Карт-Бланш для Синей Бороды

Барбетта, увидев, как я пью, просветлела лицом, и сразу стала оживленной и принялась болтать без умолку:

— Я взобью вам подушки, миледи, чтобы спалось мягче! И давайте заплету вам косы! А, может, хотите чего-нибудь покушать или выпить?

— Нет, благодарю. Мне достаточно чая, он очень вкусный.

— Я заварила мяту, она успокаивает.

— Да, это то, что нужно.

Барбетта вдруг замолчала и замерла, держа в руках подушку. Молчала она как-то слишком уж долго, и я встревожилась:

— Что-то случилось?

— Даже не знаю, что сказать, миледи… — промямлила она. — И промолчать, и сказать

— одинаково гадко.

— Милорд пошел к леди Анж? — спросила я спокойно, хотя все в груди так и оборвалось.

— Встретила в коридоре, — буркнула служанка.

— А, ясно… — я не знала, что еще на это сказать, поэтому сделала еще несколько глотков мятного чая.

— Вы только знайте, что мы все — за вас, — сказала Барбетта, по-прежнему комкая подушку. — Эта леди никогда нам не нравилась.

— Мы не можем обсуждать милорда, — сказала я. — И в любом случае, относитесь к леди Анж почтительно, что бы ни произошло. А теперь оставь меня, я устала и хочу спать.

— Слушаюсь, миледи, — Барбетта забрала поднос и ушла.

Я снова выглянула в коридор — якобы для того, чтобы успокоить Пепе, а на самом деле, чтобы еще раз посмотреть на комнату леди Милисент. Пожелав слуге графа спокойной ночи, я снова улеглась в постель, но долго не могла уснуть. О чем пойдет разговор между Аленом и Милисент? И будет ли им до разговоров? Матушка часто говорила: старая любовь не забывается.

Незаметно для себя я задремала и видела во сне змей, танцующих на хвостах вокруг моей постели.

Проснулась я оттого, что внизу хлопнула дверь. Значит, слуги уже встали и принялись топить печи, а значит, пора вставать и мне, чтобы приготовить завтрак для падчерицы и мужа. Мужа…

Я села, потягиваясь, и увидела Алена, который сладко спал на другом краю кровати. Получается, он пришел и лег рядом, а я даже не услышала. И если он пришел ко мне, а не остался с Милисент, то неужели все, о чем я мечтала, сбылось? Мне захотелось тут же разбудить его и расспросить, но я сдержалась. Он спал так крепко, что было бы преступлением тревожить его сон. Да и кто знает, что я услышу? Может, лучше еще хоть несколько часов прожить в сладком неведении?

Осторожно спустившись с постели, я оделась и выскользнула из спальни. Верного Пепе в коридоре не было, но это меня ничуть не удивило — видимо, граф посчитал, что его одного достаточно, чтобы охранять меня от убийцы.

В кухне Барбетта уже разогревала воду и собиралась замешивать хлеб. Увидев меня, она тут же предложила мне чашку горячего чая, чтобы проснуться окончательно.

— Она уехала, — сказала как бы между прочим Барбетта, отсыпая нужное количество муки.

— Уехала? — невозможно описать облегчение, которое я испытала после этих слов. Навалилась внезапная слабость, и мне пришлось сесть, потому что ноги не держали.

Служанка посматривала на меня искоса, но помощь не предлагала, понимая, что обычными средствами тут не поможешь.

Если леди Милисент уехала, а Ален пришел ко мне, то означает ли это, что он окончательно выбрал меня? Но нет, Бланш, не поддавайся буре, которая разыгралась в твоей душе. Вчера ты преждевременно отчаялась, а сегодня хочешь преждевременно обрадоваться.

Приготовление завтрака помогло мне обрести хоть какое-то душевное спокойствие. Вскоре были готовы творожные оладьи с черничным вареньем для меня и Гюнебрет, и каша с кровяными колбасками для графа. Мне оставалось только поставить на стол яблоки, которые я запекла с корицей, орехами и медом, но в тот самый момент, когда я отвернулась от печи, держа в руках блюдо с яблоками, в кухню заглянул граф.

Ах! Блюдо выпало из моих рук и разлетелось на кусочки, встретившись с каменным полом, а великолепные яблоки таки брызнули сочной начинкой в разные стороны.

— Не беспокойтесь, миледи, я все уберу! — засуетилась Барбетта.

— Доброе утро, Бланш, — сказал Ален

— Доброе утро, милорд, — ответила я, испытывая чудовищную неловкость и пытаясь пошутить. — Вот, какая я неуклюжая… Сегодня вы остались без сладкого.

— Иди сюда, — позвал он, и я послушно проследовала за ним, но он повел меня не в гостиную, а к арочному окну, и я поняла, что он хочет поговорить наедине.

Мы встали по обе стороны окна. Утренний жемчужный свет падал на лицо моего мужа сбоку, еще больше заострив черты.

— Вы выглядите усталым, милорд, — сказала я. — Плохо спали?

— Плохо, — он улыбнулся и посмотрел на меня исподлобья. — Я поговорил с Милисент, она все поняла и уехала. Развода не будет.

Я помолчала, обдумывая эту новость, а потом спросила:

— Как она?

— Она не слишком страдала, не переживай. Выпросила у меня три деревни и успокоилась.

— Три деревни?! — ахнула я.

— Да, ты обошлась мне дешевле. Но я не хочу больше говорить про нее.

Я опять задумалась, а потом задала вопрос, который терзал меня уже давно:

— Почему вы хотели жениться на леди Милисент?

— Ты решила добить меня разговорами о ней? — спросил Ален.

— Не отвечайте, если не хотите.

— Хочешь знать правду?

Хочу ли я ее знать? Правду? Хочу ли?..

Я колебалась всего несколько секунд, а потом ответила:

— Да, милорд. Я буду благодарна вам именно за правду.

— Хорошо, — голос его звучал почти равнодушно, а сам он перевел взгляд за окно, наполовину затянутое ледяными стрельчатыми узорами. — На нашем браке настаивает король, потому что я обесчестил девицу ле Анже, а она пожаловалась.

— Вы в самом деле сделали это?! — воскликнула я в ужасе.

— Наверное, — сказал он еще более безразлично.

— Как это — наверное?!

Ален пожал плечами.

— Вы не помните, что произошло между вами и леди Милисент?

— Не помню, — он посмотрел мне в глаза, и я поежилась — таким холодом повеяло от него.

Но я желала узнать эту историю до конца:

— Как такое может быть, Ален?

— В тот вечер я напился. Напился, как свинья, прости уж меня за резкость. А когда проснулся — был с ней в постели. В ее комнате. Милли сказала, что я ворвался к ней ночью, обесчестил, а она даже не могла позвать на помощь, потому что я… обошелся с ней грубовато. Вот и все.

— Но… вы этого не помните?

— Я же уже сказал. В тот вечер я напился так, что собственного имени не помнил.

— А где был ваш Пепе?