Избранное в двух томах. Том 2

увеличили время пребывания человека в космосе сразу в семнадцать раз, а не, скажем, в три, четыре, шесть раз?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было вспомнить, что, пока

космический корабль вертится, как небесное тело, по своей практически

постоянной (точнее: медленно меняющейся) орбите, земной шар проворачивается

под ним вокруг своей оси. И на каждом следующем витке подставляет под

траекторию движения корабля все новые и новые районы земной поверхности, из

которых далеко не все находятся на территории Советского Союза, а главное, далеко не все вообще сколько-нибудь пригодны для посадки космического

корабля и последующей эвакуации космонавта. Моря, океаны, горные массивы, джунгли, пустыни — все это в качестве посадочной площадки подходит мало.

— Недаром поется в песне, что, мол, три четверти планеты — моря и океаны, остальное — острова, — сказал позднее по этому поводу сам Титов.

Вот и получилось, что для посадки в дневное время в уже, можно сказать, освоенном для этой цели районе Среднего Поволжья приходилось выбирать: либо один-два, либо семнадцать витков.

Можно было, разумеется, в случае необходимости посадить корабль «Восток-2» и до истечения запрограммированной продолжительности полета, но — с

использованием ручного управления (доверие к которому, как помнит читатель, еще только начинало утверждаться), да еще к тому же в случайном районе, где не

были заготовлены средства встречи и эвакуации космонавта.

Вот и получалось: лучше всего, чтобы Титов отлетал свои полные

космические сутки.

К тому же это обстоятельство, насколько я помню, почти никого из

участников пуска «Востока-2» особенно не тревожило. Полет Гагарина

подействовал успо-

314

коительно — может быть, несколько чересчур успокоительно — едва ли не на

всех.— Теперь окончательно ясно, что человек в космосе может жить. Не так уж

страшна оказалась эта невесомость, хоть вы нам тут ею все уши прожужжали, —

бодро сказал в те дни один из участвовавших в пуске конструкторов.

— Так совсем уж и окончательно не страшна? — переспросил, покачав

головой, стоявший рядом врач, явно почувствовавший, что ответственность за

«прожужжание ушей» возлагается присутствующими на его родную медико-биологическую корпорацию.

И, как мы знаем, осторожность медиков оказалась более чем обоснованной.

Адаптация в невесомости и реадаптация после возвращения на Землю стали в ряд

центральных проблем освоения космоса. И первые сигналы на тему «Внимание

— невесомость!» наука получила именно в полете Германа Титова на корабле

«Восток-2».

Во время первого витка вокруг Земли он чувствовал себя так же хорошо, как

Гагарин. Столь же хорошо прошли и еще несколько витков. Но дальше

появились, как говорят в подобных случаях, элементы вестибулярного

дискомфорта, а если попросту, по-житейски, то — головокружение и даже

поташнивание. Правда, выявилось и одно обстоятельство, весьма

обнадеживающее: после того как Титов в полете отдохнул, поспал, наконец, просто немного привык (или, если хотите по-научному, адаптировался) к

состоянию невесомости, проявления «космической болезни» заметно ослабились.

А раз какое-то (безразлично, какое) явление способно не только усиляться, но и

ослабляться, то есть, иными словами, имеет как «передний», так и «задний» ход, значит, борьба с ним небезнадежна, на него можно влиять, им можно управлять, его можно взять в руки. Нужно только разобраться в том, какие факторы это

явление подталкивают, а какие тормозят. Разобраться, чтобы по возможности

заблокировать первые и всячески поощрять вторые. Словом, можно говорить о

какой-то стратегии. Впрочем, это, наверное, справедливо применительно не к

одной только проблеме влияния невесомости на человеческий организм. .

Но тем не менее первые сигналы, свидетельствовавшие о том, что такое

влияние существует, поначалу заметно обескуражили не одного из участников

нашей

315

космической программы. При этом — тоже интересная подробность — больше

всего приуныли как раз те, кто еще совсем недавно проявлял наиболее

безудержный оптимизм («Не так уж страшна оказалась.. »).

Вообще колебания, так сказать, средней линии наших воззрений по вопросу

«человек и невесомость» — или шире: «человек в космосе» — показались мне

впоследствии, когда я попытался их осмыслить, очень интересными не только в

узкопрофессиональном, но и, если хотите, в общечеловеческом плане. Если

попробовать изобразить эти колебания графически, получится ломаная линия с

гималайской высоты пиками и океанской глубины провалами.

Сначала— до полета Гагарина — тревоги, сомнения, опасливые прогнозы, вплоть до устрашающих предсказаний профессора Трёбста (помните:

«космический ужас», «утрата способности к разумным действиям»,

«самоуничтожение»?. ). Конечно, во власти этих тревог пребывали не все.

Больше того: те, от кого дальнейший разворот дел зависел в наибольшей степени, эти люди — во главе с Королевым и его ближайшими сотрудниками —

проявляли полную уверенность в успехе предстоящего полета. Но и они не могли

(да и не считали правильным) полностью игнорировать новизну затеянного дела.

Новое — это новое!

Следующий этап — после полета Гагарина — характеризовался, если можно

так выразиться, хоровым вздохом облегчения: все в порядке, беспокоиться не о

чем, человек в космосе чувствует себя отлично. В общем, ура, ура и еще раз ура!.

Но и на этом этапе существовало дальновидное меньшинство — на сей раз его

представляли в основном медики и физиологи, — призывавшее к определенной

осторожности в окончательных выводах и к некоторой дозировке восторгов. (Не

случайна была реплика В. В. Парипа на первом обсуждении итогов полета

Гагарина: «Это за полтора часа. .»)