Камушки

— У вас что-то случилось?

Тоня фыркнула, Глаша из красной сделалась пунцовой.

— Виталька свататься приходил, — услужливо отозвалась Вероника.

— К кому? — удивился Гриша.

— Как к кому? К Глаше, конечно.

Гриша перевёл вопрошающий взгляд на девушку. Так как дальше краснеть некуда, та сначала прикрыла лицо ладонью, потом соскочила и со словами: «Извините, я не могу…» — убежала в свою комнату.

— Но ведь ей ещё восемнадцати нет, — неуверенно произнёс Гриша.

— Вот именно. Мы так и объяснили Виталию Егоровичу, — постаралась спокойно ответствовать Татьяна Андреевна. — Ей ещё рано об этом думать, всего год в медучилище.

— А он сказал, что подождёт и через год придёт, только бы Глафира Тимофеевна никому другому обещания не давала, — это уже Тоня добавила.

— А кто он, этот Виталий?

— Виталий Егорович — наш сосед по усадьбам. Они живут в сторону от Сучково, ближе к Грачкино. У его отца большая свиноферма, и они намерены расширяться.

— Перспективный жених, — хихикнула Вероника.

— Серьёзный, — перебила её мама, — очень серьёзный молодой человек, и намерения серьёзные. Давно ухаживает за Глафирой — не стоит пренебрегать подобным знакомством. Я бы успокоилась за дочь, если бы этот брак состоялся.

Во время вышеупомянутого разговора Тимофей Макарович многозначительно молчал. Замолчал и Гриша. Дальше обед не нарушался впечатлениями о сватовстве, если не считать того, что Татьяна Андреевна два раза вставала, подходила к двери Глашиной комнаты, поднимала руку, чтобы постучать, вздохнув, опускала и возвращалась на своё место.

4

Когда Антонина выходила замуж — между прочим, за человека хоть и молодого, но умеющего зарабатывать (ей тогда исполнилось девятнадцать, ему лет на пять больше) — отец имел разговор со своими дочерями, во время которого во избежание возможных споров объявил свою волю: имеющуюся у него на данный момент наличность, движимую и недвижимую, он поделит следующим образом. Одну из трёх равных частей отдаёт за Антониной, другие две будут ждать замужества младших. Дом и квартира родителей также шли в наследство двум дочерям. Усадьба в Сучково останется за той, которая согласится в ней жить. Антонина с семьёй решили обосноваться в N, где у мужа много работы; они приобрели в престижном районе приличную квартиру, она могла позволить себе не работать, заниматься чадушками. Два раза в год, на лето и Рождество, Ильина с детьми гостила в усадьбе, изредка к ним присоединялся отец семейства. Если Глафира выйдет замуж за Виталия, Лупелины будут вынуждены расстаться и с ней, а девушка — с усадьбой, ведь у Хамченко своя ферма, свой хороший дом, им требуется хозяйка, работница. Татьяне Андреевне и Тимофею Макаровичу жаль отдавать любимицу, хотя партия видится для неё выгодной, будущее безбедным. Глаша любила усадьбу, любила деревню, заботилась о родителях, старалась приветливо общаться со всеми окружающими. Вероника же отличалась противоположными качествами души. Обещая стать в скором времени видной невестой, она унаследовала от матери гармоничную внешность, от отца — практическую жилку, руководствовалась расчётом: «А что мне это даст?» Деревню не любила, брезговала огородом и скотинкой, на родителей смотрела с чувством досады (даже не знают, кто «Баядерку» поставил) и можно ожидать, что, получи она в наследство усадьбу, поскорее сбыла бы её с рук. Впрочем, родители, как всегда, надеялись, что Господь управит и младшая дочь с возрастом изменится в лучшую сторону.

