Каирский синдром
Шрифт:
Этой ночью спецрейсом из Москвы доставили последнюю модификацию МиГ-21. Самолет стоит, завернутый в маскировочные чехлы, направив нос в сторону Израиля.
— Теперь мы им покажем! — потирает руки египетский генерал.
Пузатые советские советники не могут скрыть радости. Им кажется, что война за Ближний Восток выиграна.
(странное дело)
Осень 71-го, ночной Каир. Мы с Сашей миновали проспект Фуада, вышли на площадь Оперы. По пути опрокинули несколько склянок хамсаташар. В кинотеатре «Опера», потом сгоревшем, смотрим фильм The Strange Affair с Майклом Йорком.
После сеанса выходим на площадь Оперы, затягиваемся «Ротмансом».
До Саши доходит: The Strange Affair — это не странное дело, а дело Стрейнджа.
Я с ним категорически не согласен. Мы долго спорили, но, заглянув в Интернет сорок лет спустя, я выяснил, что он был прав.
ПОЛКОВНИК БАРДИЗИ И ИСХОД ХАБИРОВ
(ноябрь 71-го)
Ветры перемен все сильнее дуют над Египтом. Антисоветские настроения в Египте крепчают. Хабиры поговаривают, что за ними следят, что ненавистный Бардизи собирает компромат и готов выложить его в любой момент.
Полковник Бардизи… Его имя нагоняло ужас на русских хабиров. В египетской военной контрразведке он отвечал за безопасность иностранных специалистов. А также контролировал их поведение. У него были сотни внештатных осведомителей в египетских войсках. Думаю, каждый солдатик-шофер докладывал службе Бардизи о спекуляциях хабиров и блядстве их жен.
Бардизи был незримо с нами.
Рассказывая о посещениях недозволенных мест — кабаков, кабаре и казино, переводчики оглядывались:
— Потише, тут могут быть люди Бардизи!
Ходили слухи о тайных допросах в резиденции Бардизи, о шантаже и пытках.
Сам Бардизи выглядел дружелюбно, наведывался с инспекциями в корпуса Наср-сити, смотрел сладострастно на полные тела хабирш, источавших мускусные ароматы.
Поговаривали, что он позволял себе визиты в их квартиры, когда мужья уезжали на Суэцкий канал. Он ласкал волосатой лапой их белые тела, шептал ласковые слова, делал подарки. Подарком могло быть отселение соседей, перевод на другую квартиру и реже — флакончик египетских духов.
После смерти Насера полковник Бардизи быстро почувствовал антисоветский настрой Садата и усилил работу среди военспецов. Стучать стали больше, пьяных хабиров задерживали чаще, о теневых сделках советских людей стало известно начальству. На этой волне египетское офицерство перестало скрывать презрение к хабирам и начало открыто проявлять симпатию к Западу.
Военная каста, восходящая к мамлюкам, стала новой аристократией Египта. У многих были виллы, федданы земли в Дельте, они носили дорогие часы, отдавали детей в европейские лицеи. Пузатые, невоспитанные, жадные хабиры вызывали у них презрение, официальная коммунистическая идеология отталкивала.
Бардизи считал себя потоком знаменитого мамлюка Осман-бея аль-Бардизи, сражавшегося с Наполеоном и турками.
К антисоветчикам относили и генерала Мубарака, который тогда командовал ВВС.
Их, презиравших советскую скудость, было куда больше, чем друзей СССР. И когда Садат созрел до решения выгнать хабиров,
на стол ему положили оперативные донесения Бардизи. Штабеля доносов, где полоскалось хабирское белье.Речь шла о крупной международной игре, и судьба этих несчастных мало кого интересовала. В июне 72-го было принято решение — выслать.
Паковали чемоданы в траурной обстановке. Многие смахивали слезу: не успели накопить на «Запорожец».
Прощание с Египтом было похоже на бегство.
Бардизи ходил довольный вдоль корпусов Наср-сити, помахивал плетеным стеком: в его сверкающих солнечных очках отражались силуэты грузящихся хабиров. Богатство и притягательная сила Запада одержали верх над призрачной идеей арабского социализма и дружбы с СССР.
АЛЕКСАНДРИЯ — ЭЛЬ-АЛАМЕЙН
(17 марта 2010-го)
17 марта 2010-го. Мы с немцами едем в Александрию и Эль-Аламейн. Проезжаем Вади-Натрун. Полицейские щелкают фотоаппаратами, подливают себе «Егермайстер».
На всем пути из Каира в Александрию стоят двух-трехметровые башни — шишкообразные, с многочисленными бойницами. Сотни таких башен — вдоль дороги, в полях и рощах.
В 71-м я не обращал на них внимания, но теперь спрашиваю:
— Что это?
Старик Шамс неохотно отвечает:
— Голубятни. Феллахи выращивают голубей и жарят в кипящем масле. Но особенно они любят воробьев, которых ловят сетками в полях. Их косточки аппетитно хрустят на зубах.
Немцы не понимают, о чем мы балакаем на египетском диалекте, продолжают пить «Егермайстер».
Флешбэк: март 71-го, этот же маршрут.
Мы едем на «козлике» в Александрию проверять нефтеналивные установки.
Мой спутник — Александр Иванович, немолодой инженер из Одессы.
Едем по пустынной дороге. Вокруг барханы. Пустыня завораживает.
Помечаю в тетрадке: цистерна — сихрадж, множественное число — сахаридж.
В Александрии мы обходим эти цистерны, Александр Иванович объясняется на пальцах с египтянами, делает на цистернах пометки мелом:
— Вот это — для снабжения советских частей, а это — ваше!
Как обычно — теневая бухгалтерия.
Курю поодаль, переводить не хочу.
В Александрии попадаем на советский военный корабль, эсминец «Сторожевой».
Раздеваюсь прямо на пристани и плюхаюсь в Средиземное море — хоть разок искупаться на память.
Нас ведут на корабль и там кормят флотским обедом.
Матросы провожают грустным взглядом, когда мы уходим в город. Они не могут сойти на берег. Но факт есть факт — Советы в Средиземном море!
Заходим с Александром Ивановичем в парк, где лежат эллинистические скульптуры — микс из древнеегипетского и греческого стилей. Делаю пару фоток. Ничего интересного. Только в голове вертятся слова «сихрадж-сахаридж».
Александрия пуста в этот период «войны на истощение». Туристов нет, кинотеатры крутят фильмы в полупустых залах. Посмотрел какой-то дурацкий военный фильм «Тора-тора-тора»: арабы все время ржали при звуке истерических японских фраз. Особенно их смешил лающий голос адмирала Ямамото.