Карл VII. Жизнь и политика
Шрифт:
О том, что Карл VII, интересовался вопросами экономики, особенно если они имели политические последствия, можно судить по меморандуму о ситуации в Бордо, написанному для него Регно Жераром из Ла-Рошели, которому король неоднократно поручал различные миссии, включая доставку из Шотландии первой жены Дофина Людовика. В этом меморандуме, датируемом, вероятно, 1453–1454 годами, внимание Карла VII было обращено на то, что если город сохранит верность и откажется от своих англофильских настроений, то его можно будет поощрить возобновлением торговли с Англией, которая могла экспортировать шерсть и тонкие сукна, свинец, олово и уголь, но, прежде всего, импортировать за большие деньги знаменитые гасконские вина. Это ежегодно приносило бы в казну до 100.000 золотых ноблей (200.000 экю): "И стало бы большой выгодой для короля и его королевства" [814] . Этот меморандум является проявлением возрождения интереса французов середины XV века к экономическим вопросам. Хотя он стал более выраженным только в последствии, достаточно вспомнить конфликты из-за Лионских ярмарок, в начале царствования Карла VIII, которые привели к нескольким делам, в которых каждая из тяжущихся сторон представила свои аргументы и ожидала королевского решения. В 1941 году был опубликован обширный и очень эрудированный
814
Bochaca 2011.
815
Gandilhon 1941.
Но о том, чтобы Карл VII делал в экономику королевства какие-либо инвестиции, для содействия ее восстановлению, не было и речи. Прежде всего, от короля ожидалось, что он будет принимать для общего блага исключительно административные меры, а частные инициативы оставит на волю случая. Исключением были крупные субсидии, предоставленные королем производителям доспехов и оружия, особенно итальянцам, которые с 1449 года обосновались в Туре и Бурже. К моменту его смерти, похоже, что в конкурентной борьбе победил первый из этих двух городов, и таким образом Тур не только стал "главным рынком импортных доспехов" из Ломбардии, но и располагал целым "промышленным комплексом" с многочисленными мастерскими, кузницами и фабриками. В 1462 году итальянец Бальзарини да Треццо, который некоторое время вел дела с Жаком Кёром, сотрудничал с 22-я компаньона, большинство из которых были французами [816] . У королевской власти середины XV века не было иного выбора, кроме как взять на себя управление этим важным городом.
816
Chevalier 1972, 239–241.
Французское королевство середины XV века не было образцом благосостояния, предпринимательства и образования, разве что в гомеопатических дозах, с целью укрепления своего доброго имени. Карлу VII, как благосклонному покровителю или даже отцу народа, подобало раздавать милостыню, чутко реагировать на нужды купечества, следить за надлежащим функционированием университетов и позволять духовенству выполнять свою задачу. Давайте еще раз обратимся к Анри Боде: "Куда бы король не отправлялся, с ним рядом всегда находился Великий раздатчик милостыни [817] , по распоряжению которого портные и сапожники снабжали одеждой и обувью всех бедняков [818] . Он же раздавал деньги бедным девушкам на замужество, на ремонт больниц и церквей, а также на обеспечение их необходимой утварью" [819] .
817
La Selle 1995, 298–301, в царствование Карла VII Великим раздатчиком милостыни с 1418 по 1442 год был Этьен де Монморе, его сменил Жан д'Осси (епископ-герцог Лангра), который после смерти Жерара Маше стал также и духовником короля.
818
Не стоит забывать, что в Средние века торговля подержанными товарами были одним из основных видов коммерческой деятельности.
819
Chartier 1858, III, 130–131 и 148 (ремонт колокольни Сент-Шапель в Париже).
