Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
Катер болтался на волнах, то ложась на борт, то встряхиваясь, когда подходила волна. Люди цеплялись за железо, друг за друга: палуба качалась под ногами.
– Ну, миленок, погоди!… - кричала разлохмаченная, в разорванном на груди платье Шура.
– Я так не оставлю! Я все напишу куда следует!…
Но паники не было. Плотовщики, Лешка и опомнившийся рыжий капитан быстро навели порядок.
– На берег надо, - сказал Лешка.
– Если ветер усилится - перевернет катер.
– Идите.
– Сергей безуспешно раскуривал мокрую сигарету.
– Тут мелко. Линем свяжитесь - добредете.
–
– тихо спросил инспектор.
– Уйдем, катер полегчает и - хана. Через три дня всплывешь - глядеть страшно будет.
– Вот только - как дойдете?… - вслух размышлял Сергей, словно не слыша, что говорит Лешка.
– Первому с багром надо…
– Ну, веди. Ты - длинный, волна не накроет…
Сергей, обвязавшись линем, первым прыгнул за борт. Волна швырнула к катеру, но он уперся багром, устоял. За ним попрыгали остальные, мужчины несли детей. Брели по грудь, оступались, падали, хлебали мутную воду: только песок хрустел на зубах.
Вылезли на крутой глиняный откос. Лешка и рыжий капитан пытались развести костер: сырые спички, что Лешка принес в кепке, не разгорались, гасли одна за другой. Женщины в кустах отжимали мокрые платья, кутали ребятишек. Плотовщик достал чудом сохраненную сухую папиросу, отдал Сергею:
– Держи, парень. Не знаю, как ты один назад дойдешь.
Сергей понял, что возвращаться придется. Буркнул, пряча вздох:
– Доберусь.
Он отдал недокуренную папиросу, взял багор.
– До людей дойдете - шумните там. Долго не продержимся.
– Будет сделано, парень.
Сергей на заду сполз с обрыва, побежал по мели, держа багор наперевес. Он бежал от отчаяния, чувствуя, что вот-вот, еще минута - и остатки решимости окончательно покинут его. Волны били в лицо, дно уходило из-под ног. Он падал, отплевываясь, поднимался, снова шел и снова падал. В двух шагах от катера его сбило с ног огромным раскоряченным пнем, затянуло под него, поволокло по грунту. В ужасе он бился под цепкими корнями, выпустил багор, но вылез, встал и, почти теряя сознание, уцепился за леер залитого водой "Волгаря". Прижался грудью к ржавому борту, закрыл глаза. Волны били в спину, перекатывались через голову, ноги подбрасывало, тянуло под киль, но теперь он был спасен и отдыхал, копя силы, чтобы взобраться на палубу.
Он не расслышал голоса, но почувствовал руки, которые тянули его вверх, на катер. Подняв голову, увидел Еленку: мокрые патлы, расцарапанное в кровь лицо, раскрытый в крике рот. Он кое-как взобрался на танцующую палубу, не смог встать и пополз по скользкому железу. Еленка тащила его за пояс, падала, когда сбивала волна, и все говорила и говорила, и он опять не слышал ее. В рубке он поднялся на ноги, и они плотно задраили дверь.
– Сережа!
– Плача, она целовала его мокрое лицо.
– Я знала, что вернешься за мной, что не бросишь!…
– Ну, ладно, - сказал он и сел на рундук, усадив ее рядом. Катер швыряло, и они катались, как ваньки-встаньки.
– Ты чего с нами-то не пошла?
– Так ведь кубрик залило. Постели мокрые, хлеб, крупа - все мокрое. Пока прибралась - вы уж за борт попрыгали. Я испугалась сперва, а потом поняла, что вернешься,
что не бросишь меня тут.– Да.
– Теперь Сергею казалось, что так оно и было.
– Я глянул там, а тебя нет. Ну, и… И катер оставлять нельзя, не положено, под суд пойти можно. Да не реви же ты, господи! Спасут.
– Я не от страха реву, Сереженька, я - от счастья. Ведь не верила, что любишь, совсем не верила, дура проклятая. А ты едва не утоп из-за меня!…
Катер снова кинуло на бок, Еленка слетела с рундука и осталась стоять на коленях перед ним.
– Где поцарапалась?
– Это?
– Она коснулась щеки и засмеялась.
– Это Шурка меня угостила. Помнишь, толстая эта, с нефтянки?
– Да… - сказал он.
– Много воды в кубрике?
– Много. Сверху налилось и, по-моему, с машин течет: переборка старая, в щелях вся.
– Отливать надо.
– Он отстранил ее, встал, держась за стену.
– Давай-ка работать.
Долго отливали воду, но убывала она медленно: волны по-прежнему захлестывали катер. А потом пошел тяжелый густой дождь, и Сергей с остервенением швырнул ведра: отливать было бесполезно.
Рация не работала: то ли разболтало ее от качки, то ли залило аккумуляторы. Сергей попытался было наладить ее, но бросил, ничего не добившись. Сидели в сумрачном кубрике, забравшись с ногами на диван, кутались в сырые одеяла. Ветер не утихал, катер валяло с боку на бок, плескалась вода в кубрике, заливая диваны. Еленку мутило от болтанки, усталости и голода.
Грузный топлякоподъемник тоже било и раскачивало, клыки грейфера лязгали над палубой. Но суденышко было хорошо расчалено, якоря прочно держали грунт, и Вася не беспокоился. Пили чай в теплой, чистенькой комнатке, нахваливали мотор:
– На веслах ни за что бы до шквала не выгребли. Сила мотор, а, Иван Трофимыч?
– Мотор добрый, - соглашался Иван: его тревожило, догадается ли Сергей зачалить корму.
– Как бы катерок мой о баржу не побило…
– Напрасно переживаете, Иван Трофимыч. Помощник у вас опытный, сообразит.
Досидели до вечера, когда пошел дождь и волнение чуть утихло. Иван попросил лодку: не терпелось глянуть на катер. Вася с Лидой попытались его отговорить, но Иван был непреклонен.
– Съезжать пора, хозяева дорогие. Загостился. А лодку утречком доставлю, не беспокойтесь.
– Ладно, сам отвезу, - сказал Вася.
– Достань-ка, Лидуха, плащи.
Лодку швыряло по волнам, но мотор выгребал легко, и Вася умело держал курс. Вода звонко хлестала в нос, брызги разлетались в воздухе: шли сквозь сплошную завесу. Плащи сразу намокли, коробом оседлав плечи. Вася радовался:
– Сила мотор, Трофимыч!…
Волны перекатывались через баржу, били в берег, "Волгаря" не было. Вася растерянно оглядывался:
– Куда же это Сергей подался?
Берег прятался в густой пелене дождя. Спросить было не у кого.
– Правь к "Быстрому"!…
"Быстрый" стоял в затишке за тяжелым корпусом плавучего крана. Подошли. Вася зачалил лодку за леер, Иван поднялся на палубу. Долго стучал в задраенную дверь рубки. Наконец она с лязгом приоткрылась - на пороге стоял сонный моторист.