Избранное

У добрых сила правоты иссякла,

А злые будто бы остервенились.

Должно быть, вновь готово откровенье

И близится Пришествие Второе.

Пришествие Второе! С этим словом

Из Мировой Души, Spiritus Mundi,

Всплывает образ: средь песков пустыни

Зверь с телом львиным, с ликом человечьим

И взором гневным и пустым, как солнце,

Влачится медленно, скребя когтями.

Под возмущенный крик песчаных соек.

Вновь тьма нисходит; но теперь я знаю.

Каким кошмарным скрипом колыбели

Разбужен мертвый сон тысячелетий

И что за чудище, дождавшись часа.

Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме.

ПЛАВАНИЕ В ВИЗАНТИЮ

I Тут старым нет пристанища. Юнцы

В объятьях, соловьи в самозабвенье,

Лососи в горлах рек, в морях тунцы —

Бессмертной цепи гибнущие звенья —

Ликуют и возносят, как жрецы,

Хвалу зачатью, смерти и рожденью;

Захлестнутый их пылом слеп и глух

К тем монументам, что воздвигнул дух.

II Старик в своем нелепом прозябанье

Схож с пугалом вороньим у ворот,

Пока душа, прикрыта смертной рванью,

Не вострепещет и не воспоет —

О чем? Нет знанья выше созерцанья

Искусства не скудеющих высот:

И вот я пересек миры морские

И прибыл в край священный Византии.

III О мудрецы, явившиеся мне,

Как в золотой мозаике настенной,

В пылающей кругами вышине,

Вы, помнящие музыку вселенной! —

Спалите сердце мне в своем огне,

Исхитьте из дрожащей твари тленной

Усталый дух: да будет он храним

В той вечности, которую творим.

IV Развоплотясь, я оживу едва ли

В телесной форме, кроме, может быть,

Подобной той, что в кованом металле

Сумел искусный эллин воплотить,

Сплетя узоры скани и эмали, —

Дабы владыку сонного будить

И с древа золотого петь живущим

О прошлом, настоящем и грядущем.

БАШНЯ (Перевод А.С.)

I О Сердце, неужели ты способно

Прожить, с абсурдом старости смиряясь,

Привязанной ко мне глумливо, словно

К собачьему хвосту?

Да отродясь

Воображенье не стремилось в дали

Так страстно и свободно; слух и глаз

Несбыточного так не предвкушали —

Ни даже в детстве, когда в ранний час

Я с удочкой карабкался на спину

Бен-Балбена на целый летний день.

Так что ж теперь к Платону и Плотину

Идти в друзья, а к Музе охладеть?

Чтоб на одни абстрактные сужденья

Мои воображенье, слух и глаз

Способны были — и свое презренье

Побитый чайник выдавал, плюясь?

III Пора писать завещанье;

В преемники я избрал

Спешащих рассветной ранью

Вверх по струе среди скал,

Туда, где бьет она, горбясь,

И первой наживки ждет;

Они унаследуют гордость

Народа и за народ,

Который тиранство и рабство

С плевком презренья отверг,

На дело и Государство

Взирая, как Граттан и Берк,

И породил без усилья,

Щедростью мир ослепив,

Гордость, рог изобилья,

Первых лучей прорыв —

Или внезапный ливень

Над пересохшей рекой,

Или когда в молчаливом

Величье плывет на покой

По меркнущему мерцанью

Лебедь, он медлит здесь,

Он должен здесь на прощанье

Спеть последнюю песнь.

И вот мой символ веры:

Плотин вызывает смех,

Платон вызывает химеры, —

Да где были жизнь и смерть,

Покуда в людском сознанье

Не были сотворены

Целостное мирозданье,

Свет солнца и луны,

И больше того, мы знаем:

Едва мы со смертью слились,