уже в прошлое посещение Ирина успела почувствовать его внутреннее безразличие, плохо скрытое стремление поскорее отделаться от неожиданной заботы…

Подушка на кровати Ирины уже давно привыкла к мокрой, горячей щеке хозяйки и теперь снова глушила сдавленные рыдания. Притянув колени к подбородку и сжавшись в предчувствии каких-то страшных перемен в своей жизни, Ирина куталась в старое прокушевское одеяло из цветных лоскутков и чувствовала, как коченеют ноги и пальцы рук. Она потеряла счет времени, наступающий вечер был пуст и бесполезен, а будущее утро страшило неизвестностью.

Кто она? Почему так неожиданно рассеялся ее недавний успех у молодых людей Вологды? Почему теперь даже усть-сысольские парни не заглядываются на ее окна? О, как она ненавидела теперь их всех, как хотела бы мстить им!.. Но как?

Ирину потревожили вкрадчивые шаги у порога. Разве она не заперла двери? Кто еще?

Ирина с трудом подняла голову с подушки и прижалась к стене. В сумраке комнаты прямо на нее двигалась хищная угловатая тень Кирилла Касьяныча Сямтомова. Он протягивал руки вперед, точно слепой, и с жадным любопытством приближался к кровати. Пахнуло водочным перегаром, и в ту же минуту она услышала его хриплое, тяжкое дыхание.