Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.

– Ладно, завтрак готовь. Сейчас за баржой пойдем.

Она подошла к печке, присела перед ней да так и застыла, словно забылась.

– Мы, понимаешь, всю ночь с Сергеем бегали.

– С Сергеем?

– Тебя искали!… - Иван обрадовался, что она заговорила, заулыбался.
– Весь берег обскакали, наорались до хрипоты. У стариков были.

– Зачем?

– Думали, у них ты.

– Бегали зачем, спрашиваю? Не надо за мной бегать, не маленькая.

Она говорила устало, равнодушно, словно не с ним, а с кем-то посторонним. Он больно почувствовал это, замолчал. Еленка медленно - щепочку за щепочкой - клала растопку. Много клала: больше, чем надо.

– Ты это… не сердись, - тихо сказал он.
– Нельзя так, понимаешь, не дети.

Она подожгла растопку, прикрыла дверцу.

– Не пойму: прощения просите, что ли?

– Ты где ночевала?
– нахмурившись, спросил он.

– А вам что за дело, Иван Трофимыч?
– Она впервые посмотрела на него, и он увидел ее пустые, словно высушенные глаза.
– Вы мне не свекор, не отец. Что вам-то за интерес?

– Я тебе… муж, - с трудом сказал он.

– Муж?
– Она усмехнулась.
– Не-ет, не муж. Муж женой не побрезгует, а вы побрезговали. А теперь спрашиваете, где ночевала. Так нашлись добрые люди, приютили, не побрезговали.

В печке с шумом прогорала подтопка. Они оба забыли про нее, они видели только друг друга.

– Зачем ты врешь?
– тихо спросил Иван.
– Зачем ты выдумываешь, опомнись.

– Выдумываю?
– Еленка улыбнулась.
– Не-ет, не выдумываю. Адресок могу дать, если хотите…

– Замолчи!… - крикнул он, что есть силы треснув палкой о стол.

Отскочивший конец со свистом пронесся мимо Еленки. Она еще выше вздернула голову, шагнула к Ивану, уже не помня себя:

– Жалела я вас, убогого! Жалела, понятно? Вы же всех обидеть боитесь, всего боитесь, а туда же: муж!… Жалкенький вы, блаженненький, только что на коленях не стоите. А ведь стояли бы, если б захотела, стояли бы как миленький, стояли бы!…

Она кричала что-то еще, но Иван уже ничего не слыхал. Кровь отхлынула вдруг от сердца, туго ударила в голову, розовые круги поплыли перед глазами.

– Готово, капитан!
– крикнул с палубы Сергей.
– Отваливай!

– Веди сам, - тихо сказал Иван, из последних сил держась на ногах.
– Я покурю. Покурю только…

Курил он долго. Сергей несколько раз заговаривал с ним, но Иван отвечал односложно, и помощник оставил расспросы. Зачалил катер, спустился в кубрик.

– Что с Иваном?

– Что?
– спросила Еленка.

– С Иваном что, спрашиваю?

– А-а. Не знаю.

Сергей посмотрел на нее, пошел к трапу.

– А со мной что?
– вдруг спросила она.
– Не спрашиваешь? Неинтересно?

– Интересно, - сказал он и полез на палубу.

Иван сидел сгорбившись, опустив плечи. Сергей окликнул его, но тут послали тянуть воз, и Сергей пошел чалиться и до обеда совсем позабыл про капитана. Вспомнил, когда Еленка крикнула снизу:

– Обедать!…

– Обедать?… - переспросил Иван.
– Да, да. Иду.

Он спустился в кубрик, сел на свое место. Еленка поставила перед ним миску, но он отодвинул ее и спросил чаю. Выпив две кружки, впервые поднял на Сергея глаза:

– Я полежу, а? Справишься один?

– Конечно!
– Сергей метнулся к дивану, раскинул постель.
– Что за вопрос, капитан. Отдыхай.

Он лег, отвернулся к стене и так, не шевелясь, лежал, пока не кончился рабочий день. Слышал, как Сергей чалился, как шепотом уговаривал Еленку идти на занятия, как звенели под их ногами ступени трапа, как наконец затихло все; он остался один. Тогда он вылез на палубу и послал за водкой парнишку, что рыбачил с затопленной баржи.

Парнишка смотался мигом. Иван спустился вниз, сел к столу, налил полный стакан и заплакал.

Наутро он с трудом поднялся с постели. Сергей глянул на его серое лицо, свистнул:

– Лежать, капитан. Лежать пластом. Сам справлюсь.

Несколько дней он отлеживался, ничего не ел. Еленка бегала за молоком, Сергей раздобыл где-то меду. Отпаивали его, уговаривали, Сергей гнал к врачу - Иван только тряс головой.

А потом прошло. И ночью Иван сам выбросил за борт поломанный костыль.

…Утром в диспетчерской Ивану сказали, что его срочно просили зайти к юрисконсульту. Зачем, почему - никто не знал.

– Видно, насчет ссуды Никифорову, - предположил Иван.
– Директор при мне обещал разобраться.

– Хорошо, если не насчет сена, - тихо сказал Сергей.

Старшего юрисконсульта Ефима Лазаревича Иван знал с войны: кругленький, седенький, чрезвычайно живой юрист и тогда был точно таким же, как и сейчас.

– Здравствуйте, Иван Трофимович.
– Он обеими руками пожал жесткую руку Ивана, подождал, пока тот сядет.
– Оторвал от работы - извините великодушно. Служба, знаете!…

Он деловито полез в стол. Порывшись, выудил тоненькую папку, раскрыл ее и, нацепив очки, долго читал какие-то бумажки. Иван сидел не шевелясь: в крохотном кабинетике стояла строгая тишина.

Ефим Лазаревич закрыл папку, снял очки, задумчиво потер переносицу.

– Как дела у вас, Иван Трофимович? Как "Волгарь" бегает? Вы курите. Курите, бога ради, не стесняйтесь.

Иван закурил, коротко рассказал новости, упирая больше на то, что положение Федора безнадежно и что в семье - семь ртов. Юрист вздыхал, поддакивал, качал круглой, поросшей седым пушком головой.

– Да, Иван Трофимович, да. Большое несчастье, очень большое. А как все это случилось? Знаете, с подробностями, если припомните. Очень важно - с подробностями.

– С подробностями?… - Иван не помнил никаких подробностей, а то, что помнил, считал незначительным. Передал коротко, как рвануло запань, как удалось ему аккуратно сдать воз: благо, случилось все на развороте и плот сам пошел в Старую Мельницу.
– …Ну а Федора - как подрезало…

– Да, - сказал юрист.
– Жаль, что подробностей не помните… Значит, у борта стоял Никифоров?