Избранное в двух томах. Том 2

— Как его заменить?!

В сущности, это был не столько даже вопрос, сколько восклицание: все

отдавали себе отчет, что заменить его нелегко. Особенно, если говорить не

только о Главном конструкторе КБ, но и, прежде всего, о лидере направления.

Но, каюсь, меня в те мрачные дни больше всего одолевал не этот вопрос (не

мне предстояло подбирать кадры и намечать пути дальнейшего развития

космонавтики в нашей стране). Мне думалось прежде всего о человеческой

судьбе Сергея Павловича, обо всем его удивительном жизненном пути. Событий

этого пути, наверное, хватило бы на добрый десяток полноценных, насыщенных

биографий. И если о доставшихся на его долю испытаниях — вплоть до

лесоповала на Колыме — можно было сказать, что подобное испытали многие

сотни тысяч людей, то такие взлеты, как у него, — удел считанных по пальцам

одной руки избранников судьбы. .

Хотя при чем здесь судьба?

Свою судьбу этот человек сделал себе сам.

В последний месяц его жизни я видел его три раза. Один раз — по делу, а

дважды — в связи с событиями: печальным и радостным.

Печальное — это были похороны его друга и соратника, заместителя

Главного конструктора Леонида Александровича Воскресенского. Одного из тех

двух человек, которые находились у перископов в пультовой бункера на

космодроме в день пуска «Востока».

Королев был глубоко потрясен потерей. Стоял сумрачный, казалось, даже

как-то потемневший, непривычно молчаливый и тихий, в окружении своих

помощников и заместителей. Кому могло прийти в голову, что меньше чем через

месяц в гробу будет лежать он сам. .

А второе событие последних недель его жизни, при котором мне довелось

присутствовать, было радостное:

306

23 декабря 65 года отмечалось шестидесятилетие Павла Владимировича Цыбина

— известного конструктора, приложившего руку к созданию едва ли не всех

известных современной технике видов летательных аппаратов, начиная с

планеров. Кстати, мое собственное знакомство с Павлом Владимировичем, поначалу заочное, состоялось как раз на основе дел планерных: именно им был

построен одноместный учебный планер ПЦ-3, на котором я в далеком 1934 году

впервые поднялся самостоятельно в воздух.

На юбилее Цыбина председательствовал Королев. И все было как всегда: речи, шутки, вольные комментарии ораторов по поводу характера Главного и

немыслимых страданий, которые сей характер приносит дорогому юбиляру. Как

всегда. . То есть это так нам тогда казалось, что как всегда. На самом деле все

было далеко не как всегда: СП вел вечер в последний раз.

А потом, после обязательной «художественной» части, когда все было

исправно съедено и выпито, он вышел со всей компанией на улицу, рассаживал

веселых (существенно более веселых, чем они были, когда приступали к

«художественной» части) гостей по автобусам, бросался снежками и получал

снежки в ответ. .

Так и запомнилась та ночь: густо валящий снег, яркий свет автомобильных

фар, запах мороза, смех, галдеж, и среди всего этого — СП, радующийся, веселящийся, очень свой среди своих..

Ему оставалось жить меньше трех недель.

И вот таинственный Главный конструктор обрел лицо. Но лицо — в

траурной рамке. Во всех газетах появились его портреты. Точнее, один и тот же

портрет — изрядно подретушированный, на котором Королев выглядел гораздо

более красивым, чернобровым и гладким, чем был в действительности. Впрочем, когда подобная метаморфоза распространяется лишь на внешний облик человека, это еще не такая большая беда.

Да и вообще восприятие портрета («похож — не похож»)—дело сугубо

индивидуальное. Тем более восприятие портрета человека, которого с нами уже

нет, Анна Ахматова сказала об этом:

Когда человек умирает,

Изменяются его портреты.

По-другому глаза глядят, и губы

Улыбаются другой улыбкой. .

307 Тот же парадный — при звездах и лауреатской медали — портрет, многократно увеличенный, закрывал чуть ли не весь фасад Дома союзов, к

которому длинной, длинной очередью тянулись люди, почувствовавшие

потребность проститься с Главным конструктором.

Среди того, что я понял в те грустные дни, было одно обстоятельство, принесшее если не утешение, то глубокое удовлетворение всем, кто хоть в малой

степени приложил руку к делу космических исследований. По тому, как

реагировали люди на смерть Королева, можно было судить об истинном

уважении, которым пользуются в народе и дело освоения космоса, и люди, делающие это дело. То есть, конечно, в 66 году отношение ко всему

космическому было уже далеко не такое безоговорочно восторженное, как в 61-м.

Иначе и быть не могло. Любое самое высокое свершение воспринимается как

чудо лишь до тех пор, пока не уступит место следующему чуду. Я уже говорил, что наивно было бы ожидать такой же всенародной реакции на полет сотого

космонавта, какая стихийно возникла после полета первого.

Кстати, нечто подобное можно было наблюдать не только у нас, но и на

других материках. В США телепередачи о первой лунной экспедиции на

космическом корабле «Аполлон-11» смотрели около ста миллионов американцев, а передачи о такой же, состоявшейся менее чем через два года экспедиции на

«Аполлоне-14», — сорок пять миллионов. Тоже немало, конечно.. Но, так или

иначе, получается, что каждому второму телезрителю, смотревшему первые шаги

человека по Луне, смотреть «третьи» шаги было уже (уже!) неинтересно. Не

уверен, что способность так быстро ко всему привыкать—самое привлекательное

из свойств человеческих.

Правда, нельзя не признать, что проявлению этого свойства дополнительно

немало способствовали многие из пишущих, комментирующих и