Избранная демоном

– Проснулась, - мыча от удовольствия, проговорила Джитана, облизывая пальцы.

От вида и запахов съестного желудок заурчал, рот наполнился слюной.

Я быстро поднялась и подхватила с подноса половинку чищеного апельсина.

– Это, конечно, не дома, но учитывая, что нам приходилось есть во время путешествия, вполне сносно, мыча от удовольствия, проговорила Джитана. Свернув лепешку, она обмакнула ее в йогурт, положила маленькой ложечкой мед и, отправив все это в рот, довольно причмокнула.

– У тебя усы от йогурта, - сообщила я Джитане, и сама принялась за еду.

Когда первый голод был утолен, я налила себе кофе в крохотную чашечку, и, отхлебнув ароматный напиток, откинулась на подушки.

– Они хорошо постарались, - заметила я Джитане, осматривая ее.
– Ни следа на коже…

– Местные банщицы знают толк, - хмыкнув, отметила Джитана и тоже налила себе кофе.
– Когда хотят угодить богатому газдэ.

Я нахмурилась.

– Ты слышала?
– спросила я.
– Эта Атана говорила о том, что нас надлежит привести в порядок к вечеру.

– Должно быть, провалилась в сон, - озадаченно хмуря лоб, ответила светловолосая пери.

– Неужели, - прошептала я.
– Неужели этим вечером… Я надеялась, Мулей даст нам отдохнуть с дороги.

Джитана хмыкнула.

– Мулей ненавидит нас, - сказала она.
– Он лишился большей части дохода из-за того, что мы устроили побег. Он получит хорошие деньги за пряности и ткани, что привез в Аос, но он жаден. Жаден до дрожи. Кроме того, он лишился охранных кошек и половины стражников. Не надейся, что он будет добр к нам, Рахаат.

По спине пробежал холодок.

Есть расхотелось. К сердцу подступила тревога.

Вскоре пришли служанки с евнухами, унесли остатки еды и принесли одежду.

Нам помогли облачиться в длинные, чуть не до земли, рубахи из тонкой ткани, с разрезами по бокам, под которые полагались мягкие шальвары. Сверху мы надели жилеты, щедро расшитые золотой и серебряной нитью, и пояса с кистями. Волосы заплели в косы.

– Не понимаю, зачем так стараться, если сверху нас все равно закутают в эти отвратительный яшмаки, - проворчала Джитана.

Служанки тут же заявили, что так полагается, закутали в яшмаки нас и надели такие же, только из более грубой ткани, сами.

У ворот нас ждала та же стража, но повозка была новая. Маленькая, с двумя сиденьями, запряженная двумя странными лошадьми.

Джитана пояснила, что это мулы, когда мы уселись, а стража, которая пошла радом пешком, задернула полог.

– Лошадям не выжить в пустыне, - сказала Джитана.
– Здесь либо верблюды. Либо мулы, они хорошо переносят жару, а копыта не утопают в песке во время длительных переходов.

Дом Мулея оказался небольшим, в три этажа, но довольно богатым по человеческим меркам.

Здесь и там была разноцветная плитка, золотая отделка, лепнина. Окна украшали изразцы.

Нас встретила пожилая темнокожая женщина в платке и проводила вместе с евнухами и служанками в левое крыло дома. Комната нам досталась с Джитаной одна на двоих, маленькая, но светлая. Что касается наших служанок, Аши и Каты, которых я постоянно путала, им и вовсе выделили каморку с крохотным окошком и одной кроватью на двоих. Но девушки, похоже, были рады и этому.

Стоило нам освободиться от яшмаков и выпить по стакану воды, явилась служанка и сказала, что газдэ Мулей желает видеть нас.

Вместе с нами вслед за служанкой пошли и девушки с евнухами.

По дороге Джитана рассказала мне в чем отличие евнухов от мужчин и я, не сдержав крика. Оглянулась на несчастных. Оба улыбнулись мне белыми зубами. Тот, что приставлен к Джитане, пожал плечами, мол, обычное дело, а «мой» вкратце поведал историю о том, что оказался единственным выжившим из трех мальчиков, которых семья продала работорговцам.

– Мне было три года, госпожа, - сказал он.
– Я ничего не помню и не знаю другой жизни. Ты - мой шанс высоко взлететь, госпожа. Я уверен, что вы обе станете любимицами хана, особенно ты, госпожа. По красоте вы равны друг другу, но женщины со светлой кожей и светлыми волосами есть и у людей. А со своей коралловой кожей и рубиновым цветом волос ты станешь любимым драгоценным камнем, что украсит трон нашего повелителя.

Я поджала губы, и, не ответив, отвернулась. Перспектива принадлежать человеку не радовала меня, но если не хочу войны между мирами, которая закончится заключением тэнгериев в бездну, я должна смириться. Вот только мысли одно - а пощипывающие глаза, сбивающееся дыхание, ледяная лапа, сжимающая горло - совсем другое!

В ожидании нас Мулей развалился на низком ложе. По бокам торговца разлеглись юные человеческие девушки, с темными косами, украшенными жемчужными нитями и узкими, миндалевидными глазами. Скуластые, смуглые, их сочли бы хорошенькими даже среди пери. Обе девушки обнажены, не считать же одеждой расшитые жемчугом пояса и такие же ошейники на изящных шейках. Одна из них кормила торговца виноградом из своих рук, когда мы вошли.

Кроме девушек, по углам комнаты стояли темнокожие стражники. Каким-то чутьем я уловила, что и они - евнухи. Мужчины, которым нет дела до плотских утех.

Завидев нас, Мулей жестом приказал девушкам уйти. На прощание похлопал по ягодицам одну из них.

Девушки тут же встали, и, смиренно поклонившись, удалились.

По лицу Мулея было видно, что девушки хорошо его ублажили, он явно подготовился, прежде, чем позвать за нами.

Встав со своего места, Мулей обошел вокруг каждой из нас и одобрительно покивал, почмокал губами.

– Атана знает свое дело, - сухо сказал он и снова лег на низкую софу.

Взяв в руку кальянный мундштук, торговец втянул в себя и выдохнул клубы ароматного дыма.

Если не знать о том, что человек только что удовлетворил свою похоть, вид у него был задумчивый, и было в этом что-то тревожное, отчего у меня задрожали колени и глухо заколотилось сердце. Но я стояла с непроницаемым видом, не показывая своего волнения, ожидая, что скажет торговец, который, как мы обе знали, умеет быть очень жестоким.

Наконец Мулей заговорил.

– Надо сказать, когда вас отмыли, пери, ваша красота превысила самые смелые мои ожидания. Что ж. Попробуем извлечь из этого максимум выгоды.