Избранные произведения

Покорен мне, терпение храня,

А сколько терпит бед из-за меня!

Из-за меня в пустыне сохнет жгучей,

В горах он горько плачет рядом с тучей,

Газелей кормит, грезя обо мне,

Не ест, не пьет в пустынной стороне,

Ко мне исполнен страстного стремленья,

Участье видит лишь в глазах оленя.

Он счастье обретает лишь со мной,

И для него весь мир — во мне одной.

Со мной, робея, он садится рядом,

Как бы не смея насладиться взглядом.

Он счастлив, если я в нежданный день,

Как пальма, на него отброшу тень.

Увы, того, кто выше всех сравнений,

Не удостоила я этой тени.

Мой перстень — верности ему завет.

Взгляд на него — и страсть моя, и свет.

Могу ли покориться я другому

И сладкую делить с другим истому?

Ты на меня и на него взгляни

И сей искус из сердца изгони.

Забудь высокомерье и тщеславье,

Яви мне сдержанность и добронравье.

Клянусь творцом — началом всех начал,

Что землю чудесами расписал-

Как только снова, с вожделеньем новым

Протянешь руку ты к моим покровам,

Тебя ударю я рукой, убью,

Обрушив меч на голову твою.

А коль тебя убить не хватит силы,

Убью себя, прерву свой путь постылый,

Тогда меня от всех твоих обид

Неправосудный меч освободит».^[39]

Несчастный понял, услыхав угрозу

Из сладких уст, напоминавших розу:

Вовек мечта не сбудется его,

Ведь с норовом верблюдица его!

Но, потерять ее страшась до боли,

Ее бесправный пленник, поневоле

Он согласился с горем жить в ладу,

Лишь запах розы обонять в саду.

С разлукой схожи были те свиданья.

Но для чего же были те страданья?

Доколе ждать, надеяться, страдать?

Он умирал и оживал опять.

Вот так, измученный, и жил он между

Тоской и чувством, что обрел надежду.

Вот так и умер, в мир уйдя другой

С полунадеждой и полутоской.

МАДЖНУН УЗНАЕТ О ЗАМУЖЕСТВЕ ЛАЙЛИ И ПРИХОДИТ В ДУШЕВНОЕ СМЯТЕНИЕ

Кто за завесой чудного изделья

В литавры бил в день свадьбы, в день веселья,

В литавры песни бьет и создает

Такой напев, что нас по сердцу бьет.

Тот, кто любовью ранен был жестоко,

Хотя ее восславил он высоко,

Хиджаз покинув, возвратился вновь

В ту местность, где жила его любовь.

Больнее стала боль его ожога,

Сильнее стали скорбь его, тревога, —

Еще один недуг в него проник,

Кайс превратился вдруг в смятенье, в крик.

Струю слезы струною сделал руда

И стон страданья он исторг оттуда.

О, если б весть, что счастье есть, намек

Хотя б Маджнун из этих струн извлек!

Когда он шел, задумчив и печален,

Вдоль прежних стойбищ, около развалин

И кто-то говорил: «Здесь был приют

Той, про кого сказания поют, —

То есть Лайли, свирепостью разбоя

Тебя лишившей мира и покоя», —

Он приникал к развалинам челом

И плакал кровью над былым жильем,

К травинке каждой приникал с любовью,

Газель слагая прежнему становью.

А если находил горящий взор

Пустой, но заповеданный шатер

И кто-то говорил: «Под этой сенью

Жила Лайли, подобна сновиденью», —

Он совершал вокруг шатра таваф,

Его второй Каабою признав.

По всей пустыне пальцами своими

Писал он на песке любимой имя.

Где надпись та? Песок ее занес?

Нет, буквы залил он потоком слез!

Просеяв прах, его себе он сыпал

На голову... Однажды случай выпал,

Спросил прохожий: «На себя, в слезах,

Зачем просеянный ты сыплешь прах?»

Ответствовал Маджнун: «В пыли пустыни

Найти жемчужину надеюсь ныне,

Не находя, в отчаянье стою

И сыплю прах на голову свою.

Я знаю, что искать ее не надо,

Но есть и в поиске самом отрада:

Кому другому было суждено

Искать в пыли жемчужное зерно?»

Сказал прохожий: «Поиск безрассудный

Ты прекрати, смени свой жребий трудный.

Напрасно ты потратил столько лет, —

Жемчужины ты потерял и след!