Как приручить принцессу

— Ты назвал меня принцессой, — звонким ломким голосом отчеканила я.

— А ты не принцесса? — прищурившись, уточнил он. О, ответ пчельнику хорошо известен.

— Кто послал тебя и зачем? Чей ты человек? — путаясь в словах, неуклюже спрашивала я.

— И всех-то у нас кто-то посылает… — вздохнул Меллариус. — Из какого мира ты пришла, дитя? Я свой собственный. Принадлежу сам себе и никому не служу кроме пчел. Это леса принадлежат королям и герцогам, а пчелы народ вольный, вольный и я. Пред ними даже короли отчет ведут, рассказывая, кто родился, кто женился, а кто умер. Так неужто я стал бы спину гнуть пред кем-то?

— Да? Нет? Не знаю? Я вообще ничего о тебе не знаю!

— В таком случае, тебе остается только довериться мне. Или не делать этого. Выбор за тобой. Я тебя принуждать ни к чему не стану. Все пути-дороги пред тобой: пойдешь со мной — так тому и быть, а не хочешь, так своей дорогой пойдешь. Все в твоих руках. Ты можешь делать то, что пожелаешь, я тебя неволить не буду.

Все в моих руках… Выбор без выбора? Или же я действительно могу сама принимать решение?

— А пока думаешь, я посижу. Колени уже не те…

Манипуляции? Или он и правда сказал то, что думает? Сказал правду?

Мои ноги болели и дрожали, готовые вот-вот подломиться, в горле пересохло от жажды, а пыль и грязь, кажется, образовали на лице настоящую корку. Золото моих обрезанных волос поблекло, я это знала и без зеркала. Чумазая и уставшая, вот она я — принцесса Эйлин. Мысли путались и бродили по кругу. И все же у меня был выбор.

Пчельник сидел, прислонившись к стволу дерева и прикрыв глаза. Он не навязывал мне решение. Мой отец, Дроздобород, обер-гофмейстерина, Лаэрт, Кэсс, каждый из них чего-то хотел от меня. Каждый пытался склонить меня к чему-то, вылепить то, что им больше по душе: послушная принцесса или покорная любовница, уступчивая жена или источник развлечений. Они рвали меня на куски, эти люди, неспособные и не желающие остановиться. Даже Лаэрт, который, казалось бы, заботился обо мне, на самом деле хотел облагодетельствовать меня насильно. Он не был слишком добр ко мне в начале нашего брака и все еще переживал из-за мертвой невесты. Чувство вины, помноженное на два, вот что толкало его вперед, заставляя раз за разом настойчиво предлагать мне переезд. Лаэрт предлагал мне благо в его собственном понимании, а думал ли кто-то, что я сочту для себя лучшим выбором?

На самом деле, ответ оказался очень прост.

Глава 32

Жужжание пчел успокаивало и навевало сон. Слегка покачиваясь в кресле-качалке Меллариуса, я готова была задремать и, наконец, выспаться, оставив позади невероятно насыщенный день. Никогда в жизни больше не буду жаловаться на скуку! О, небеса, даруйте мне пелену однообразных дней!

Вымывшись до скрипа и переодевшись в чистую одежду (нетрудно было догадаться, кому принадлежало то короткое платье, что вручил мне пчельник), я получила кусок сырного пирога и стакан прохладной воды, с чем и была отправлена в кресло-качалку. На широкой открытой веранде маленького домика без труда помещались два кресла и небольшой трехногий столик.

Однако даже сквозь дымку расслабленной дремоты, я нет-нет да вздрагивала, слыша шорохи и звуки леса. Мне все казалось, что Дроздобород вот-вот появится из кустов.

— Здесь тебя никто не найдет, — будто прочитав мои мысли, появившийся на пороге Меллариус. — Пчелы присмотрят за границами. Они не любят лезть в чужие дела, но ради друга готовы на все. Знаешь, они ведь очень семейные существа. Можешь успокоиться, Эйлин.

— Вряд ли я могу по-настоящему успокоиться, — хмыкнула я, поежившись. Мохнатая пчела села на мой палец и пошевелила усиками, будто приветствуя меня. А может и правда приветствовала. На всякий случай я попыталась выдавить улыбку. Пчела потопталась немного, а потом поднялась в воздух и скрылась, смешавшись со своими товарками. Я вздохнула, провожая ее взглядом. — Этот человек помешался.

— Их величество-то? — понимающе протянул пчельник, устраиваясь во втором кресле. — Ну, разве что немного. У него с детства крайне болезненное самолюбие.

