Изгои. Часть вторая
Шрифт:
— Как же, знаю.
— Кабан разболтал?
— Он самый.
— Вот сука!
— Остап, я думаю, тоже уже мертв, — вдруг сказал Луцык.
— Уверен?
— Ну не на сто процентов…
— А на сколько?
— Где-то на семьдесят. А сама как думаешь?
— Наверное, ты прав.
Внезапно очнулся Кабан. Он резко открыл глаза, поднялся и защебетал:
— А теперь послушай, что я тебе расскажу. Я был на корабле Флинта, когда он зарыл сокровища. С ним было еще шесть моряков — здоровенные, сильные люди. Они пробыли на острове с неделю, а мы сидели на старом «Морже». В один прекрасный день мы увидели шлюпку, а в шлюпке сидел Флинт, и голова его была повязана синим платком. Всходило солнце. Он был бледен как смерть и плыл к нам… один, а остальные шестеро были убиты… убиты и похоронены… да… Как он расправился с ними, никто из нас никогда не узнал. Была ли там драка, резня или внезапная смерть… А он был один против шестерых!.. Билли Бонс был штурманом,
Сказав это, он отключился. Так же неожиданно, как и очнулся.
Окончательно же Кабана отпустило примерно через полчаса. Как выяснилось, он ничего не помнил про свадебные намерения и страсть к настоятельнице.
— Врешь, — усомнился Луцык. — Стало стыдно, что на старуху позарился, вот и придумал амнезию себе. Расскажи лучше, как она в постели.
— Между нами ничего не было, — проворчал Кабан.
— А ты откуда знаешь? Сказал же, что ничего не помнишь.
— Не помню, — согласился Кабан. — Кроме одного.
— И чего же?
— Того, что у нас с ней секса не было.
— Дружище, я же не прошу подробностей, я не извращенец какой-нибудь. Просто скажи…
— Я уже все сказал, — последовал резкий ответ.
— Ладно, ладно, не сердись. Дело твое. Но все равно я оставляю за собой право считать, что ты спал с настоятельницей.
— Считай чего хочешь. Повторять по сто раз одно и то же я не буду.
Вмешалась Джей и сообщила Кабану о смерти Гюрзы. Вопреки ожиданиям он воспринял новость с ледяным спокойствием.
— Я думала, тебя это огорчит, — сказал Луцык.
— Я огорчен. Буквально подавлен, — проговорил Кабан.
— Да? А кажется, что тебе все равно.
Кабан вздохнул.
— Я пытаюсь грустить, но у меня почему-то не получается.
— Можешь не объяснять, у нас с Луцыком то же самое, — сказала Джей и положила руку ему на плечо.
До Маяковки путь был неблизкий. Но ехавших это не напрягало: имелись еда, вода и алкоголь. Оружие у них тоже наличествовало: обрез, принесший смерть Гюрзе, пистолет и два ружья. Пушками их тоже снабдила Веда-Милана.
Чтобы не скучать, путники пили самогон и развлекали друг друга, рассказывая разные страшилки.
Особо расстарался Луцык:
— Слыхали про «мясное» дело? Нет? Слушайте. Одна женщина как-то купила в палатке у метро шаурму. Жует, жует, и тут у нее что-то на зубах заскрипело. «Ну, — думает, — хрящик, наверное, попался». Выплюнула она этот кусок на ладонь, внимательно присмотрелась, а там — мочка уха с сережкой-гвоздиком. Тетка — сразу в милицию. Продавцов тут же взяли, начали допрашивать. Вышли на фирму, поставляющую мясо в эту самую палатку. Обыскали ее склады, обнаружили там кучу человеческих тел, уже без кожи, выпотрошенных. Висели они в холодильниках, как бараньи туши. Но директора фирмы не поймали. Он сбежал, а работников допрашивать не имело смысла, потому что все они были глухонемые. Вот абсолютно все — мясники, грузчики и даже тетки в бухгалтерии. Других туда вообще не брали.
— Я эту историю еще в пятом классе слышал, только вместо уха там про палец с кольцом говорилось, — прокомментировал Левша.
— И я слышал. Только про ноготь. А тетка не шаурму покупала, там был пирожок с капустой, — вторил ему Кабан.
— А я читала, — взяла инициативу в свои руки Джей, — что где-то в Подмосковье крысятницы создали свою тайную секту.
— Кто создал секту?
— Крысятницы.
— Это еще кто такие?
— Сейчас расскажу, вы, главное, не перебивайте. Так вот, где-то в районе Ногинска образовалась секта крысятниц. Туда входили только девушки. Жили они в заброшенных катакомбах, питались крысами и занимались всякими извращениями. А возглавляла их некая Жаннетта, ее величали королевой. Сколько ей было лет, не знал никто, но поговаривали, что уже перевалило за сотню. Чтобы попасть в секту, надо было поймать врага всех крыс — кошку, убить ее и высосать ее мозг. А потом съесть крысу, чтобы ее душа переселилась в тело человека. Так становились «посвященными», а это означало, что тебе даруется вечная молодость, но только до тех пор, остаешься в секте. А раз в год каждая крысятница должна была совершить подношение своей королеве — сердце девственницы, а если она этого не сделает, ее саму принесут в жертву. Одна девушка
все-таки сбежала из секты и дала интервью «Комсомольской правде», все рассказала. Но вскоре ее тело выловили из Москвы-реки, а на месте сердца у нее зияла дыра.— Ну что за чушь! — не выдержал Луцык. — Крысятницы! Сердце девственницы! Королева Жаннетта! С фантазией как-то бедновато у тех, кто такое насочинял. Не просто страшно, а страшно смешно. Ха-ха-ха!
