Иван Премудрый
Шрифт:
– Ты что же, сволочь такая делаешь? Ты зачем людей кусаешь?
– Емеля ещё другие слова при этом говорил, но здесь их писать совестно.
А Щука, как ни в чем ни бывало, да ещё и по-человечески:
– А ты что делаешь?! Ты какого, спрашивается, без порток в воду полез?! Ты что же думаешь, если рыбы, если в воде живём, то нам срам свой показывать можно? Ни стыда, ни совести!
– Ну, ты это, особо-то не ругайся.
– Емеля только сейчас вспомнил, что он, как говорится, в чем мать родила.
– Я это, штаны сейчас одену.
– Во, совсем другое дело.
– одобрительно сказала Щука, увидев Емелю в штаны
– А то и стыд и срам.
– Да ладно тебе, не сердись.
– теперь Емеля соображал, что ему с этой Щукой делать?
– Ты мне лучше вот что скажи. Тебя как лучше: пожарить или засолить, а потом завялить, а?
– Ни то, ни другое.
– лязгнула зубами щука.
– Меня лучше всего назад в речку отпустить, лучше не придумаешь.
– Здрасьте! Она меня кусать будет, а я её в речку отпускать. Щука, у тебя все дома?!
– Все, меня только не хватает. Отпускай давай, чего тянешь?! А то дышать тут у вас тяжело, в сон клонит.
– Ага, я тебя значит отпущу и что? Тебе-то хорошо, а я мало того, что укушенный весь, так вообще, ни с чем останусь, несправедливо.
– Ладно, уговорил. За то, что ты меня отпустишь, я тебе службу верную служить буду.
– Какую службу?
– Такую службу. Чего пожелаешь, скажи: "по щучьему велению, по моему хотению", ну и то, что желаешь, а я исполню.
– А не врёшь?
– Вот ещё! Я никогда не вру. Отпускай, давай!
– Ладно, плыви. Но смотри, если обманешь, я неделю, нет, месяц без штанов в реке сидеть буду, назло...
Вот такие вот две версии у начала благополучия Емелиного, и какая из них правда, а какая враньё - поди, разберись.
Теперь надеюсь понятно, с чьей помощью Емеля чинил народу механизмы и не механизмы всякие? Правда, да что там, даже сама Матрёниха не могла до правды докопаться, поэтому страдала и мучилась. Придумывала конечно ерунду всякую, но даже она, с её талантом, не смогла додуматься до того, что было на самом деле и что являлось истинной правдой. Вот они, где чудеса-то, а вы говорите...
Глава седьмая
– Фролка! Фролка, бес окаянный!
– Здесь я, князь-батюшка. Чё кричать-то?
– Вижу, что здесь. А кричать на вас надо, потому что если без этого, то вообще...
– князь не уточнил. Он никогда не уточнял, что обозначает это "вообще" и насколько велика глубина морального падения его обладателя.
Это была, так сказать, ежедневная, вернее, ежеутренняя разминка. И кричал вот так князь только на Ивана и на Фролку, а на остальных, если и кричал, то не просто так, а за дело. Вот там уже, на кого он кричал, тем было не до шуток-прибауток. Там дело могло закончиться - голова сама по себе и ты тоже, сам по себе.
Фролка с Иваном к подобным крикам и разносам княжеским были привычными и не обращали на них никакого внимания. Более того, почти всегда отвечали князю дерзко и со стороны могло показаться, непочтительно. Но ерунда всё это. Была там и почтительность и уважение. Ну и самое главное, почему они так вели себя в разговорах с князем: Фролка, тот никакой вины за собой не знал и не чувствовал, да и не было её, а Иван пока ещё не знал и не чувствовал, не успел ещё, вот вам и вся разница.
–
Спишь, поди?!– Я, князь-батюшка, никогда не сплю.
– продолжал якобы хамить Фролка.
– А что так?
– удивился князь.
– Служба княжеская мешает.
– улыбался Фролка.
– Совсем никакой личной жизни нету.
– Ладно, врать-то!
– на самом деле князю такие вот перепалки, да ещё с утра, пораньше, заменяли физзарядку с гимнастическими упражнениями, которыми, если уж честно, он никогда не занимался. Но кровь с утра обязана быстрее по сосудам бегать, вот для этого и служила эта, тоже физзарядка, только словесная.
– В том-то и дело, князь-батюшка, - продолжал Фролка.
– что тебе бесполезно врать. Ты правду от кривды сразу отличаешь и в случае чего, эх!
– Фролка сделал вид, что почёсывает якобы свежевыпоротую задницу.
– Поэтому приходится говорить правду. Никуда не денешься.
– и вздохнул, печально так...
Хитрый всё же Фролка: и себя не унизил, не оскорбил и князю, считай на целый день хорошее настроение обеспечил, если конечно не испортит кто.
– Хватит трепаться. А то по настоящему задницу почёсывать будешь.
– засмеялся князь. Говорю же, князь остался доволен, но делами тоже надо заниматься, поэтому.
– Иван уехал?
– Уехал князь-батюшка. Рано утром и уехал.
– Ты вот что. Сбегай-ка на базар, узнай там: как уезжал ну и всё такое.
– А что бегать-то, обувку расходовать? Я тебе и без базара скажу, что и как.
– Ну?! Тогда говори.
– Уехал, стало быть, Иван рано утром, только-только рассвело.
– Фролка в университории никогда не обучался, а потому не имел такой наглости, как проситься присесть при самом князе, рассказывал стоя.
Князь же по этому поводу имел свою точку зрения: "Молод ещё, пусть постоит. Да и полезно, нечего раньше времени задницу расплющивать, успеет".
– А что народ?
– Нормально народ, провожал.
– Как так провожал?!
– по разумению князя никаких проводов быть не должно, поэтому он так и возмутился.
– Совсем страх и совесть потеряли! Ну, я им!
– Не переживай ты так, князь-батюшка. Народ не с улицы провожал, он из-за окон, да из-за заборов провожал, подглядывал. Стало быть, уважение проявил. Иван слух пустил, что за Людмилой поехал, мол, нашлась Людмила, только домой привезти осталось.
– Ну коли так, тогда ладно.
– а сам подумал: "Вот ведь паршивец! Ну только возвратись, я тебе устрою этот самый университорий! Ты у меня что такое сидеть, навсегда забудешь! А с другой стороны, правильно Иван поступил, пусть народ думает, что Людка не какая-то там беспутная, а просто заблудилась. Ну и глядишь, правда, отыщет её где-нибудь".
Так что, и это уже в который раз, доволен остался князь, и Фролкой, и Иваном, довольный.
– Куда поехал, в какую сторону?
– На юг поехал.
– Точно на юг?
– Точно, князь-батюшка, сам видел.
***
Княжество князево располагалось, ну получилось так, не на севере, не на юге, а как бы между ними - прямо посерединке. Оно, такое расположение княжества, было очень удобным как для его жителей, так и для князя конечно же.