Каирский синдром
Шрифт:
Колесо закрутилось. И перед глазами тоже закрутилось. Вышел чет, сумма магически удвоилась.
Он поставил еще. Опять выиграл. Это было началом конца.
Что потом? Ночь. Бляди. Такси.
Заявился в Наср-сити с карманами, распухшими от фунтов.
Заявил товарищам:
— Ай да Климочкин, ай да молодец!
Спьяну все им рассказал.
Последовали донос и товарищеский суд.
Ух и всыпали ему по пятое число! Он улетел первым служебным рейсом.
Спустя время, служа в туркменской Янгадже, уже невыездным, он со слезами вспоминал Каир,
Меня с особистом Хорькиным посылают на поиски какой-то детали для кинопроектора — для показов на Мукаттаме.
Ищем по всем каирским адресам, находим: контора типа Film Studio в переулке рядом с улицей Сулейман-паши, на пятом этаже. И надпись на медном щитке: Vladimir Obolensky.
Он встречает нас с достоинством — старик лет под восемьдесят, высокий, подтянутый, с белоснежными усиками. Совсем не удивлен, что мы говорим по-русски.
Мы стоим в простых египетских аверолях, без знаков различия. Мой плюгавый спутник-особист вертится. Ему неловко.
Оболенский царственным жестом приглашает нас в кабинет. Мы садимся в кресла. На стенах фотографии — молодой Оболенский в форме офицера Деникинской армии, его боевые товарищи, семья.
Особист торгуется, хочет получить втулку подешевле.
Оболенский легко уступает: зачем спорить с соотечественниками?
Он здесь с 20-х годов, давно прижился. Дети уехали в Канаду, собираются все вместе раз в году. От него веет каким-то аристократическим снисхождением, что очень ранит нашу советскую душу.
Выходим на улицу, Хорькин закуривает:
— Вражье отродье! Нашел где окопаться. Сообщу об этом Оболенском куда надо.
Отменное бухалово — хамсаташар. Это египетское бренди опаляет кадык и быстро течет по жилам. Не представляет опасности для жизни. А со спиртом надо быть осторожнее.
Мой знакомый капитан Сережкин обслуживал эскадрилью «МиГов» на аэродроме «Каиро-Вест». Они с товарищами любили заправляться спиртом непонятного происхождения, который доставали в немеряных количествах. Когда же наступало время трезветь, садились в кабину самолета, надевали кислородную маску и за несколько минут прочищали мозги.
Однако в тот вечер что-то не заладилось. Приволокли спирт, вмазали по стакану, второму, легли подремать. И не проснулись. Никто даже не разбирался, что это был за спирт. Их поместили в цинковые гробы и первым же рейсом отправили на родину.
Похоронили с почестями на военном участке кладбища. Рота пальнула в воздух, взлетели вороны над Николо-хованским, и сослуживцы отправились всем автобусом обмывать смерть героев.
Побывка — фантазея. Это магическое для египтян слово — «фантазея».
Солдат сидит на камне, курит и говорит задумчиво:
— Мистер, у меня завтра фантазея!
А что это значит? А то, что он поедет домой и будет всю неделю лежать в постели с женой. В перерывах макая лепешку в тахину и запивая чаем. Пожевывая травку-стимулятор гыр-гыр.
Демографы
подсчитали, что за время пятилетней «войны на истощение» и бесчисленных солдатских фантазей население Египта увеличилось на несколько миллионов.ЕГИПЕТ: ОБРЫВКИ КАДРОВ
(Каир, март-71)
Гелиополис, пансион «Дахаби». Ночная охота за крысой. Чуть не достал ее шваброй в ванной. Она сидела на бойлере, глядя на меня бешеными красными глазками. Это был момент: кто — кого. В результате она — меня.
Командный пункт ПВО, планшет во всю стену. Пока солдатики ведут фломастерами желтые трассы «Фантомов», офицеры курят. Тихо комментируют полеты, как футбольный матч.
Внезапная паника: израильские самолеты ускоряются и идут к Асуану. Неужто разбомбят высотную плотину?
Желтые пунктиры бегут по планшету — к югу, потом резко сворачивают к Красному морю.
Пронесло!
Народ рукоплещет.
Все идут курить.
КПП в Асуане. Мухи достают. Зовут денщика. Из портативной брызгалки, похожей на огнемет, он начинает распылять пахнущую сладковатым бензином жидкость. Мухи падают.
Переводчик Рязанцев смотрит на свою «Сейку»: операция по травле мух продолжалась три минуты.
Через полчаса мух опять полно. Надо снова звать денщика.
Египетская часть, Сахари-сити. Арабские солдаты спят, обмотав головы полотенцами, выставив босые пятки.
Раздается тонкий писк нубийского комара. Один комар, второй, третий. Спящие ни одной пяткой не пошевелят.
Вопрос: у них что, дубовые пятки, что ли?
Вижу их курносые лица, и еще — слышу их хриплые голоса: полковник Дессуки, лейтенант Баркуки. Не могу больше слушать их безумный, бесконечный разговор о положительном влиянии травки гыр-гыр на потенцию.
Выхожу из КПП: рассвет, песчинки хамсина в лицо и заунывный вой муэдзина.
За барханом можно и помочиться. Лишь бы на змею не наступить. Они тут о каких-то змеях-пятиминутках говорят.
Вилла Насера, Гелиополис. Одинокая женщина что-то кладет в багажник. Рядом стоят два мощных охранника. Одинокий гриф в бреющем полете над Каиром.
Насер умер полгода назад. Неужто здесь витает его беспокойный дух?
Старый аптекарь-грек:
— Будь осторожен в Египте, сынок! Не пей воду из Нила, не ешь рыбу из Нила. И, главное, не ходи по местным блядям — шармутам. Получишь триппер, сынок. Tu auras la chaude-pisse, mon fils.
(их шаг — не наш шаг!)
Египетские военные. Как они странно по-английски подбегают, подпрыгивают и отдают честь! Не то что наши — печатают прусским шагом. Прусский шаг — лучший в мире. Остальное — несерьезно.