Виталий заприметил Глашу ещё два года назад, когда они семьёй приехали с капитальцем в сии края. Капиталец, правда, шушукаются, был нажит ваучерами, но тем не менее намерения у Хамченко предполагались благие. Для фермеров в то время открылась благоприятная ниша, и они довольно успешно развернули своё дело. Юноша не блистал умом и привлекательной внешностью, спокойно отучился в школе на тройки-четвёрки, имел склонность к округлости в области брюшных мышц и мясистый нос, но был, видимо, практичен (в смысле, не витал в облаках), разумен и добросердечен. Родители настоятельно советовали ему жениться и желательно на молодой (чтобы не дурила) да трудолюбивой.

Виталик огляделся вокруг и увидел Глашу. Тоже не красавица, скромная и в меру весёлая. Младше на шесть лет. То, что надо! Он начал ухаживать. Глаша не поняла. Поняли родители. Татьяна Андреевна попыталась объяснить дочери, что происходит, но та понимать отказывалась: ведь она школьница, и вообще… Что означает «вообще», Глаша сама затруднялась объяснить. Для этого следовало мысленно вернуться назад в то время, когда её девятилетнее детство сияло всеми красками беззаботной жизни, когда у них в Сучково гостевал Гриша Савов, ученик школы при академии художеств, друг Тони, худой нескладный парнишка, выглядевший гораздо младше своих семнадцати лет, с лучистыми глазами и доброй улыбкой. Тогда он жил в доме, все дни пропадал с Тоней и друзьями в лесу, на пруду, на дальнем озере, в деревне, на рыбалке, в походах, на мопедах, на лошадях и даже на местных танцульках. Иногда брали их с Вероникой, иногда её одну (потому что Вероника много плакала). Однажды вдвоём с Гришей они ждали на берегу озера всю компанию. «Хочешь, прокачу?» — кивнул он на лодку. Лодка принадлежала Тимуру, местному, и тот не всем разрешал кататься, но Грише разрешал. «Хочу». Мальчик подсадил её в лодку, сам взялся за вёсла, и они поплыли. Жизнь показалась яркой и радостной. Они о чём-то говорили: помнится, он спрашивал, почему она вяжет, а не рисует, и называл Пушистиком — волосы от природы густые стояли шариком на голове, так как мама их неудачно подстригла тем летом. Когда приставали к берегу, Гриша перенёс её на сухое место, потому что она обулась в сандалии, и, неожиданно поцеловав в губы, полушутя добавил: «Вырастешь — женюсь». Таков получился её первый и единственный пока поцелуй. Конечно, Глаша не думала, что со стороны юноши — это серьёзно, скорее всего, наоборот, простая насмешка над маленькой глупенькой девчонкой с доверчивым выражением лица, но… поцелуй не забыла. Откуда-то в такой незрелой личности столбилось убеждение, что поцелуями не шутят. Все эти годы она слушала мамины сетования на неудачную жизнь сына любимой подруги и в подобных пересудах испытывала своего рода необходимость. Она не надеялась на то, что Гриша на ней когда-нибудь действительно женится, но трепетно хранила воспоминание. Единственная во всём мире глупышка. От мамы слышала, что у Гриши есть девушка в городе — «девица» — она видела её на квартире — всё равно. Возможно, с годами это чувство пройдёт. Возможно, ей просто ещё не встретился тот единственный, дорогой и любимый, самый настоящий, поэтому пока в сердце жил тот полудетский поцелуй, пока теплился её секрет, её душевное сокровище.

