Избранное в двух томах. Том 2

Вряд ли минует чаша сия и космонавтов.

Кто-то слетал за два года три раза, а кто-то долгие годы ждал своей очереди

на первый полет. Чей-то полет имел широкий резонанс в профессиональной среде

да и во всем обществе, а чей-то прошел сравнительно менее заметным. В общем, основания для того, чтобы почувствовать себя обойденным, находятся — не

могут не найтись. Полная идиллия тут мало вероятна.

И все же — сужу по свей родной летно-испытательной корпорации, но

полагаю, что среда космонавтов с ней в этом отношении сходна, — черты

товарищества, коллегиальности, профессиональной спайки оказываются сильнее

мотивов соперничества. Особенно, в ситуациях жизненно острых. Видел тому

немало подтверждений.

Вот Гагарин говорит на космодроме в микрофон за несколько секунд до

пуска ракеты Быковского: «Гордимся твоей выдержкой!».. Волынов тормошит

дублера только что улетевшей Терешковой, стараясь отвлечь ее от сложных

переживаний. . А через полгода после посадки «Союза-17» Климук, сам работая в

космосе уже около месяца, на сеансе связи поинтересуется: «Как там «Алмазы»?»

— то есть Леонов и Кубасов, собирающиеся в это время в полет по

ответственному заданию — совместному эксперименту «Союз-Аполлон». И, получив ответ, что, мол, готовятся полным ходом, посочувствует: «Да, трудный

билет им достался». Будто бы ему с Севастьяновым достался более легкий!.

Слов нет, за эти годы изменились наши космонавты — и каждый в

отдельности, и как корпорация в целом. Повзрослели. Многое повидали. Многое

поняли. Многому научились. Выросли вместе с делом, которому преданно

служат. Но в самом главном — я твердо убежден, что именно это и есть самое

главное, — в своем человеческом существе остались похожими на тех шестерых

симпатичных капитанов и старших лейтенантов, с которыми я познакомился У

тренажера первого «Востока» в далекий осенний день шестидесятого года.

За годы, быстро (гораздо быстрее, чем хотелось бы) промелькнувшие с тех

пор, полеты людей в кос-

419

мос прочно, необратимо вошли в жизнь жителей Земли.

Утвердились во всех планах: и в техническом, я в организационном, и, я

сказал бы, в философском,

И, сознавая это, невозможно еще раз не подумать о тех, кто вложил в

завоевание космоса свою жизнь. Вспомнить Сергея Павловича Королева, Валентина Петровича Глушко и Мстислава Всеволодовича Келдыша. . Юрия

Алексеевича Гагарина и Владимира Михайловича Комарова. . Леонида

Александровича Воскресенского, Константина Давидовича Бушуева, Михаила

Клавдиевича Тихонравова, Николая Алексеевича Пилюгина и Евгения

Федоровича Рязанова. . Алексея Михайловича Исаева, Семена Ариевича Косберга

и Василия Васильевича Парина. . Павла Ивановича Беляева, Георгия

Тимофеевича Добровольского, Владислава Николаевича Волкова, Виктора

Ивановича Пацаева. .

Подумать о сотнях и тысячах людей — ныне здравствующих и уже ушедших

от нас, — которые своими руками превратили из мечты в реальность это дело, по

праву занявшее далеко не последнее место в перечне чудес нашего вообще не

бедного чудесами века.

Превратили из мечты в реальность полеты космических кораблей с

человеком на борту.

Жизнь Арцеулова

ДОРОГА ВВЕРХ — ПЕРВЫЕ МЕТРЫ

Счастлив человек, который, оглядываясь на прожитые годы, видит, что ему

удалось хотя бы раз оказаться в роли первооткрывателя, сказать свое собственное

новое, веское слово в деле, которому он посвятил жизнь. Среди таких

счастливцев герой этой повести Константин Константинович Арцеулов, стоявший у истоков нескольких первостепенно важных линий в борьбе человека

за овладение воздушным пространством.

Он был первым в укрощении штопора, в летных испытаниях самолетов-истребителей оригинальных советских конструкций, в заложении основ

массового планеризма в нашей стране. Был одним из первых в аэрофотосъемке, в

проведении ледовых разведок..

Он был не только выдающимся летчиком и интересным, самобытным

конструктором, но и прекрасным художником — лишнее подтверждение

известного изречения: «Если человек талантлив, то это редко проявляется лишь в

чем-нибудь одном».

Многое, очень многое сделал этот человек в своей жизни.

Но все же главное свершение, о котором неизменно вспоминает каждый

авиатор, когда заходит речь об Арцеулове, — это, конечно, штопор. Недаром

почти все статьи и очерки, посвященные Константину Константиновичу, озаглавлены: «Победитель штопора», «Первый штопор», «Как был покорен

штопор»..

Штопор!. Он стал истинным бичом молодой, едва вступившей во второе

десятилетие своего существования авиации!

Одну за другой уносило свои жертвы это новое

423

страшное явление (правда, что тогда в авиации было не новое!).

Стоило пилоту чуть-чуть ошибиться — потерять каких-нибудь несколько

километров в час скорости ниже минимально допустимой или на йоту резче, чем

нужно, отклонить руль — и самолет, свалившись на крыло, переходил в падение.

При этом падал чаще всего не как-нибудь, не беспорядочно, а выполняя одну и ту

же смертельную фигуру: устремив нос к земле и вращаясь, будто ввинчиваясь в

воздух по вертикали вниз.

Отсюда и название — штопор. Остряки, которых уже тогда хватало в

авиации, не преминули отметить, что вряд ли случайны для их родной

корпорации такие названия фигур, как, например, «бочка» или теперь вот —

штопор. Однако очень скоро подшучивать над штопором бросили, не до того