Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Шкипер первым дошел до кустов, отбил полотно, не торопясь вернулся по прокосу назад, к началу. За ним по одному вернулись остальные; только Сергей еще топтался где-то в середине, и извилистые рельсы его пути были густо усыпаны осокой. Косцы закурили из Васиной пачки, а Михалыч прошел к Сергею. Постоял сзади, посмотрел, тронул за плечо.

–  Погоди, парень, погоди. Тужишься ты, косу таскаешь - не надо. Ты свободней держи. И пяточку к земле клони, пяточку самую. Она тебе травку и подберет, и в валок снесет. Гляди.

Он оттеснил чуть задохнувшегося Сергея, сделал несколько махов, не переставая поучать:

–  В замах идешь - силу отпускай, не трать попусту. А вниз повел - на себя резче прими. Тогда коса сама и срежет и уберет.

–  Иди, покурим!… - позвал Иван.
– Слышь, Сергей!…

–  Не заработал еще!
– отозвался Сергей, вновь становясь на место.
– Докошу - покурю.

–  Не гони, - сказал шкипер.
– Здесь призов не дают.

Покурив, они снова взялись за косы, и вскоре Михалыч догнал Сергея. Они почти не разговаривали: пройдя гон, возвращались, курили, отбивали косы и снова шли косить. Выбившись из их ритма, Сергей так и остался в одиночестве. Теперь он и косил один, и курил один, с каждым заходом ощущая, как наливается усталостью отвыкшее от таких нагрузок тело.

Взошло солнце. Косцы разделись до пояса: комары щадили в работе, атакуя только на перекурах. Зато пестрый злой овод все чаще жалил потные спины.

Женщины развели костер. Паша готовила завтрак, а Еленка и Лида уже сгребали осоку в копны, чтобы она зря не мокла в воде.

–  Завтракать, мужики!… - крикнула Паша.

Косцы враз остановились, обтерли мокрые косы и воткнули держаки в топь. Только Сергей продолжал косить. Шкипер подошел, положил руку на его голое потное плечо:

–  Отдышись, парень.

–  До кустов дойду…

–  Весь день впереди. Намахаешься.

Сергей покорно воткнул косу и пошел к костру, чувствуя, как плывет и качается под ногами топь. У опушки Вася и Михалыч умывались в глубокой луже.

–  Ополоснись, Серега, - сказал Вася.
– Сразу посвежеет.

Сергей подошел, нехотя зачерпнул пригоршню холодной желтой воды, протер лицо.

–  Зла мужицкая работка?
– улыбнулся Михалыч.

–  Приспособится, - сказал Вася.
– Тут хитрости нету.

–  Есть хитрость!… - возразил Михалыч.
– В городе все быстрей норовят, все наскоком, все нахрапом. Нетерпеливые вы. А у нас так нельзя, не-ет, нельзя! У нас силу сберечь надо. Но - умеючи, умеючи, значит. Вот это и есть мужицкая хитрость.

Паша сварила ведро картошки с тушенкой, и они начисто выскребли ведро, напились чаю и сразу вернулись на недокошенные полосы.

–  Ну, мужики, до обеда должны все скосить, - сказал шкипер.
– Если осилим, - значит, выхватим это сенцо у бога из самой запазушки.

–  Не у бога, а у колхоза имени Первого мая, - улыбнулся Вася.

–  Сроду здесь колхоз не косил и косить не будет, - сказал Иван.
– А траве зря пропадать не положено.

Солнце вставало все выше, топь звенела полчищами слепней. От болота поднимался пар, пот струйками тек по спинам косцов; они все чаще отходили к опушке, где бил родник, и пили холодную желтую воду.

–  Как нога?
– спросил шкипер.
– Отдохнул бы.

