Из дневников и рабочих тетрадей

Еще одно письмо.

Дорогой Юра, несколько доброхотов сообщили мне о твоем выступлении на собрании критиков. Завидую твоей храбрости – я, малодушный, не в силах разжать губы и зубы, если на меня глядят хотя бы три пары глаз незнакомых мне людей. Постыдная робость. Но, что поделаешь? Это как горб...

Скоро уже четверть века, не считая лагерного антракта, я корплю в историческом жанре, а ты оказался первым, кто замолвил за меня братское словечко в публичном выступлении. Спасибо!

«Нетерпение» не трогал, покамест сочинял «Завещаю вам, братья...» Недавно лишь полистал чужой экземпляр. Тотчас дохнуло подлинностью, что весьма и весьма редко, хотя нынче в исторической беллетристике подвизается немалая рать. Был бы очень обязан, если бы ты одарил меня книгой.

За неимением борзых щенков, а равно и барашка в бумажке, прими бандероль, которую высылаю одновременно с этим письмом.

Первую половину книги – давние очерки – похерь, а на повесть об Усольцеве, пожалуйста, взгляни.

Еще раз – душевное спасибо.

Крепко и дружески жму руку.

Сердечный привет Алле Павловне.

Ю. Давыдов

21 октября 1973 г.

Двадцать пять лет назад ТАКОЙ писатель, как Юрий Давыдов, нуждался в добром слове! Сейчас в это невозможно поверить, книги Давыдова известны во всем мире. Но было, было... И время в этом повинно, и совершенно органичная природная деликатность Юрия Владимировича, полный паралич нахрапистости и глубокого почтения к себе, глубокоуважаемому. А ведь человек тертый, битый, зону прошел, в иных вопросах – с места не сдвинешь.

Вот ведь, казалось бы, человек о тебе отозвался с похвалой, напиши, что прочитал его роман, что понравился, ему будет приятно. Нет, Юрий Владимирович пишет как есть: «полистал» покамест.

Тут и уважение большое, и серьезность, и искренность, да много всего качественного. Здесь мне хотелось бы в лирику удариться, «слово» о Ю. Давыдове сказать, но у высоких чувств словарь тускл и беден.

Семейные неурядицы, а главное, нерешенность рабочих планов сделали Юру замкнутым и наше общение трудным. Даже невозможным. Юра маялся. Принимался то читать журнал «Спиритуалист», то за новые главы «Исчезновения». Однажды сказал: «Не надо бы мне браться за Лопатина. Юра Давыдов сделает это лучше меня. Но, с другой стороны, такая книга – подступы к Азефу». В высказывании был вопрос, но какой я могла дать совет ему?

Меня волновало другое: я знала, что он решил съезжаться с женой. Попытка склеить нескладывающуюся семейную жизнь. Я решила уехать. Сняла дом в деревне на Рижском взморье. Деревня звалась Апшуциемс. Одно из самых красивых мест в мире.

Однажды, в июле, приехав в Дом творчества «Дубулты», увидела Трифонова в большой развеселой компании. Вышла из холла.

Он приехал в Апшу на следующий день, выведав у кого-то мой адрес. Незадолго до этого мне снился сон: Юра медленно поднимается из-за дюны, и вот я вижу сначала его темные, чуть вьющиеся волосы, лицо, клетчатую рубашку. Именно так и произошло наяву.

В доме было не прибрано. На крашеном деревянном полу – пыльца тончайшего песка, принесенного с дюн, с пляжа. Он усмехнулся и сказал:

– В доме прибрано и пол посыпан песком. Откуда это? Вспомни.

Я тупо молчала.

– Вспомни, я загадал.

Я поняла, что он загадал, и вдруг в моей малообразованной голове произошла вспышка. Я вспомнила.

– «Фауст». Первый раз приходит в дом Маргариты.

– У нас с тобой все будет хорошо.