— А откуда ты знаешь про его самолюбие? — полюбопытствовала я. О, это действительно было лишь любопытство. Если я вошла в его дом и решила доверять этому человеку, стоит держаться своего решения. По крайней мере, стоит попытаться.

Временами мне начинает казаться, что я теряю себя. С того самого момента, когда в Желтый зал вошел певец в потрепанной кожаной куртке, моя жизнь круто изменилась. Теперь мои планы кажутся лишь фантазиями глупой девчонки, что хотела переиграть всех, а в итоге осталась дурочкой. Я уже не та девушка, что покинула дворец и не знаю, к лучшему ли это. Не стала ли я кем-то другим после всего что произошло? Кем-то, кто мне, прошлой мне, не понравился бы… Испуганная, вздрагивающая от малейшего шороха, подозрительная, злая, жестокая. А тихий голос в глубине разума подбрасывал и другие слова: сильная, выживающая, находчивая, умелая.

— Было бы странно, если бы не знал. Я же Пчельник. Пожалуй, даже единственный во всем нашем небольшом королевстве.

Я понимающе кивнула. Ну, конечно. Истинных Пчельников очень мало, поэтому, само собой разумеется, что он служил королевским пчельником и поставщиком меда. И доносить до пчел новости монархов тоже должен был именно он.

— Еще при покойной королеве, матери нынешнего короля, служил при дворе, — подтверждая мою мысль, сообщил Меллариус.

— Какой она была?

«Была ли она сумасшедшей маньячкой?» — вот что я хотела спросить на самом деле.

— Невероятной, — почти с благоговением сказал он, и я изумленно распахнула глаза. — Она была по-настоящему удивительной женщиной. И удивительно красивой. У нее были невероятные золотые волосы. Ни разу больше я не видел ничего подобного, — он бросил на меня внимательный взгляд и задумчиво хмыкнул: — Впрочем, может, видел. Пожалуй, будь твои волосы чуть длиннее, они были бы такими же. Чистое золото, рассыпанное по плечам.

Я с сомнением оттянула короткую прядь. На золото не тянет. Больше нет.

— Покойная королева часто гуляла по саду и забредала к ульям. Пчелы ее хорошо знали, — продолжал Меллариус. — Я еще не работал при дворце, когда она впервые приехала, но, поговаривают, ей было не слишком уютно в замужней жизни.

Я поежилась. О, да… Откуда бы ни была родом покойная королева, выходить замуж и уезжать из родного дома всегда нелегко. Даже если край неприветливый или обстановка не самая дружелюбная, все равно есть что-то, что держит. Будь это дружеское лицо или уютный уголок в библиотеке, куда так хорошо забиться и улететь в далекие края, отпечатанные на желтоватой бумаге, все равно есть что-то… Я скучаю по важным вещам и нелепым мелочам вроде фарфоровой лошади из моей спальни или понимающей усмешки главного садовника, когда я мчалась в сад к маминым розам. Могу понять, как нелегко было покойной королеве, которая в одночасье перестала быть частью своего дома и стала частью чужого, но такова уж женская доля.

— А с королем ты хорошо знаком? — поинтересовалась я, ерзая в кресле в попытках устроиться уютнее.

— Встречались, конечно, но не то чтобы близкое знакомство. Он был еще ребенком в те дни.

— Наверное, отвратительным гадким мальчишкой, — поморщилась я.

После всех злоключений этого дня мне я не могла отказать себе в удовольствии побыть немного мелочной и инфантильной. Воображение охотно рисовало картину тощего темноволосого мальчишки с текущими по лицу слезами и соплями. Мальчишка топал ногами и кричал на нянь. Наверняка он был именно таким.

— И ты еще говорил что-то про его болезненное самолюбие.

— Наверное, ты слышала слухи, — уклончиво ответил Меллариус, вытягивая ладонь, на которую тут же приземлилась пара-тройка пчел.

— Какие именно слухи?

Он замолчал, глядя на ползающих по руке пчел. Крохотные насекомые на его широкой ладони выглядели такими хрупкими, но и они, и я верили, что пчельник не причинит им вреда. Наверное, так же я верила, что он не навредит мне, хотя, разумеется, мог бы. В конце концов, куда важнее не то, что может человек, а что он на самом деле делает. У Меллариуса сейчас есть определенная власть надо мной и моим будущим, но я выбрала поверить, что он не воспользуется этой властью. Пчелы тоже знают, что огромный Меллариус мог бы раздавить их без труда, но они верят: он подобного не сделает.