Избранное
Шрифт:
О чем думал генерал?
Может, о том, что ждет армию, значит и всех нас, в ближайшее время? О судьбе ребят, которые так широко раскрывали души на этом смотровом марше?
Бочкарев тронул меня за плечо:
– У него, Николая Александровича, свой подход. Есть строй и песня - есть солдат! Побаивался я за тебя, севастополец. Хотел отвести на привычное - стрельбу, перебежку…
Командующий подошел к нам:
– Солдат кормишь так, как они того заслуживают?
– Хозяйственники стараются, товарищ генерал.
– Хвастунов не люблю. Солдат начинается с песни, а полк с
У полевых кухонь жарко, кашевары в белых колпаках. Тут же Вишняковский, затянутый на все ремни.
Командующий остановился, потянул носом:
– Аромат, Леонид Прокофьевич, а?
– Поедим - поглядим, - улыбнулся член Военного совета.
Сержанты сидят друг против друга, уминают из котелков украинский борщ. Немало их, ждущих очереди у кухонь.
– Как хлеб насущный?
– громко спросил Гартнов.
– В достатке, товарищ генерал.
Хлопотливо подскакивает Вишняковский, застывает, держа руку у козырька. Он долго не может выговорить ни слова, выручает Бочкарев:
– На пробу приглашаешь?
– Так точно!
Командующий с лукавинкой в глазах:
– Не проведешь. Твой комполка хвастун, и ты туда же, а?
Генерал зыркнул на очередь и пристроился в ее конце. Впереди - сержант Баженов. Генерал сразу же спросил:
– Ты запевал?
– Запевал, товарищ генерал.
– Откуда такой взялся?
– Полтавский.
– Богатый край, щедрый и на людей и на хлеб.
Баженов протянул котелок - его очередь.
– Прими в напарники, а?
– неожиданно напросился Гартнов.
– С удовольствием, товарищ командующий!
Пятидесятилетний генерал и двадцатилетний сержант, раскинув ноги, сидели глаза в глаза, дружно работая ложками.
– _ Черти!… Я-то, старый вояка, поедываю неживую заморскую колбасу. Подполковник, возьми на довольствие!
– Продаттестат - и милости просим!
– Вот какой ты! Но обожди, с тобой разговор особый. А за хлеб и соль низкий всем поклон.
Два генерала и я уселись в холодке. Командующий распахнул китель, в зубах у Бочкарева соломинка, он ее перебрасывает то в одну сторону, то в другую.
Генералы переглянулись. Командующий застегнул китель на две пуговицы, насупившись посмотрел на меня. Я хотел подняться, но он приказал:
– Сиди!… Из каких запасов свежее мясо?
– Все законно, товарищ генерал.
Командующий погрозил пальцем:
– Я тебе покажу «законно»! Армия на консервах, сухарях, а у него райская жизнь, скажите пожалуйста! Докладывай, откуда твое богатство?
Рассказ мой уместился в ладошку: подбираем дохлых лошадей, варим мыло, мыло меняем на продукты.
– Колхозы раскулачиваешь?
– настаивает Бочкарев.
– Обмениваемся с частным сектором…
– «Сектором», слово-то какое выколупал! Нет частного - война! Партизанская самозаготовка, и даже без спроса. И вообще… Самогон гнали? Сам комполка побывал на поминках…
Меня глушили, как рыбу гранатами, вот-вот всплыву наверх.
Бочкарев:
– На солдатах яловичные сапоги!
Гартнов:
– Вытурил из полка опытного начальника штаба… Не полк, а боярская вотчина!
Бочкарев:
– Не признает политсостав, всему сам голова!
Обида
душила.– Помалкиваешь? Как, Леонид Прокофьевич, будем на полку оставлять?
– Прикинем, подумаем…
Генералы снова переглянулись, поднялись. Идут к машине, я рядом, земля из-под ног куда-то уплывает. Неужели наветы Сапрыгина сильнее того, что видели генеральские глаза, слышали уши? Это же несправедливо…
– Не согласен, никак не согласен!
– С чем?
– Командующий уставился на меня.
– С вашей оценкой жизни части. Хоть в военный трибунал - не согласен!
Командующий хлопнул меня по плечу, улыбнулся:
– А теперь скажи по секрету: откуда на сержантах яловичные сапоги?
– Полковника Роненсона упросил…
– Гм… Как это тебе удается?
– Посмеиваясь, генералы уселись в машину, она рванула с места…
Я устал. Ах как я устал!…
* * *
Полк спит. На горизонте - малиновый солнечный диск: быть, наверное, ветру. На акации верещит одна-одинешенька кургузая птичка. Свистнул - улетела. Пошел по лесной поляне. Призывное ржание, остановило. Нарзан, вытянув шею, скосил на меня глаза.
– Здоров, дружище.
Он фыркнул, бархатистые губы умостились в моей раскрытой ладони.
– Подсластиться хочешь? У меня, брат, одна горечь. Мне нужна шагистика да дыры в черных мишенях… А ты как думаешь? Головой мотаешь, жалуешься, что и тебя замордовал. Вон как бока твои подзапали. Что ржешь?… Покажи-ка зубы… О, ты стар, как и твой поводырь Клименко. По твоим лошадиным годам - полная отставка. Вот погоди, дружище, перемахнем границу, я и тебя и Клименко на гражданку. Топайте себе в мирную жизнь, в колхоз. Еще поработаете. Верно ведь?… За вами и я подамся… Только куда? Есть в одном городе домишко на окраине, а ключей вот мне не оставили. И бог знает где сейчас хозяйка…
– Константин Николаевич!
– окликает меня Рыбаков, подходит, крепко жмет руку.
– Как ты?
– Более или менее…
– Мне не спалось. Куда ты исчез после смотра?
– Бродил. Свежим воздухом дышал.
– Ну, что там генералы?
– По головке погладили!…
24
Высокого роста майор с пустым левым рукавом, конец которого засунут в карман кителя, вошел в землянку.
– Не помешаю?
– спросил очень уж по-граждански.
– Садитесь, гостем будете.
Он сел, правой рукой достал из кармана брюк домашней белизны носовой платок, вытер лицо, улыбнулся - глаза восточного разреза, с лукавинкой.
– С кем имею честь?
– Майор Татевосов Ашот Богданович, назначен на должность начальника штаба вверенного вам полка.
– Вы?
– Невольно посмотрел на пустой рукав.
Майор улыбнулся, мелкие морщинки густо набежали на загорелый лоб.
– Понимаете, домой гнали. Как - домой? С Перемышля до Волги, с Волги сюда, Румыния под носом, а меня - домой. Справедливо?