Жан Жувенель дез Юрсен, родившийся в 1388 году в процветающей семье, юрист по образованию, с 1433 года стал епископом-графом Бове и пэром Франции, после того как в 1418–1432 годах занимал должность королевского адвоката в Парламенте Пуатье. Этот консервативный церковник и преданный королю человек, обладал высоким уровнем культуры и реальным опытом управления. В 1433 году, ассамблея Генеральных Штатов должна была состояться в Блуа, чтобы одобрить предоставление королю очередной субсидии и "рассмотреть очень жалкое и плачевное состояние этого королевства, которое, как известно, разрушено и обезлюдело из-за отсутствия порядка и надлежащего управления". Воспользовавшись случаем, епископ Бове написал послание, которое в итоге по неизвестной причине так и не было отправлено. В нем содержится не только мрачный диагноз духовного и мирского состояния королевства, но также и предписание, адресованное каждому из трех сословий. По мнению Жана Жувенеля, первой обязанностью всего политического тела государства, является почтение к королю, душе и "отцу всего общества, господину и повелителю всех людей и благ", поскольку все в этом королевстве связано с ним верой и почтением, и поэтому ему следует оказывать "помощь и поддержку". Что касается клириков, то их первейшая обязанность — молиться "за благополучие этого королевства", ибо оно "подобно истерзанному ветром кораблю в бурном море". Но одних молитв недостаточно и клирики обязаны предоставлять королю деньги, как своего рода безвозмездный подарок. Ведь, вопреки тому, что говорят, у многих из них все еще есть значительные ресурсы. Со своей стороны "принцы, герцоги, графы, дворяне, рыцарям и оруженосцы" должны, поскольку это является их "предназначением", посвящать себя "делу короля и общественному благу". Не все дворяне разорены, есть и такие, кто имеет достаточный доход, чтобы жить, ничего не требуя у короля или его подданных. Короче говоря, от дворян ожидалась военная служба за свой счет, поскольку на карту была поставлена их честь и "восстановление королевства Франции", и это принесло бы им спасение души и "великую славу в этом мире". При этом тех, у кого ничего нет следует "поддерживать" в жизнеспособном состоянии. Но и жители добрых городов, имеющие различные привилегии, должны помогать королю ничего не жалея.
Что могло произойти, в долгосрочной перспективе, в случае выполнения этой требовательной программы? Не без сопротивления, но города соглашались платить. Церковь далеко не всегда отказывала в финансовой помощи, и прежде всего она вносила большой вклад, словом и делом побуждая народ к беспрекословному повиновению королю. Что касается дворянства, то оно долгое время пыталось увильнуть от выполнения своего долга, поэтому приходилось обращаться к иностранцам и небольшим трудно контролируемым отрядам воинов, более или менее состоящим из дворянства, но действующих как вольные подрядчики. Традиционный "призыв" дворян и других держателей фьефов в армию претерпел если не полный, то, по крайней значительный упадок, пока не был возрожден в 1448–1449 годах. Добрые города, с некоторыми
оговорками, в зависимости от политической и военной ситуации, не препятствовали укреплению королевской власти. Самым большим внутренним препятствием, которое должен был преодолеть Карл VII, было сопротивление великих феодальных домов, которые стремились проводить свою собственную политику.Сельские жители (самые многочисленные, если не самые облагаемые налогами) вовсе не стремились бунтовать против королевской власти. Единственное задокументированное восстание нормандских крестьян произошло в 1434–35 годах, но оно, явно, было направлено против английских оккупантов (Карла VII можно винить только в том, что он не поддержал этих скромных людей). Трудно сказать, как в целом крестьянство относилось к Карлу VII, и поскольку установление мира было их главной заботой, упрек, который они могли бы предъявить королю и его чиновникам, заключался в том, что королевская власть все еще этого не добилась, и не могла контролировать солдат, якобы находившихся на ее службе. Тем не менее, король счел нужным создать ополчение вольных стрелков, что, в принципе, означало, что каждые 80 очагов (то есть около 400 человек, что являлось густонаселенным приходом) должны были выставить и частично экипировать обученного и мотивированного бойца, который, гордился бы служением королю и ненавидел английских захватчиков. Вольные стрелки довольно эффективно показали себя, во время отвоевания Нормандии в 1449–1450 годах и во время второй кампании в Гиени в 1453 году. Но вряд ли в этом случае можно говорить о создании "национальной" пехоты.