Он очень хотел куда-нибудь съездить. Через несколько дней мы отправились в Ниду, где отдыхали мои друзья. Безумие чистой воды. Я не спрашивала, как ему удалось улизнуть из Дома творчества, но понимала – что к вечеру он должен туда вернуться, ведь он приехал не в одиночестве. Проехать туда-сюда набегало около пятисот километров. Правда, дороги везде отличные, и день был, что называется, лучезарный. Мы выехали в шесть утра и к одиннадцати были на Ниде. Спросили в кафе, как отыскать дом лесничего, где жили мои друзья. Нам объяснили, что этот дом называется домом Тома Османа, показали дорогу. Мы ехали и недоумевали, кто такой Том Осман, и вдруг Юра хлопнул себя по лбу: «Это же Томас Манн! У него действительно был здесь дом. Какая удача!»

Томас Манн был одним из любимых и постоянно перечитываемых им авторов.

И это действительно был дом Томаса Манна. С разноцветными стеклами в дверях и окнах террасы, со старой мебелью, он показался нам волшебным. И стоял на высокой дюне среди леса. То ли он действительно был волшебным, то ли волшебство творилось с нами... Юра ходил, ходил и ходил по комнатам, стоял на вершине дюны. Как ему не хотелось уезжать оттуда!

Решили, что когда-нибудь обязательно вернемся. Не вернулись, как не поехали в Козлов, где он почему-то обязательно хотел побывать. Возможно, потому, что там жил некогда таинственный отец Паисий, поминаемый им в «Другой жизни».

На обратном пути что-то приключилось с машиной. Он нервничал, но виду не подавал. Стали ловить попутку до Риги. Один ехал в Ригу, но брать Юру не хотел.

– Это Трифонов, – шепнула я.

– А кто это? – громко спросил он.

– Автор фильма «Хоккеисты», – выпалила я.

– Да ну! В хоккее разбирается? Поехали!

Я помню растерянное, виноватое и веселое лицо Юры. Уплывающее от меня... «Автор фильма «Хоккеисты» стало потом домашней шуткой.

Машину мне починили два брата – литовцы, водители трейлера. Длиннорукие, огромные, почему-то в вязаных шапочках среди лета, они казались мне похожими на Дзампано из «Дороги» Феллини. Но на самом деле они были добрыми. Угостили меня домашним хлебом с копченым домашним салом.

Мы сидели у них в кабине, жевали, запивая кофием из огромного китайского термоса, и болтали «твоя-моя».

Господи, сейчас не верится, что были времена, когда мы все жили вместе, такие разные и такие похожие – русские, литовцы, украинцы, казахи... Откуда взялась рознь, и кто посеял это, как зубы дракона?

Приключение имело эффектный финал. Я летела как бешеная, чтоб успеть к концу киносеанса в Доме творчества, чтоб Юра увидел, что со мной все в порядке. Успела, вошла в холл и увидела радостно-изумленное лицо Юры. Он смотрел на меня мимо какой-то жилистой, высушенной женщины, разговаривающей с ним. Потом он мне рассказал, что высушили женщину занятия йогой, но, кроме йоги, она всерьез занимается парапсихологией.

– Вот пример. Когда ты вошла, она, не оборачиваясь, сказала: «Сейчас в это помещение вошла ваша женщина. Она родилась в год Тигра».

Год Тигра – мой год. Спиритка угадала. Но дело не в этом, хотя мы оба были изумлены. Дело вот в чем: как знать, быть может, этот ничтожный эпизод определил выбор следующей темы. Он начал писать «Другую жизнь».

Вернувшись в Москву, сказал в «Политиздате», что роман о Лопатине сейчас писать не будет и что лучше заключить договор с Юрием Давыдовым, получат очень хорошую книгу.

Так оно и вышло.

Восьмого декабря скончался Павел Абрамович Лурье – брат матери Ю. В. Тот самый гимназист Павлик, что писал дневник. Писал перед революцией, в революцию и в Гражданскую, когда был при Валентине Андреевиче то ли ординарцем, то ли порученцем.

Многое из этих дневников войдет в роман «Старик» – детали, приметы времени, погода. Бесценные для прозы подробности.

