Карл VII. Жизнь и политика

В это же время миланский дипломат писал из Дижона своему господину Франческо Сфорца, как о необычном факте, что "в настоящее время никто в особенности королем Франции не управляет", добавляя, однако, что "кажется, наибольший авторитет у короля имеет Орлеанский бастард" [741] . Другой дипломат упоминает Гийома Гуфье де Буази, тогдашнего сенешаля Сентонжа, как "миньона и камергера, очень любимого королем", что не помешало, некоторое время спустя, его обвинить и осудить [742] . Однако очевидно, что Дюнуа и Гуфье были людьми разного уровня.

741

Ilardi et Kendall 1970–1971, I, 160. Депеша датирована 3 марта 1455 года.

742

Ilardi et Kendall 1970–1971, I, 226 (депеша датирована Лионом, 7 декабря 1456 года). Некоторое время Гуфье входил в ближайшее окружение Агнессы Сорель. Пьер Сала вспоминал, что входил в круг доверенных лиц "очень благородного рыцаря", сеньора де Буази, который вполне мог знать тайну Жанны д'Арк, "потому что в молодости был очень любим королем, настолько, что тот никогда не позволял спать в своей постели какому-либо другому, кроме него" (Quicherat 1841–1849, IV, 279–280). Историки частной жизни людей Средневековья сходятся во мнении, что подобная практика не свидетельствует о гомосексуальности.

Карл VII, в отличие от своего сына или Людовика XIV, вряд ли мог править самостоятельно. Как и Людовик XIII впоследствии, он, в силу обстоятельств и особенно своего характера, охотно положился бы на главного министра или правительственную команду, но был вынужден предоставлять слишком много власти фаворитам, от которых, в конце концов, с его одобрения или без, избавлялись путем заговоров, иногда заканчивавшихся кровавым финалом.

Система управления: Колесо фортуны?

История, рассказанная Шатленом, дает право на иное суждение. Сцена происходит во время встречи в Пуатье, вероятно, в июне-июле 1443 года, между королем и его единокровной сестрой, к которой он был очень близок, Маргаритой де Валуа, ставшей дамой де Бельвиль в результате брака с Жаном Арпеденом, сеньором де Монтегю. Маргарита была дочерью Карла VI, на которого, как говорили, была очень похожа, и Одетты де Шамдивер. Во время этого разговора Маргарита задала брату следующий вопрос: почему после Аррасского мира, вопреки своим обязательствам, вы держали при дворе Прежена де Коэтиви, племянника Танги дю Шателя, одного из убийц Иоанна Бесстрашного, и даже предоставил ему "такую власть, что без него ничего не решалось"? Король ответил: Прежен — доблестный рыцарь и один из мудрейших людей моего королевства, но я ни в коем случае не предпочитаю его всем остальным, а лишь позволяю давать мне советы в свой черед, как и другим. Сестра короля продолжает: но тогда почему, если его советы так хороши, вы не держите его и других постоянно при себе, почему возникают все эти заговоры, которые, по словам Шатлена, привели к образованию "лиг" и "противоборствующих группировок"? Ответ короля: я согласен, что вокруг меня есть много добрых людей которые пытаются прорваться к власти, но власть это пустое место за Круглым столом справа от короля Артура, предназначенное для рыцаря, который преуспеет в поисках Грааля, но горе тому самонадеянному, кто займет его недостойно. Напрасно мои слуги надеются "оставаться при власти дольше, чем их предшественники", их все равно сменят одного за другим. Далее Карл VII использует другое сравнение — с колесом фортуны: такой слуга думает, что прочно закрепился на вершине, но достаточно одного оборота колеса, и он будет сброшен вниз. Конечно, колесо фортуны проворачивает сам король, но делает он это только после того, как исчерпает ресурсы человека, взобравшегося на вершину, отправляя его в опалу. Короче говоря, Карл VII, как говорили, разработал для приближенных такую систему конкуренции, которая позволяла требовать от них службы с максимальной преданностью его персоне и королевству [743] . Эти слуги, которые считали, что наконец-то сорвали главный куш, "вдруг обнаружили, что им причитается и выплачивается то же жалование, что и остальным. И так от первого ко второму, от второго к третьему, от третьего к четвертному, от четверти к пятому". Бенефициаром этого непрерывного процесса был только Карл VII, "настолько, что в конце концов его слава и царствование оказались на вершине колеса фортуны собранного из частей разных людей находившихся при власти". Следует признать правдивость этой истории; однако, с одной стороны, эта практика не была лишена риска (ее явно критиковали), а с другой стороны, нет уверенности, что она действовала с самого начала царствования. Возможно, что эта остроумная интерпретация короля, была сформулированная постфактум. Остается впечатление, что, по крайней мере в первые годы, Карл VII, вовсе не руководил происходившей вокруг него игрой.

743

Chastellain, 1991, 311–312.

