Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
Варвара Антоновна стучит в соседнюю дверь. Оттуда снова раздается этот чудовищный сверлящий звук. Варвара Антоновна затыкает уши. На пороге появляется Забелин.
Павлов, шедший по коридору, останавливается. Наблюдает, усмехаясь.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Это немыслимо, Лев Захарович. Я добилась уже просоночного состояния и вдруг эта ваша сирена — и все к чорту!
З а б е л и н (мягко улыбаясь). Мне бесконечно нравится ваш темперамент, но я не могу отказаться от своей темы. Простите…
В а р в а р а А н т о н о в н а. Ну ушли бы в подвал с вашим сверхсильным раздражителем.
З а б е л и н.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Дальше так немыслимо работать. Я скажу Ивану Петровичу, что…
П а в л о в (подойдя). Что же вы скажете Ивану Петровичу?
В а р в а р а А н т о н о в н а. Без башен молчания мы не сможем работать.
З а б е л и н (пожав плечами). Фундаменты заложены, а счет закрыт. Купцы тянут, а министерство молчит.
Подходит Никодим. Вместо одной ноги у него деревяжка. На груди медали и георгиевский крест. Он ведет двух собак.
Н и к о д и м. У них денег на снаряды не было! Голыми руками воевали. Да вот ногами. (Махнув рукой, проходит, стуча деревяжкой.)
П а в л о в. Хорошо, я поеду сам. То английские церемонии, теперь вот подрядчиком заделаюсь. Где уж тут работать? (Он выходит, хлопнув дверью.)
Министерские коридоры, переходы, приемные.
Встают секретари.
— К его превосходительству!
— К его превосходительству!
Быстрыми широкими шагами идет Павлов. Отворяются двери. Одна, вторая, третья…
И вот, наконец, кабинет. И кто бы вы думали, его превосходительство? Наш старый знакомец — Петрищев. Форменный сюртук обтягивает его тучную фигуру. Топорщатся эполеты. Павлов останавливается в изумлении. Петрищев выходит из-за стола, пожимает руки Павлову, усаживает его в кресло.
П е т р и щ е в. Иван, как я рад! Ты разве не знал, ну как же! Назначили вот… Ковер несколько не в тон. Ну, поздравляю, поздравляю. Доктор гонорис кауза. Еще один лавровый венок.
П а в л о в (сухо). Год назад мною подана докладная записка о необходимости «башен молчания» и денег на их постройку.
П е т р и щ е в. Сразу о делах. Обижаешь просто. Потом ты ведь получил субсидию у купцов в Москве, в Леденцовском обществе.
П а в л о в. Меня интересует, почему молчит министерство? И почему в Российском государстве наука должна клянчить деньги у купцов?
П е т р и щ е в (испуганно машет на него руками). Тс… только не горячись, ты все такой же. (Улыбнувшись, приложив руки к груди.) Я бы все сделал для тебя, если б мог. Но не могу. (Разводя руками.) Ведь против тебя все.
П а в л о в. Кто же эти все?
П е т р и щ е в (загибая пальцы). Военное министерство — ты ведь не в ладах с директором Военно-медицинской. Министерства народного просвещения — ты ведь изволил назвать министра куроцапом и вообще подаешь какие-то особые мнения. Общество покровительства животным, а оно близко ко двору. Наконец, в Обществе врачей, там ведь тоже оппозиция. Скоро баллотировка, и я хочу тебя дружески предупредить. У тебя просто шатается почва под ногами. Конечно, ты академик и прочее. Но пойми, что против них я бессилен.
П а в л о в. Значит, министерство денег не даст? А от дружеских
излияний ты меня избавь.П е т р и щ е в. Нехорошо, Иван, не заслужил. Ты просто наивный человек. Какие уж тут башни? В России поднимается новая волна. Снова пахнет пятым годом. Нечто грядет. А ты — башни.
П а в л о в. Ничего не понимаю. Я ведь не террорист, кажется.
П е т р и щ е в. Хуже. Они считают твои новые работы подрывающими устои. Еще немного — и тебе грозит участь Сеченова. Подумай об этом. И во всяком случае не шуми. Ты ведь даже, кажется, в Англии что-то нагрубил? Тебя интересует истина? Очень хорошо. Но ведь с истиной можно быть и один на один. Понимаешь, не время. Ну, носи ее пока с собой в кармане!
Павлов вскакивает. Ярость в глазах, белеют губы. Руки, опущенные вниз, сжаты в кулаки. Таким мы его видели в юности.
Глянув на Павлова, Петрищев наливает воду в стакан и торопливо пьет.
П а в л о в. Позвольте вас пригласить, ваше превосходительство, на публичную демонстрацию моих опытов.
Растерянное лицо Петрищева.
Павлов идет к двери, останавливается у связки дров, лежащей подле камина, пнув их ногой.
П а в л о в (презрительно). Достиг.
Он выходит, хлопнув дверью.
Хлопают вслед за Павловым вторая, третья, четвертая двери.
Недоумевающие лица чиновников.
Низкий, протяжный заводской гудок. Заводские ворота. Пикеты забастовщиков у входа.
По мосту над вечерней сияющей огнями Невой проносятся казаки. Удаляется сухой, зловещий цокот копыт.
Павлов глядит им вслед…
Вот он стоит у какого-то подъезда. «Литературно-философское общество» — сияет над дверьми славянская вязь.
Афиша: «Дух и душа». Доклад проф. Званцева. Выступления поэтов Ф. Сологуба, Д. Мережковского и З. Гиппиус. Ответы на записки… Вход три рубля».
Из дверей, сопровождаемый толпой почитательниц, выходит Званцев. Он элегантен, во фраке, подписывает на ходу автографы. Увидев Павлова, как-то сникает, съеживается, торопится к фаэтону.
— Браво, Глеб Михайлович! — бросает ему вслед Павлов.
Он еще раз перечитывает афишу и, усмехнувшись, входит в подъезд.
Вот он стоит в дверях зала, где собрались томные поэты, тучные адвокаты, светские барыни.
На эстраде упитанный коротенький Сологуб скандирует свои стихи:
Мы мертвы, давно мертвы. Смерть шатается на свете И махает, словно плетью, Уплетенной туго сетью Возле каждой головы.Павлов стоит в дверях, покачиваясь с носков на каблуки, засунув руки в карманы. Брезгливая улыбка на лице.
Гремят аплодисменты, и, когда они утихают, слышится вдруг реплика Павлова:
— Да ведь это же бред, каталепсия! Утрата рефлекса цели. Да вас лечить надо! — Пожимает плечами. — Нет, уж лучше с собачками!
Публика вскакивает с мест.
— Кто это?
— Павлов!
Но Павлова уже нет…
Павлов на трибуне Петербургского общества врачей:
— В самом начале наших работ, еще на Мадридском конгрессе, мы заявили, что вся так называемая душевная деятельность может быть объяснена материальным нервным процессом. Сегодня мы покажем вам, господа, как протекает этот процесс во времени и пространстве.