Каролина

Так добровольный взнос во славу Богов прибавился к сумме, пополнявшей карман гранда Айвора. С тех пор возле борделя – еженощно от заката до самого утра – ненавязчиво околачивалась парочка нуррингорских псов.

Девушки не возражали, что дела стала вести я. Пока всё шло хорошо: хватало на еду, тёплую одежду и средства гигиены, да ещё и на необязательные радости оставалось, – они не проявляли интереса к цифрам.

Только Дэзи приходила, когда не принимала у себя гостя. Я жаловалась, что устала, что от мерцающего огонька свечи слезятся глаза. Вчера я трижды складывала числа в столбце, и каждый раз получался другой результат.

– Отдохни, завтра будет новый день.

Дэзи любила повторять эту мою неосторожно брошенную фразу. Она верила в новые дни, будто они чем-то отличались от старых. А ещё Дэзи верила в улыбку и в лето, которое для неё никогда не заканчивалось. Всегда тёплая на ощупь, она даже на пороге зимы разгуливала по дому босая, в тонкой ночной сорочке.

Приподняв кружевной подол, Дэзи уселась верхом на стул позади меня и вытянула шею, чтобы взглянуть на записи.

– Ну и как у нас идут дела? – спросила она беззаботно.

– Лучше, чем в прошлом месяце, но со следующего квартала я ещё подниму цены на некоторые напитки.

– Сидр из прозрачных северных яблок хорошо заказывают, – Дэзи хихикнула мне в затылок. – Он игристый, легко пьётся… сегодня три бутылки разлили.

Впрочем, она скоро потеряла интерес к учётной тетради. Запустив руки мне в волосы, Дэзи собрала их узлом и закрепила шпилькой. Её тёплое дыхание пощекотало шею.

– Ты всегда так низко склоняешься над свечой… – пробормотала она с лёгким укором. – Я смотрю и боюсь, что вот-вот вспыхнут. А мне нравятся твои волосы, красиво отрасли. С длинными волосами ты… мягче.

– Хорошо, что это лишь видимость.

Проморгавшись, я с обречённым вздохом сжала перо и уставилась на колонку из цифр. Кажется, ошибка затаилась в этой строчке…

– Ты правда устала, – прервала Дэзи мои размышления.

– Мне нужно рассчитать это до завтра. Утром… Дэзи, мне правда…

Край юбки скользнул по бедру.

– Рассчитывай. Я тебе мешаю?

– Чуть-чуть разве что.

Рука дрогнула, и на бумаге расплылась фиолетовая клякса.

– Какая у нас выручка за неделю? – Дэзи положила подбородок мне на плечо.

– Мм… восемьсот десять райнов.

– Хорошие цифры, я помню, как они пишутся.

Перо в моей руке с треском сломалось пополам.

– Восемь… – Дэзи вывела пальцем знак. – Правильно?

От шумного вздоха огонёк свечи опасливо задрожал.

– Потом, – Дэзи прочертила длинную линию, – единица… а дальше, – она обвела круг, – ноль. Мне нравится, как ощущается ноль, я ещё его порисую, ладно?

Ночью мне тоже нравилось, как ощущался ноль. А сейчас я втянула голову в меховой ворот плаща, чтобы скрыть от прохожих порозовевшие щёки.

– Остановишь здесь, Таммит? – попросила я, на ощупь отсчитывая в кармане шесть райнов. Мы как раз свернули на Бузинную улицу, и почему-то мне захотелось пройти последние две сотни шагов пешком.

Извозчик натянул поводья и спрыгнул на землю, чтобы помочь мне выбраться.

– На замёрзнете, госпожа Каролина? – спросил Таммит заботливо. Ссутулившись, он исподлобья заглядывал мне в глаза и будто не интересовался монетами, которые опустились в его ладонь, однако торчащие из ушей Таммита волоски подёргивались в такт звону. Первый дзинь, второй… шестой – и довольная улыбка растянула его сухие губы. – Да и торопиться вам надо, стемнеет скоро, меж прокричит… Ох, да что это я! Не вспоминай межа перед сном.

Я подождала, пока Таммит трижды обернулся вокруг себя и постучал по деревянной стенке повозки, а после ответила:

– Успею, Таммит, тут недалеко.

– Завтра утром к сапожнику, как обычно? Буду ждать вас у порога. – Он поклонился.

Правду говорят: найди постоянного, жадного до заказов извозчика, и не нужно вести календарь. Я кивнула.

– А в конце месяца снова к колдуну! – Таммит взобрался обратно на козлы. – Я помню, всё помню госпожа Каролина. Вы уж не вздумайте в такую даль пешком идти или кого другого нанять. Ваш покорный слуга довезёт быстрее и надёжнее всех!

К колдуну… Так получилось, что я прожила в борделе Мэрг несколько месяцев, а с Куарой, нашим колдуном, познакомилась только после её смерти. Прежде он был неосязаемой тенью, терпковатым привкусом подмешанного в вино снадобья, сорвавшимся стоном фальшивого экстаза… Впервые подходя к его одиноко торчащему дому – за пустыми амбарами в конце переулка, – я ожидала увидеть осанистого, горделивого старца с блестящей седой бородой до самого пояса и в расшитом тайными письменами балахоне.

Однако дверь мне открыл обычный мужчина лет пятидесяти. Он вытер руки о без того замызганный фартук и, сощурившись, уставился на меня. Ещё пристальнее – маленькими глазками-пуговками – меня рассматривала коричневая птичка, которая сидела у него на плече.

– Мне нужен Куара, – сообщила я им обоим. – Вчера я посылала записку. Я Каролина. Я теперь вместо… после Мэрг.

– Хм. Куарой буду я. Проходи, Каролина. – Он посторонился и указал на кресло возле камина. В тот день стоял душный летний зной, но в камине трещали дрова, наполняя тесную комнатушку ненужным теплом. Шея под воротником тут же вспотела, а Куара ещё и сунул мне в руки чашу с обжигающим отваром.

– Мята, – пробормотала я. – Мне нравится мята.

– Знаю. – Он уселся напротив.

Птичка походила туда-сюда – от уха до грубого шва рукава, – пискнула и перепрыгнула на спинку кресла, криво взмахнув перебитым крылом. Летать она больше не сможет. Куара, поразмыслив о чём-то своём, достал из кармана фартука вязание. Спицы ловко заходили в его пальцах, нитка вилась, тянулась, плелась… а колдун ни разу ни опустил голову – всё рассматривал меня чуть прищуренными раскосыми глазами в обрамлении соломенных ресниц. И казалось, что острые спицы его раскраивают мне грудь, а взгляд ковыряет обнажившуюся душу.

Я глотнула мятного отвара: горло обожгло, а от эфирных масел по затылку пробежал холодок.

– В первых числах осени нам нужно будет… – решилась я, но Куара мотнул головой. Может, правда колдун, а не просто толк в травах знает? Может, он и мысли читает? Про сорок райнов, которые указаны в учётной книге Мэрг; про «то сладкое от бессонницы», что просила Лурин; про чудодейственное средство, чтобы не зачать: мы все постоянно принимали его – так, на всякий случай. Про мои собственные страхи, которыми я пока не готова была делиться.