Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.

– Напугалась я…

– Ладно.
– Он закурил, хотя в помещении курить воспрещалось, улыбнулся.

Прозвенел третий звонок, но они успели войти в зал и разыскать свои места. Почти полкартины Сергей глядел на экран не понимая, но потом успокоился, отвлекся и к концу успел посочувствовать герою, попавшему в неприятную историю. Еленке фильм очень понравился, потому что был без стрельбы и герои обретали счастье.

Они сидели далеко от выхода и попали на улицу с последними группами зрителей.

– Солнышко-то какое!… - радостно улыбнулась Еленка.

– Надо на катер глянуть, - озабоченно сказал Сергей.

Пошли к пристани напрямик, через пустырь. Еленка задирала голову к солнцу, щурилась, морща нос. Сергей усмехнулся:

– Щуришься, как котенок.

– Эй, морячок!…

Они оглянулись: нагонял Рычало.

– Отойди, - тихо сказал Сергей Еленке.

– Сережа… - Беспомощно оглядываясь, она схватила его за руку.
– Тебе совестно, так я закричу, а?… Закричу, Сережа. Может, с ножом он…

– Отойди!… - резко повторил Сергей и пошел навстречу Рычале.

Они остановились в двух шагах друг от друга. Рычало тупо моргал красными глазками и молчал.

– Что надо?
– спросил Сергей. Рычало упорно молчал, шмыгая толстым бородавчатым носом. Ветер шевелил его редкие седые волосы.

– Что надо?
– повторил Сергей.

– Зачем ударил?… - тихо спросил Рычало.
– Зачем, а?… Не трогал ведь тебя, никого не трогал. А что пошумел, так ведь без злобы. Все знают. Инвалид я, осколок у меня в брюхе. Немецкий осколок. А в него - кулаком. За что же так, а?…

– Еще хочешь?

– Эх ты… - Рычало тяжело вздохнул и опустил голову.

– Пошел прочь, пьяная морда, - брезгливо сказал Сергей и, не оглядываясь, вернулся к Еленке.

– Что?
– с тревогой спросила она.

– Так, - усмехнулся Сергей.
– Прощения просил.

Она засеменила рядом, сбоку заглядывая в лицо Сергею.

– А ты - смелый.

– Приходилось, знаешь, - нехотя сказал он.

Катер сиротливо стоял в дальнем углу причала. Сергей проверил запоры, чалку, вернулся на пристань.

– Пошли в ресторан.

– В ресторан?… - Еленка никогда не была в ресторане и испугалась: - Что ты, Сережа!

– А что? Выходной - вроде праздника.

– Нет, нет. Совестно как-то. И дорого, поди.

– Да что там дорого, совестно! Мы хозяева, понятно? Для нас - все: и кино и рестораны. Земля для нас вертится, а ты - совестно!… - Он взял ее за руку.
– Пошли.

– Нет.
– Она решительно высвободила руку.
– Я обед сготовлю. Любишь окрошку? На рынке квас продают.

– Ну крой.
– Он чуть сжал ее руку и улыбнулся, и она в ответ смущенно и радостно заулыбалась.

Еленка вернулась с рынка бегом. Перебралась на катер, открыла дверь рубки хитро загнутой проволокой, спустилась в кубрик. На столе стояли три бутылки жигулевского пива, лежал кулек с конфетами и полкило чайной колбасы. Еленка съела довесок и начала готовить зелень для окрошки: ей очень хотелось, чтобы обед получился не хуже, чем в ресторане.

Вскоре пришел Сергей. Положил на стол две банки консервов, пощупал пиво.

– Пивко-то я не сообразил за борт опустить!

– А консервы зачем?
– Еленка неодобрительно покачала головой: - Это же так, баловство, а я мяса купила.

– Мясо - к ужину, - сказал он, вскрывая перочинным ножом консервы.
– Профессора кормить будем: путь не близкий.

– Верно, Сережа.
– Еленка разложила по тарелкам зелень, нарезала хлеб, колбасу.
– Садись.

– Ну, ты прямо шеф-повар!
– улыбнулся он.
– Доставай стаканы, я сейчас.

– Чего забыл?

– Утопленника!… - весело крикнул он с трапа. Еленка достала стаканы. Вернулся Сергей, неся мокрую бутылку. К горлышку была привязана бечевка.

– Час в воде полоскал, а все - теплая.

– Напрасно.
– Еленка строго поджала губы.
– И не к месту и не ко времени.

– Ее всегда ко времени!
– Сергей зубами надорвал пробку, разлил по стаканам.
– Давай, матрос. Чтоб плавалось.

– Ой, много…

– Пивком запьешь.
– Он открыл пиво, принес стакан, налил.
– Ну, залпом, по-флотски.

Водка была теплой, противно перехватывала дыхание, липла к горлу. Еленка вообще не любила ее, пила только в компании, да и то для виду, но Сергей был так настойчив, так заглядывал в глаза, что Еленка совсем закружилась. Она чувствовала удивительную свободу и легкость, охотно смеялась его шуткам, а после обеда даже закурила, держа папиросу в кулаке и шумно выдыхая дым.

– Вот ты, девочка, и осовременилась, - весело сказал Сергей.
– А то такой монашкой живешь, что аж злость берет: тихая да серенькая, как мышка.

– У мышки хвостик есть.
– Еленка старательно выговаривала слова.
– Хвостик да домик. А у меня, Сереженька, ничего: ни хвостов, ни домов.

– Да и я такой же, - вздохнул он.
– Отца на фронте убили, мать померла, когда я еще в техникуме учился. Вот и выходит, что мы с тобой как брат с сестрой… Ты откуда в этих краях вынырнула?

– Издалека, Сереженька, издалека, - нараспев сказала Еленка.

Она уже не смеялась, и улыбка, забытая на лице, казалась заученной и потому жалкой. Сергей пересел ближе.

– Ну, ты что? Брось.
– Он обнял ее за плечи, прижал к себе.
– Слышь, матрос, гляди веселей!

– Было ведь, все было, Сереженька, - тихо всхлипывая, говорила Еленка.
– И дом был, и подружки, и парнишечка. И любовь была, Сереженька… Та, что нам только разик дается. Вот я себя и не пожалела, когда в армию он уходил. Все ему отдала, а написали, что гуляю, и - поверил. Вернулся, насмеялся надо мной, перед всеми выставил да и бросил. Бросил, как окурок, бросил!…

Она залилась слезами, уже не сдерживаясь. Сергей, торопясь, целовал мокрое лицо. Еленка не отталкивала его, то ли не понимая, то ли по-детски зайдясь в плаче.