Тогда в разговор вступила Джей:
— Ладно, давайте я расскажу случай, которому сама была свидетельница. Реально страшный!
— А ну-ка, ну-ка, вот это уже интересно, — сказал Луцык.
Она разом осушила свой стакан, поморщилась и начала:
— Мне тогда было двенадцать лет. Как-то раз я сильно поругалась с мамой. Она мне: «Пошла вон, видеть тебя больше не хочу!». Я на эмоциях курточку накинула — и на улицу. А там мороз. Натуральный дубак, градусов тридцать. Иду, значит, по дороге. Метель воет, снег. Холодно. Вокруг ни души, темень. И тут слышу за спиной рев мотора. Я на всякий случай спряталась в подворотне. Стою там, переминаюсь с ноги на ногу, жду, пока машина проедет. А она как раз у этой подворотни затормозила. Я к стене прижалась, чтоб видно не было. Машина эта — уазик, зеленый такой, но без номеров. Выходят из него трое, низкорослые, во все черное одетые. Черные плащи, черные шляпы. Вышли, по сторонам огляделись, один, видать, главный, что-то сказал, двое снова в машину юркнули и вытащили мешок. Главный у машины остался, а остальные уволокли куда-то этот мешок. Потом вернулись, еще один мешок достали, снова уволокли. Потом третий вытащили… Я пригляделась, и вижу, что в мешке что-то шевелится. Мне так жутко и страшно стало! А главный их, словно бы почуял что-то, вдруг стал головой по сторонам крутить, принюхиваться. И тут я увидела его лицо! Бледное, почти белое, уши и нос вытянутые, а вместо глаз щелочки, так что зрачков почти не видно, как у крота. Реально ужас ужасный! Я даже рот рукой закрыла, чтобы не закричать. А он все принюхивается, носом шевелит. И вдруг говорит: «Чую тебя. Чую». И голос у него такой шипящий, как у удава Каа в «Маугли». А у меня все онемело, пошевелиться не могу, до того жутко. А он опять: «Чую. Чую. Чую». Я кинулась бежать дворами со всех ног. Бегу, а меня преследует его голос: «Чую. Чую. Чую»… Очнулась я уже дома. Как добралась — вообще не помню! Конечно, ничего из того, что видела, я не рассказала. Да и зачем, все равно бы не поверили.
— А вот это хорошая страшилка, — одобрил Луцык. — Здорово придумано! И жуть правдоподобно добавлена.
— Ничего тут не придумано! Все правда, так на самом деле и было! Своими глазами видела! Своими ушами слышала! — обиделась Джей.
— Придумала ты это!
— Нет!
— Да точно придумала!
— Говорю тебе, чистая правда!
— А я верю, — оценил Левша. — Какая только хрень в мире не творится.
— И я верю, — поддержал Кабан. — А мне вот какую историю один друг рассказывал. Его знакомому на день рождения подарили щенка породы такса. Питомца назвали Дружком, он был очень игривым и добрым, вот только ел много — раз пять в день. И еще любил грызть мебель, особенно ножки стульев. А через год Дружок играть прекратил, на других собак начал кидаться и стал как-то внимательно смотреть на горло хозяина. Отвели пса к ветеринару, и выяснилось, что это никакая не такса, а афганская крыса.
— Кто?! — вылупился на него Луцык.
Кабан придал лицу максимально серьезный вид.
— Афганская крыса. Их цыгане покупают по дешевке, уши и хвост обрезают, и под видом такс толкают.
— В моем детстве, помню, говорили про крыс-диверсантов, — прыснул Луцык. — Их типа душманы в СССР забрасывали.
Они немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку колес.
— А историю про призраков в московском метро слыхали? — спросил Кабан.
— Какую именно историю? — уточнил Луцык.
— Про призрачный поезд.
— Не-а.
— Тогда слушай. Есть призрачный поезд, который по ночам ездит по Кольцевой линии. Управляет им машинист в форме тридцатых годов. Порой этот поезд останавливается на станциях, в вагонах открываются двери. Но садиться в них нельзя. Считается, что человек, который войдет в призрачный поезд, пропадет навсегда. Так-то.
— Бред.
— А знаете, кто самый известный призрак метрополитена? — спросила Джей.
— И кто же? — спросил Кабан.
— Валерий Брюсов. Его порой можно встретить на станции «Проспект Мира» Кольцевой линии. Неподалеку от нее располагался дом поэта, где он и умер в 1924-м четвертом году. Как гласит легенда, призрак Брюсова просто прогуливается по станции и с пассажирами не контактирует.
— А кто такой этот твой Брюсов?
— Балда! Это известный русский поэт.
— Впервые слышу.
— Потому что ты неуч.
— А что он написал?
— Ну уж точно не «Ели мясо мужики».
— Хоть один его стих напомни.
И Джей продекламировала:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,