–  Ничего.
– Иван сполоснул лицо, улыбнулся: - Погодка-то, а? Как заказанная…

Он врал, когда улыбался. Ногу ломило до пояса, он давно уже косил, стараясь не опираться на нее, но боль росла. Лечь бы сейчас, вытянуться - тогда отпустит. Но он не давал себе спуску. Никогда не давал: только начни болеть - и тело припомнит все осколки и пули, все контузии и ржавые сухари с болотной водой. Только распусти вожжи - не встанешь.

Поэтому он деловито ел за обедом пропахшую горьким осиновым дымом похлебку. Ел насильно: его мутило от боли и усталости.

–  Не могу, - сказал Сергей и бросил ложку.
– В глотку не лезет.

Он откинулся на кучу ломкого хвороста и закрыл глаза. Плыло, качалось болото…

–  Попей.

Он открыл глаза: Еленка протягивала большую эмалированную кружку.

–  Выпей, - повторила она.
– Нельзя же ничего не есть.

–  Ослабнешь, - сказал Иван.

Сергей хлебнул: в кружке было молоко. Прохладное, густое, почему-то чуть горьковатое.

–  Больше не коси, - сказал Вася.
– Что осталось, мы с Михалычем подберем, а вы копешки готовьте. Пудика по три потянем, Михалыч?

–  Потянем, чего же не потянуть?…

Поначалу сгребать мокрую осоку показалось делом почти пустяковым. Но осока была не просто тяжелой; она была цепкой, как колючая проволока, пласты ее упорно свивались в большие вязкие комья, в которых намертво запутывались грабли.

–  Ты руками, Сережа, - сказала Еленка.

Руки ее уже были порезаны в кровь, до волдырей искусаны комарами. Но она двигалась легко и гибко, словно не чувствуя усталости.

–  Здоровая ты девка, - сказал Сергей.

–  Привычная…

Через час с дальнего конца топи вернулись Михалыч и Вася. Сунули держаки кос в раскисшую землю:

–  Готово, Игнат Григорьич.

–  Ну что, мужики, отдохнем полчасика, а?
– спросил шкипер.
– Отдохнем, покурим и - двинем.

–  Конечно, отдохните, - сказала Лида.
– Нам тут еще грести и грести.

Косцы побрели к костру, а Сергей еще дергал, пинал, волок проклятую осоку. Еленка мягко отобрала у него грабли.

–  Покури. Главный труд впереди, Сережа.

Пошатываясь, Сергей подошел к костру и почти рухнул на хворост. Вася протянул ему папиросу, он взял ее и держал в руке, как свечку: не было сил прикурить.

–  Воровство - это когда корысть есть, - сказал шкипер, мельком глянув на него.
– Украсть, продать да прогулять - вот воровство. Так я мыслю, Трофимыч?

–  Мысль с совестью в разладе, - вздохнул Иван.
– Я горючее тоннами тащу, Григорьич - траву, Вася…

–  Краску!
– засмеялся Вася.
– Облез наш лайнер, как апрельский кот, глядеть невозможно. Лидуха пилит: давай, мол, подновим, давай, мол, выкрасим. Пошел я краску добывать, а мне говорят: не положено. Ремонтные работы - зимой, сейчас средств нет. Я говорю: за мой счет. Все равно, говорят, не положено. Ну, плюнул я, сунул кладовщику на пол-литра, и краска сразу нашлась.

–  А я гвозди, гвозди так добывал, - подхватил Михалыч.
– Крыша прохудилась, ремонту требует, а гвоздей в продаже нет. Я туда, я сюда - нету! Пришлось со стройки захватить. Несу домой, а душа трясется. Страх ведь, страх!…

–  От бесхозяйственности все, - вздохнул Вася, - Почему в Юрьевце, скажем, гвозди есть, а у нас нету? Что стоит завезти их вовремя?

–  Расторопности мало, это ты, Вася, правильно говоришь, - сказал Иван.
– И расторопности мало, и желания, и умения: вот и выходит, где - завал, а где - нехватка.