5

Лето входило в зенит. Воздух в Сучково пьянил. Пахло всё, что цвело и не цвело, а летало такое множество насекомых и птиц, что даже старожилы не всех «в лицо» знали. Гриша, Вероника, Тоня и её дети порозовели, посвежели, заблестели глазками. Здоровый свежий воздух и деревенское питание: в пост — овощи и зелень, фрукты, ягоды, грибы и рыба, в скоромные дни — молоко, яйца, фермерское мясо — делали своё дело благое. Все загорели. Малыши бегали в трусах да панамках и вскоре стали белобрысыми «краснокожими». С ними все понемногу играли, гуляли — Тоня, Глаша, Гриша, бабушка. Особенно полюбилось детям времяпрепровождение с юношей — они перевоплощались в разбойников, индейцев, капитана Немо и Человека-паука. Гриша возился с ними добровольно, и дети жалели лишь о том, что почти ежедневно «дядя» уходил на этюды и не мог проводить с ними все дни напролёт, да в свою мастерскую их не пускал, только на пороге постоять — а ведь так интересно потрогать и поковырять! Вероника пряталась от солнца — ей в хореографическое училище ни к чему возвращаться «негритоской», так и в танец могли не поставить. Но от лишних килограммов не удавалось уберечься, уж очень вкусно готовили мама с Тоней. Буквально за месяц окреп и Гриша — от рубки дров, походов в лес и физической работы на огороде, так что Татьяна Андреевна потихоньку от него в кругу семьи приговаривала: «А наш-то какой стал: загорел, поправился — смотреть приятно!»

Хоть и хорошо летом в усадьбе, родители решили послать Глашу на месяцок на море, в Тамань, где жила её двоюродная тётя Рита — они исходили из того, что пора ребёнку мир поглядеть. Её проводили в двадцатых числах июля. Мужа Антонины ждали к празднику Целителя Пантелеимона, все ходили на источник в этот день, потом он гостил неделю и увозил своих в N — соскучился, и в квартире бардак. Вероника оставалась до конца лета. Гриша о своих планах пока молчал. У него появилось новое увлечение, он, к удивлению окружающих, стал помогать Макару Ильичу возиться с цветами. Старик пыхтел желанием, но силы его на девятом десятке иссякли, и здоровье пошатнулось, а так как характер его никогда не отличался покладистостью — только покойная жена умела с ним управляться, — то и угодить деду было непросто; с Гришей же они нашли общий язык, вместе сажали, ухаживали — домашние только руками разводили в недоумении.

Где-то в начале августа, когда Глашу ещё не ожидали, а Савелия уже ожидали, Татьяна Андреевна позвала Гришу попить чай вдвоём. Старшая дочь с детьми решили прибарахлиться — обносились за лето, — и Петрович повёз их в город.

— Честно, Гришаня, скажи: хорошо тебе у нас?

— Хорошо, мама Таня, спасибо за приют, за заботу.

— Оставайся на осень, оставайся на зиму. Мне спокойнее, когда ты рядом.

— Нахлебником? Не могу, и так уж задарма два месяца хлеб ем.

Татьяна Андреевна улыбнулась:

— Не так уж и много съедаешь, раз в день трапезничаешь. Глупости. Сколько помогаешь: дети счастливы, дед Макар при деле, дрова порублены. Но суть не в этом. Ты же друг нашей семьи. Я очень хочу, чтобы друг остался. Даже если станешь зарабатывать, нам ничего не нужно. Мы не бедны, а вот ты — сирота. Я честно, Гриша, говорю — мне спокойнее, когда все рядом. Как я извелась, пока ты жил в N на этой жуткой квартире! Лёгкие деньги, выпивка, девчонки — правда, Гриш?

— Вы всё знаете, мам Тань…

— Я ведь так люблю твою маму, и словно чувствую, как она за тебя переживает и молится…

Помолчали.

— Ведь я, мама Таня, нелёгкий человек. Может, когда-то трепетал душой, да жизнь внесла свои коррективы, и теперь это моя стезя, я привык. Даже нравится: сам по себе, что хочу, то ворочу. А на самом дне бывает весело… отвечать не перед кем, жизнь холостая и без родителей. Ведь не женился, да и не женюсь, пожалуй, хотя было на ком — вы в курсе, лицезрели Верусю. Я потерял чистоту души и помыслов, а совесть не заела. Боюсь, здесь, рядом, вам ещё тяжелее видеть в кого я превратился.