Стало ли падение Ла Тремуйя в 1433 году поворотным моментом? Нет уверенности, что даже в течение пяти критических лет, когда он руководил делами в сотрудничестве с канцлером Рено де Шартром, король не был более чем символом, которым эти люди прикрывались. С середины 1430-х годов Карл VII уже больше контролировал ситуацию, внимательно выслушивая различные и даже противоречивые мнения, высказываемые его окружением, а затем принимал чью-либо сторону. Именно эта способность выслушивать оправдывает послания, адресованные королю Жаном Жувенелем дез Юрсеном, ведь если бы Карл VII был не более чем безвольной и немой статуей, какой во всем этом был смысл?

Король как дипломат

Мудрость и воля короля особенно проявилась в дипломатии. В ноябре 1456 года в Лион прибыло бургундское посольство, во главе с двумя рыцарями, Жаном де Кроем, сеньором де Шиме, и Симоном де Лаленом, сеньором де Монтиньи, а также Жаном де Клюньи, мэтром Палаты прошений двора Филиппа Доброго, и герольдом Ордена Золотого руна. Главной целью посольства было разрядить напряженные отношения между Карлом VII и его сыном, который несколькими неделями ранее укрылся в Бургундии. Похоже, что именно этот герольд рассказал Жоржу Шатлену подробности о посольстве, которые тот подробно изложил в своей хронике. Первый контакт послов был с Дюнуа, который сказал им, чтобы они терпеливо ждали, когда будет назначена дата аудиенции у короля. Через несколько дней Жан дю Мениль-Симон, бальи Берри, и Жан д'Олон, тогдашний сенешаль Бокера, сообщили послам, что те будут приняты королем в пятницу 26 ноября в Сен-Симфорьен-д'Озон, небольшом городке, расположенное в одном дне пути от Лиона. Утром в субботу 27 ноября послы были доставлены в королевскую резиденцию и введены в зал, где Карл VII стоял у подножия своего трона. Справа и слева вдоль стен были расположены две скамьи, третья — напротив трона. Сеньор де Шиме вручил королю письма от герцога и Дофина. Король прочитал их и поинтересовался у послов здоровьем Филиппа Смелого, но ничего не спросил о Людовике. Затем он передал письма своему канцлеру, сел на трон и позволил послам изложить свое дело, что и сделал Жан де Клюньи. Затем Карл VII покинул зал приема и удалился с членами своего Совета на совещание. Вернувшись король сообщил послам, что ответ скоро будет подготовлен, а тем временем они будут находиться под опекой маршала Лоэака, адмирала Бюэя, Ришар Оливье и Этьена Ле Февра, метра Палаты прошений двора. Затем посольство вернулось в Лион.

В воскресенье 28 ноября послы вручили свои верительные грамоты канцлеру, который сказал им, что Дофин со всем смирением должен был лично явиться к королю и тогда получил бы то, что хотел. В тот же день бургундцев принял за ужином авиньонский кардинал Ален де Коэтиви и говорил с ними, в частности, о походе против турок, о котором герцог все еще думал. По мнению прелата путь поморю был бы гораздо предпочтительнее.

В последующие дни послы побеседовали с Ришаром Оливье, графом де Дюнуа и графом дю Мэн, что позволило им лучше узнать настроение короля.

В четверг, 2 декабря, Дюнуа сообщил им, что его господин примет их в следующую субботу, после мессы, по-прежнему в Сен-Симфорьен и после ужина даст им свой ответ.

4 декабря выслушав в 5 часов утра мессу в Лионе, в 6 часов послы отправились в Сен-Симфорьен и прибыли в Отель Сен-При, где остановился король.

Когда король закончил слушать мессу, в зале кроме него остались только графы дю Мэн, де Дюнуа и де Даммартен, маршал Лоэак, адмирал Жан де Бюэй и Оде д'Эди [744] . Послы преклонили перед королем колено. На этот раз настала очередь говорить Жана де Кроя. И когда он закончил, Карл VII не прося никого из своего окружения говорить от его имени, ответил сам. Хронист уточняет, что король сделал это по собственному желанию. После ужина, где послы стали гостями графа дю Мэн, они вернулись в тот же зал приемов. На этот раз, Карл VII предоставил отвечать канцлеру, и тот методично разобрав все четыре пункта бургундских "претензий" изложил ответ короля. Затем было сказано, что претензии и ответ на них должны быть записаны. Тут король вмешался и предупредил, что составление письма герцогу Бургундскому займет еще некоторое время.

744

Этому искусному человеку предстояло сделать блестящую карьеру при Людовике XI.

Послы вернулись в Лион, где оставались до субботы 11 декабря, когда король снова вызвал их в Сен-Симфорьен. После нового выступления Жана де Клюньи Карл VII высказался лично. Подчеркнув свои добрые намерения, король заявил, что угрозы приписываемые ему Дофином, оскорбляют его искренние чувства, ведь "даже самый суровый отец в мире не поступил бы так со своим ребенком". И именно его "зять" [герцог Филипп] должен был "показать" сыну его недостатки. Пять или шесть раз, чтобы подчеркнуть важность вопроса, король повторил предложения герцога, которые по его мнению были недостаточными. На этой аудиенции присутствовали Дюнуа, Лоэак и Бюэй. Затем все отправились на обед, а послы снова стали гостями графа дю Мэн. После обеда они вернулись в Лион, где побывали в соборе Святого Иоанна на похоронах Карла, герцога Бурбонского, умершего 4 декабря. По завершении траурной церемонии посольство убыло в Брюссель.