Чего же ожидали от короля его подданные? Во-первых, установление мира, который постепенно улучшит их положение. Но какой ценой, на какой основе и какими средствами, им было неясно. Во-вторых, чтобы его фискальные требования были обоснованными, умеренными и справедливо распределенными. В-третьих, сильной и стабильной монеты, выраженной в расчетных деньгах, поскольку это была очевидная королевская обязанность. В-четвертых, здравого и не затянутого правосудия, осуществляемого ответственными судьями, как в уголовных, так и в гражданских делах,. В-пятых, предоставления или подтверждения различных милостей и привилегий. Короче, в представлении подданных королевская власть должна была быть сильной, справедливой и внимательная как к конкретным, так и к общим проблемам.
В целом, хоть и не без проблем, подданные своего короля не подвели. Согласно Краткой истории Франции (Abrege de l'histoire de France), написанной анонимным хронистом, жившим во время царствования Людовика XII, [820] Карл VII "пользовался у своих подданных настоящей любовью". "Благодаря добродетели и доблести своих подданных и слуг он вернул себе и потерянное королевство, и свою честь". Поэтому "лотарингская дева" и пришла ему на помощь. "И с тех пор дворянство Франции одержало много побед над своими врагами. А народ также не упускал случая проявить верность и старался следовать добродетели и благоразумию вельмож". Какое прекрасное единодушие! Если королю и было трудно определить пределы своей власти в границах королевства, то это являлось последствиями длительного военного превосходства его противников, особенно англичан, а также из-за "разногласий" внутри Французского королевского дома, ведь у каждого из принцев крови были свои собственные сторонники, друзья, союзники и подданные.
820
Soyer 1913.
Любили ли французы Карла VII так, как они любили, как говорили, бедного Карла VI? Матье д'Эскуши пишет о "жалобных криках" и "причитаниях", которые сопровождали его похоронную процессию: "Публично его называли Карлом Возлюбленным" [821] . Был ли он, как мы бы сказали, "популярным королем"? Вопрос достаточно спорный, хотя, при прочих равных условиях, ничто этого не исключает. Поразителен контраст Карла VII с его сыном, Людовиком XI, который, как новый Тиберий, чьим Капри стал Плесси-дю-Парк, играл на страхе, который он всем внушал. Довольно распространенная пословица гласит, что "тот, кто любим народом, является господином своей страны, а тот кого народ ненавидит никогда им не станет" [822] . В средневековой (и христианской) концепции самой важной политической связью между королем и его подданными была взаимная любовь. В целом, Карл VII не мог пожаловаться на своих простых подданных, а препятствиями, которые ему пришлось преодолеть, были те "разногласия" в верхах, с которыми он столкнулся на пути к власти и возможного повторения которых он, не без оснований, не переставал опасаться, на протяжении всего своего царствования. Правда, эти "разногласия" были не только результатом каких-либо непродуманных решений, а в определенной степени основывались на общественном мнении, страстях и коллективной реакции. Так что иногда некоторые принцы могли быть популярнее короля.
821
Escouchy 1863–1864, II, 425.
822
Hassell 1982, 240.
Заключение
Портреты короля
Искусство средневекового "похожего" или "реалистического" портрета зародилось вовсе не в середине ХV века, оно имеет гораздо более древние корни. Тем не менее, переломный момент наступил именно тогда, о чем свидетельствуют портрет Филиппа Доброго работы художника, принадлежащего к школе Рогира Ван дер Вейдена, хранящийся в Муниципальном музее Брюгге, и портрет императора Сигизмунда работы Антонио Пизанелло, хранящийся в Музее истории искусств в Вене, и это лишь два примера реалистичных изображений государей. Благодаря Жану Фуке (ок. 1420 — ок. 1480), Карл VII является третьим примером. Исследования историков и искусствоведов, несмотря на скудость письменных источников, позволяют считать, что на сегодняшний день известно пять портретов короля, выполненных тем или иным художником:
1. Не сохранившийся портрет в половину груди, известен по копии, которая когда-то принадлежала коллекции Акиллито Кьеза, а сейчас находится в частной коллекции в США. Король изображен одетым в плиссированный жакет с меховым воротником, на его безбородом лице играет легкая улыбка; нос довольно длинный, брови тонкие; голову покрывает не шаперон, а круглая шляпа, возможно, из фетра, с довольно плоской тульей и широкими приподнятыми полями; шляпа украшена двумя лентами, образующими два параллельных зигзагообразных узора, один — на полях, другой — на тулье.