Избранное в двух томах. Том 2

анализе сделанного, о случившихся неудачах и пришедших удачах (особенно об

удачах), он всегда говорил «мы», «нам», «у нас», а не «я», «мне», «у меня». И это

была не форма, а отражало его взгляды на природу технического творчества.

254 Так же он действовал и вне пределов своего КБ. По его инициативе был

создан Совет главных конструкторов космической техники — организация

вневедомственная, вроде бы никому не подчиненная и ни перед кем не

отчитывающаяся и в то же время на редкость могущественная. В сущности она

представляла собой средство преодоления ведомственной разобщенности. То, что

потребовало бы долгих и трудных согласований, при помощи СГК решалось

мгновенно впрямую.

Потребовались многие годы, чтобы подобные прямые (или, как их иногда

называют, горизонтальные) связи были по достоинству оценены и

рекомендованы к распространению в масштабе всей страны. В состав СГК кроме

Королева входили В. П. Бармин, В. П. Глушко, В. И. Кузнецов, Н. А. Пилюгин, М. С. Рязанский.

Но вернемся к поставленному вопросу — почему же все-таки его так

слушали? Так считались с его мнением? Так стремились выполнить наилучшим

образом каждое его указание?

Может быть, потому, что он был не только Главным конструктором своего

конструкторского бюро, но и бессменным председателем Совета главных

конструкторов космической техники, заместителем председателя

государственных комиссий, техническим руководителем пусков всех

пилотируемых (и многих беспилотных) советских космических летательных

аппаратов?. Ведь за каждым из этих титулов стояло немало прав! И еще больше

— ответственности.

Нет, не думаю. Не в титулах было дело. Не мог столь, в общем, формальный

момент играть сколько-нибудь существенную роль в таком деле. Мало ли мы

видели разных председателей и их заместителей, влияние которых не выходило

за пределы ведения заседаний («Внимание, товарищи. Слово имеет. .»).

Тогда, может быть, другое: главные конструкторы и руководители научных

учреждений, работавшие над освоением космоса, были настолько слабее

Королева по своим знаниям, опыту и способностям, что сами охотно уступали

ему инициативу, а вместе с ней и конечную ответственность?

Нет! Не проходит и это объяснение. Прошу читателя поверить: в плеяде

конструкторов космической техники Королев был, что называется, первым среди

равных. Его окружали настоящие личности

255

в полном смысле этого ко многому обязывающего слова.

В «медовый месяц» космической эры появилось немало газетных и

журнальных публикаций, из которых далекий от подобных дел читатель легко

мог составить себе представление, будто все делалось очень просто: Теоретик

космонавтики произвел нужные расчеты, Главный конструктор начертил

чертежи. Ну, может быть, помогали им еще какие-нибудь копировщики и

деталировщики — и все. . Излишне говорить, что таким способом в наше время

невозможно создать даже пылесос или холодильник, не говоря уже о ракете с

космическим кораблем, самолете, автомобиле.

Какую отрасль космической техники ни взять — сверхмощные ли ракетные

двигатели, системы ли управления, комплексы ли измерительных средств, устройства ли торможения и спуска, радиотехническую ли аппаратуру, стартовые

ли позиции, — каждая из этих и множества других сложных комплексных

проблем решалась большими коллективами талантливых, инициативных

творческих работников, во главе которых просто не смогли бы удержаться вялые, слабые люди. Поэтому невозможно предположить, что ответ на интересующий

нас вопрос заключался в очевидном превосходстве Королева над другими

главными конструкторами как инженера и ученого. Созвездие космических

главных конструкторов, повторяю, состояло — как оно и положено нормальному, уважающему себя созвездию — из настоящих звезд: больших инженеров и

больших ученых, больших не только и не столько по своим высоким должностям

и академическим титулам, а по существу. Так что и в этом плане не было у них

особых оснований взирать на Королева очень уж снизу вверх..

Так в чем же все-таки дело?

Не знаю. Не берусь ответить на этот вопрос с полной категоричностью. Но

думаю, что главную роль тут играла очевидная для всех неугасающая

эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса

было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других (недаром говорили сотрудники его

КБ: «Мы работаем от гимна до гимна»). Да что там — не жалел! Просто не видел, 256

не умел видеть ничего вокруг, кроме того, что как-то способствовало или, напротив, препятствовало ходу этого дела.

И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой

мне не пришлось встречать, пожалуй, ни в ком из известных мне людей (хотя, честное слово, на знакомства с сильными личностями мне в жизни, вообще

говоря, повезло), — это сочетание влияло на окружающих так, что трудно им

было, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять. Великая сила

— страсть! А тем более — страсть праведная. .

Очень интересно складывались взаимоотношения Королева с Хрущевым.

Конечно, судить о них я и мои товарищи могли, пользуясь лишь информацией

довольно косвенной, поскольку в кремлевские кабинеты вхожи не были. Но

слышали, как СП не раз выражал уверенность, когда речь шла о делах, требовавших решений государственного масштаба, что в ЦК и в правительстве

его поддержат («Хрущев подпишет. .»). Присутствовали иногда — чаще всего это