Измена. Наследник для дракона

Смеряет меня спокойным взглядом, который вмиг гасит моё возмущение, словно ковш ледяной воды, выплеснутый на тлеющие угли.

— Софи, — дракон проводит фамильным перстнем вдоль линии губ, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. — Скажи, ты впрямь недалёкая, или прикидываешься?

Открываю было рот, чтобы ответить, но он останавливает меня небрежным взмахом руки:

— Впрочем, какая разница. Всё это было ДО того, как ты учудила побег. Вот уж не ожидал от тебя, — он смещает руку, до этого спокойно лежавшую на спинке дивана, мне на шею.

Тыльной стороной руки очерчивает мой седьмой позвонок, подхватывает локон, пропускает его между пальцев. Отвожу голову, пытаюсь отодвинуться вправо, но двигаться уже некуда. Я и так вжимаюсь бедром в велюровый бортик дивана.

— Но ты ведь не думаешь, что я снова пойду по старым граблям? Нет, моя дорогая. Кредит доверия исчерпан. Теперь я с тебя глаз не спущу.

Рука Роланда фиксирует мой затылок, сжимает его обманчиво-мягко, но так, что не дёрнуться, не отстраниться. Его лицо медленно приближается. Чувствую боковым зрением тяжёлый взгляд, который жжёт мне щёку.

— Будешь рядом, — рычит мне на ухо тихо и зло. — На расстоянии вытянутой руки. Ты ведь так этого хотела, помнишь?

Закусываю до боли нижнюю губу, жмурюсь изо всех сил, будто закрытые глаза помогут избежать того, что неотвратимо надвигается.

Вздрагиваю, когда висок опаляет мятным дыханием и горячие сухие губы касаются его, клеймя поцелуем. Не нежно и трогательно. А присваивая и напоминая, кому принадлежу.

Ленард хнычет и бьёт меня кулачками. Он окончательно проснулся и не хочет больше сидеть на руках.

Чувствую, что затылок свободен. Поворачиваю голову и с облегчением наблюдаю спину Роланда. Дракон идёт прочь из зала к выходу.

Поправляю платье, встаю вместе с Ленардом на руках. Наклоняюсь к макушке сына и прячу в ней неожиданную улыбку: кажется, я нашла самый верный отпугиватель для дракона — детский плач.

— Кстати, Софи, — Роланд останавливается в дверях, держась за дверной косяк.

Слегка поворачивает голову, бросает лениво через плечо:

— После родов прошло достаточно времени. Я приду к тебе этой ночью. Будь готова.

Уходит прочь, не дожидаясь моего ответа, а я чувствую, как уголки губ опускаются вниз и улыбка медленно сползает с лица.

15. По острию

Роланд.

Ставлю финальный росчерк. Небрежно подхватываю чек, зажимаю между указательным и средним пальцем и протягиваю Амаре, сидящей в стороне на расправленной постели.

Занавески на окнах задвинуты, в спальне полутьма. Единственный источник света — круглый бело-жёлтый светильник на секретере.

При виде суммы зелёные глаза Амары вспыхивают алчным блеском, температура её тела подскакивает, и меня обдаёт привычным запахом затхлости и гнили. Этот запах повсюду здесь, несмотря на ароматические свечи и дымящиеся палочки в стеклянных сосудах, которыми заставлено всё вокруг.

— Роланд, — она смачно облизывает пухлые губы, — это очень щедро с твоей стороны.

Перебрасывает на одну сторону рыжие волосы, призывно изгибается, подаваясь вперёд пышной грудью, которая вот-вот выскочит из глубокого выреза красной кружевной тряпки. Замечаю край тёмной ареолы.

Снова смотрю в зелёные глаза:

— Дом останется за тобой. На этом всё. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Закручиваю чернильницу, отодвигаю её на край стола. Перо бросаю в каменный серый стакан с белыми прожилками.

Отодвигаю стул. Встать не успеваю. Амара оказывается за спиной, оплетает шею руками, пробирается под чёрный камзол, застёгнутый на все пуговицы, шарит по груди, шепчет на ухо:

— Я буду послушной девочкой. Незаметной. Удобной. Только твоей. Я умею, ты знаешь. Пожалуйста, Роланд, ну, зачем нам расставаться? Хочешь оставить её — оставляй, я слова поперёк не скажу. Эта скучная амёба мне не соперница, сам же знаешь. Эта никчёмная моль всё равно быстро тебе наскучит. Ты снова будешь моим, вот увидишь. Не бросай меня. Пожааалуйста.

Её влажные губы оставляют дорожку на шее. Опытные руки скользят вниз живота. Вот только то, что раньше заводило с полоборота, сейчас раздражает. В паху спокойно. Вместо возбуждения — раздражение.

С усилием, не церемонясь, расцепляю и сбрасываю её руки. Встаю. Одёргиваю камзол, смахиваю пылинку с плеча. Смотрю на бывшую, до которой по-хорошему не доходит:

— Кажется, ты не поняла меня, Амара. Объясню на твоём языке. Мне больше неинтересно. Хочу трахать другую. Тебя не хочу. Так понятнее?

Оскорблённо поджимает губы. Молчит. И что-то в её взгляде мне не нравится. Прищуриваюсь. Делаю шаг. Хочется взять её за подбородок, чтоб на меня смотрела и внимала, но даже касаться брезгливо.

Какая-то нездоровая хрень. Надо покончить уже поскорее со всем и свалить. Но точку поставить тоже надо. Жирную и чёткую. Нависаю над ней, стараясь не дышать. Проговариваю медленно и с расстановкой:

— Живи одна или найди себе кого-то. Мне по хрен. Но если начнёшь отсвечивать в моей семье, окажешься на улице с голой задницей. Поняла меня? Не слышу!

— Да! — смотрит исподлобья с обидой.

— Чудно.

Разворачиваюсь и иду прочь, не оглядываясь, мечтая об одном — поскорее выбраться на свежий воздух.

Захлопываю дверцу экипажа и откидываюсь на спинку сиденья.

Давно пора было разорвать эту связь. После того, как Софи исчезла… Сбежала — поправляю сам себя, и от одной только мысли об этом внутри разгорается бездново пламя.

Эта дрянь. Сбежала. Сбе-жа-ла. Уму непостижимо.

Выдыхаю, считаю до десяти, заставляя себя успокоиться. Так вот.

После того, как Софи сбежала, а зверь замолчал, видеться с Амарой стало невыносимо. Запах гнили и затхлости забивался в нос, рот, пропитывал одежду. Думал, пройдёт. Не проходило.

Амара ныла из-за редких встреч. Это начало раздражать.

Сложности на работе. Дело об артефактах зашло в тупик. Люди пропадали. Мы топтались на месте.

Тьма сгущалась, казалось, просвета нет. Только выпивка помогала забыться. Границы снов и яви стирались. Во сне зверь будто оживал. Брал контроль над разумом. И продолжал искать. Снова, и снова, и снова. Настойчиво и упорно. И порой казалось, что находил. ЕЁ.