Все это свидетельствует о бдительности, с которой следили за этим делом, и о непосредственной роли короля, выходящей далеко за рамки протокола.

Карл VII и контроль над делами

По словам Анри Боде, который, по общему признанию, приукрашивал действительность, Карл VII четко контролировал функционирование государственного механизма и был внимателен к сотрудникам, которые обеспечивали его работу. Так, он приказал составить список своих придворных слуг (камердинеров, поваров и виночерпиев) в соответствии с их возрастом и оказываемыми услугами и когда какие-либо должности становились вакантными, они заполнялись в соответствии с порядком данного списка, но если назначенные лица не обладали способностями для новой работы, он заставлял их продавать эти должности подходящим людям, что, по крайней мере, обеспечивало им пенсию. Так, например, должность заведующего соляным складом могла быть продана максимум за 300 или 400 экю. Король принимал все поданные на его имя прошения и ознакомившись с ними распределял их по темам: те, что касались правосудия, поручались на рассмотрение канцлеру; если они касались войны, то направлялись коннетаблю, маршалам, капитанам и военным казначеям; если же касались финансов, то передавались генеральным приемщикам доходов и казначеям Франции [745] . После рассмотрения прошений, этими лицами составлялся отчет, который представлялся королю для принятия окончательного решения. Карл VII контролировал все: "Все письма, предназначенные для отправки кому-либо, он прочитывал слово в слово и подписывал собственноручно никогда не используя никакой печати", в отличие от Людовика XI, доверявшего подпись секретарю, за что его порицал Тома Базен [746] . Когда в Парламенте открывалась вакансия, король выбирал нового советника из трех предложенных ему имен. По крайней мере, раз в год король прочитывал "все финансовые отчеты, поскольку хорошо в этом разбирался". "Он собственноручно утверждал отчеты генеральных приемщиков и казначеев". После консультации с представителями трех сословий он отменил повышенную талью [747] . Генеральным приемщикам было приказано "изучить возможности сословий, с целью равномерного распределения налогов". "Военным казначеям было поручено ежегодно выплачивать солдатам жалование". Пенсии, выплачиваемые великим людям, были умеренными, деньги стабильными, ни золото, ни серебро не разрешалось вывозить за пределы королевства. "Ни один принц или сеньор в королевстве не осмеливался собирать налоги в своих землях без разрешения короля, которое тот давал весьма неохотно и не без разумных оснований и согласия жителей".

745

Генеральный приемщик доходов выполнял функцию министра финансов и отвечал за исполнение бюджета. В то время существовало четыре генеральных приемщика доходов (для Лангедойля, Лангедока, Заречья и Нормандии), каждый из которых отвечал за сбор налогов в одном из округов. Казначеи Франции контролировали поступления и расход доходов королевского домена.

746

Academie des Inscriptions et Belles-Lettres, comptes rendus des seances de l'annee 2015, 1361 ("hommage" de Philippe Contamine du livre de Claude Jeay, Signature et pouvoir au Moyen Age, Paris, 2015).

747

Снижены налоги.

Все это, без сомнения, похоже на слишком идиллическую картину. Тем не менее, большое количество документов с подписью короля сохранилось в Национальной библиотеке Франции, провинциальных архивах и в других местах. Твердую и элегантную подпись короля, можно увидеть, в частности, в нижней части финансовых документов. Складывается впечатление, что, по крайней мере во второй половине своего царствования, Карл VII добросовестно и компетентно выполнял свои королевские обязанности.

Эти обязанности становились тем более сложными, поскольку решение не только главных дел, но и множества вопросов, которые мы посчитали бы второстепенными, возлагалось именно на короля, ведь он считался источником милосердия и справедливости. Королевская власть по определению была централизованной, даже если она осуществлялась из разных мест пребывания Карла VII.

Однако из источников неясно, сколько времени король посвящал делам каждый день, постоянно или с перерывами, и сколько дней в году уделялось исполнению государственных обязанностей. Например, выяснилось, что в день недели, на который выпадал праздник Невинно Убиенных Младенцев, аудиенции не проводились. В Напоминании Иоланды Арагонской рекомендуется следующий распорядок дня: подъем в 6 утра, месса в 7 утра, занятие делами королевства до 10 утра, обед, "после обеда негласные развлечения в небольшой компании своих приближенных", ужин в 6 вечера, отход ко сну в 10 вечера [748] . Но этот распорядок дня соответствовал тому, которому по словам Кристины Пизанской следовал Карл V. Как это было на самом деле, сказать невозможно, поскольку политические обстоятельства и характер короля за сорок лет его царствования значительно изменились. В любом случае, было бы неправильно представлять Карла VII королем-бюрократом, каким, как говорили, был австро-венгерский император Франц Иосиф (1830–1916), с образцовой усидчивостью занимавшийся делами за рабочим столом, или использовать по отношению к нему термин "трудолюбивый", как называли Карла Смелого.

748

Chartier 2012, 73.