ИЗ ДНЕВНИКА ПАВЛА 1920 ГОДА

8 января, четверг. Саратов.

Ездили верхом (Я, В. А., Игнат и Чибисенко). Переехали Волгу, поехали в г. Покровск (7 верст от Саратова и оттуда поехали по тракту до первой деревни (8 верст).

Видели 1-ю (немецкую) бригаду Донской дивизии, которая выступала сегодня из Покровска. Приехали домой в 12.30, сделали верст 35 (за 3,5 часа). Были в штабе, читали газеты. Взят Таганрог. Сегодня в 5 часов пришла телеграмма, что вчера, 7-го января в 11 часов ночи наши взяли Новочеркасск...

10 января

Стрельбище. Пулеметы Гочкинса, карабины и револьверы... Выборы в Саратовский горсовет.

Взят Ростов.

11 января

Парад по случаю взятия Ростова и Новочеркасска.

В газетах: на Азовском море взят Бердянск. Сегодня приехал главком Каменев. В 6 ч. вечера в Городском театре было торжественное заседание по случаю «Дня победы». Выступали Смилга, Флеровский, Валдин, главком, Шорин [210] ... Концерт до 12 ч.

14 января. Поездка в Ростов.

Поездка очень медленная. Все разрушено. Сожженные станции, вагоны... Впереди застрял поезд в снегу (на станции Подгорная).

23 января... В 11 часов проехали мимо Таганрога, не заезжая. В 2 часа ночи приехали в Ростов (проехали 15–16 верст).

24 января. Ростов

В Ростове стоит конная армия Буденного и 8-я армия. Фронт в десяти верстах от Ростова, за Доном. Слышна орудийная стрельба. В городе все магазины открыты, все есть и дешево. По улицам разъезжает масса войск.

26 января. Новочеркасск, понедельник

В 7 часов утра выехали из Ростова в Новочеркасск (48 верст) и в 9 утра приехали туда... Ездили по городу... Все магазины закрыты, ничего нет... После обеда я пошел разыскивать Марковых по адресу, который дала мне Женя (Архангельская, 26). Там живут мать и сестры Елены Павловны Марковой. От них я узнал, что при приближении красных П. А. уехал, семью оставил в Ростове, а сам уехал с Ш. в Екатеринодар. Они получили сведения, что в Ростове квартира, где были Елена Павловна и дети, подверглась разгрому казаками при отступлении. Они очень беспокоятся, дали мне письмо и адрес...

30 января. Ростов

Разыскал Марковых (Садовая, 107, кв. 4)

Елену Павловну, Нину и Тараса. Сведения о разгроме квартиры оказались ложью, только их вещи на вокзале разграбили.

Белые в Батайске. 27 и 28 был большой бой, деникинцы обстреливали город... Сегодня едем назад в Саратов через Таганрог.

23 февраля Деникин отбил Ростов на один день. Мороз.

12 марта

Манифестация в Ростове по случаю третьей годовщины низвержения самодержавия... Убежала лошадь Лебедь.

13 марта

Лебедя еще не нашли. Иван Ростовцев арестован за пропажу Лебедя.

13 Суббота; + 2 R [211]

210

Военные деятели времен Гражданской войны.

211

Температура по Реомюру.

Казалось бы, далекое, забытое, никому не интересное (как писал Ю. В. «никому ничего не надо»), но сквозь эти записи прорастали и трагические, и щемящие страницы романа «Старик», романа о великой любви и великой ненависти.

Ростов взяли на один день белые, когда юноша Павлик Летунов оказывается в доме родителей любимой женщины, и она здесь – после тифа. На улице деникинцы несут старое, царских времен, знамя. А она – жена красного комкора Мигулина, и сам Павел Летунов с красными...

«А потом вот что: спустя год. Ростов, дом на Садовой, какая-то нелепая, холодная, полутемная зала нежилого вида, стекла выбиты, кое-как закрыты фанерой, а на улице мороз небывалый для здешних мест, и я стою перед дверью в соседнюю комнату, откуда должна появиться Ася...»