Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику

— Ты бесстрашный, я хочу, чтобы на меня работал такой человек.

— Ага, — сказал он, хотя я ничего не спросил. Я решил добавить:

— Но надеюсь, не настолько бесстрашный, чтобы не испугаться тюремного заключения.

Я думал, он опять будет кричать, но Процион сказал спокойно:

— Значит, я должен буду за большие деньги слоняться за тобой, чтобы тебя не пристрелили… враги? Агенты разведки? Глобальные предикторы? Маньяки, которые охотятся лично за тобой? Хулиганы в подворотне? Пришельцы с далеких планет? Ответь, я хочу понять бездну твоего безумия.

Несмотря на его абсурдные вопросы, он говорил по-прежнему спокойно.

— Я не понимаю, почему ты считаешь мое предложение неадекватным. Нет. Я влиятельный человек, у меня действительно есть недоброжелатели, которые хотели бы от меня избавиться.

— Ты же понимаешь, что я сдохну от скуки?

Я засомневался, это риторический вопрос или действительно скучная работа может довести его до суицида. Обычно, когда я не понимал высказывание, оно оказывалось вопросом, не требующим ответа или иронией, поэтому я склонялся к первому варианту.

Процион стал ходить из стороны в сторону. Он продолжил, придав своей речи театральности:

— Ты понимаешь, это будет равносильно тюрьме. Нет, нет, хуже! В тюрьме меня бы переполнял адреналин, потому что меня бы окружали самые страшные кровожадные мужья современного мира, за исключением тех, что вещают нам с экранов телевизоров о нарушении международного права. Моя жизнь — это дикая скачка, от двенадцатибалльного землетрясения навстречу шестибалльному цунами. Это поиск все новых и новых способов доказать себе и всем вокруг, чего я стою. Это приключение, в конце концов. Я сопьюсь окончательно на той работе, которую ты мне, как ты выражаешься, предлагаешь!

— То есть, ты выбираешь тюрьму?

Процион остановился. Ему почему-то стало смешно, он улыбнулся. Какое-то время он стоял молча, видимо обдумывая ответ.

— Мы обсудим график работы, зарплату и прочую дребедень сейчас?

Это означало, что он будет работать на меня.

— Сейчас, если ты не торопишься.

Процион закурил. Я достал записную книжку, где были заметки по поводу его работы. Кассиопея вынула сигарету из пачки, лежавшей рядом с ней. Процион ей подкурил, хотя я знал, что у нее есть своя зажигалка. Во время нашего разговора она вела себя очень незаметно, и я даже почти забыл про ее присутствие. Это тоже было нехарактерно для нее.

Процион спросил:

— Жена?

— Сестра. Кассиопея Кеплер.

Она протянула ему руку не ребром вверх, как она обычно делала при знакомствах, а тыльной стороной вверх.

Мы смогли решить нашу проблему мирно. Процион стал работать на меня. Я решил следить за ним какое-то время (от недели до трех месяцев), и если он окажется достаточно умен и надежен, я помогу ему «не сдохнуть от скуки» и буду активнее привлекать к работе так, чтобы выходило максимально рискованно.

* * *

Через пять дней после того вечера мне снился непонятный сон. Я гулял по Туманному Лесу. Иногда что-то мелькало в тумане, странно шуршали листья (то есть, обычная обстановка в Туманном Лесу). Каждую ночь я встречал здесь Проциона. В реальной жизни он перестал показывать свои эмоции так ярко, держался хмуро и обособленно. В Лесу же, мне казалось, он сам искал меня. Сегодняшняя ночь не была исключением, я снова его встретил. На его руках были новые синяки. Он заметил, что я смотрю на них, и сказал:

— Я пытался попасть в твою Каменную Крепость, но упал со стены. Ты хорошо ее защитил!

Мне не понравилось, что он пытался попасть ко мне внутрь. Но я сказал:

— Спасибо. Но я не хочу пускать тебя в свою Крепость. Я делаю так: узнаю все про интересных или опасных людей, но к себе никого не подпускаю.

Процион сказал:

— А я все равно про тебя все узнаю! Я всегда добиваюсь того, что мне нужно, как и ты!

Несмотря на то, что в Туманном Лесу все говорили правду, его слова были ложью. Потому что он не сможет узнать.

Процион сказал:

— Я уже понял, что ты психопат и параноик! И работа у тебя скучная! И сам ты все такой же скучный, как при первой нашей встрече, я ее помню. Но ты вызываешь у меня уважение, которое меня злит, потому что ты идешь напролом и используешь любые методы, чтобы добиться своего.

Я снова сказал:

— Спасибо.

Потом мы разошлись. Мне было приятно, что Процион меня уважает, хотя я и думал, что, согласно правилам приличия, все люди должны относиться друг к другу с уважением. Однако он был моим эталоном смелости, поэтому эти слова «подняли мне настроение».

Потом я вспомнил, что Кассиопея сегодня вела себя непонятно. Она попросила, чтобы мы заехали за ней в консерваторию после работы, потому что ее машина сломалась. Я предложил ей поехать на такси и не ждать нас, но она отказалась, не объяснив причину. По пути домой она много разговаривала с Проционом. Приехав, она нарушила свой график, не спустилась к ужину и не играла на фортепиано. Она сидела в своей комнате, снова ничего не разъяснив мне. Поэтому я пошел к Недоступной Башне.

Когда я увидел Кассиопею, я испытал ужас. Сколько я себя помнил в Туманном Лесу (примерно с пяти лет), Кассиопея всегда была на вершине Башни. Сначала она была низкой, теперь же стала больше самых высоких деревьев, обычно я едва мог различить Кассиопею на ее вершине. Сейчас она лежала на земле между корней деревьев, оплетающих все вокруг, как плющ. Я хотел помочь ей встать, но не решился без ее разрешения.

Я спросил:

— Почему ты лежишь на земле?

Она молчала несколько минут. За это время я успел рассмотреть ее лучше. Поза была довольно расслабленной, это говорило о том, что она вряд ли ранена. И даже платье ее не порвалось, лишь прическа подпортилась, и ее волосы, как и корни, оплетали землю вокруг.

Наконец, она сказала:

— Всю жизнь я строила свою Башню, чтобы быть выше других людей. По своим субъективным меркам, я и была лучшей. Я была выше всех людских проблем, я презирала их несчастья и радости, которые ничего не оставят за собой. Когда мой муж повесился, я была больше растеряна, чем расстроена. Не потому, что он мертв, а потому что он оказался еще слабее, чем я ожидала. Когда умер мой отец, я почувствовала облегчение. Строительство моей Башни стало успешнее, и я думала, что больше не будет никаких преград для того, чтобы достигнуть самих небес. Я думала, что ни единое событие в мире не оставит на мне отпечаток.

Тон у Кассиопеи был насмешливый, таким голосом она обычно говорила про своих собеседников. Сейчас же она будто бы насмехалась сама над собой. Кассиопея снова замолчала на три минуты, потом продолжила:

— Когда я увидела Проциона, все произошло очень быстро и непонятно для меня самой. Я упала со своей Недоступной Башни на землю. И мое падение было самым страшным, что я когда-либо испытывала.

Она замолчала и больше ничего не говорила. Я заметил, что маленькие слабые цветы ярко-алого оттенка расцвели у подножья ее Башни.