Картофельное счастье попаданки

Мужчины полагали, что я не сумею ехать верхом без дамского седла. Но они и не догадывались, что куда больше, чем его отсутствие, меня испугало бы его наличие. И когда я ловко вскочила в мужское седло, лейтенант посмотрел на меня с восхищением, а принц Ланьонский с удивлением. Признаться, мне сильно мешали длинные юбки, но об этом его высочеству лучше было не знать.

Глава 77

Разумеется, тело короля Нормана не могло прибыть в Гран-Лавье в крестьянской телеге. А потому мы с его высочеством и лейтенантом Чандлером поехали вперед, дабы отправить им навстречу подобающий транспорт и сообщить о печальном событии герцогу Марлоу.

Моя лошадь подустала, и его высочество взял Армель к себе. Девочка уже спала, и потому мы не могли позволить себе ехать слишком быстро. К тому же было уже темно, и горная дорога могла оказаться опасной. Лейтенант ехал чуть впереди, давая нам с Кэррингтоном возможность поговорить.

Я по привычке называла его именно так, хотя теперь мне следовало и говорить, и думать о нём исключительно как о принце Ланьонском. Наверно, мне стоило проявить и больше почтительности и не докучать ему расспросами, но кое-что сильно волновало меня и требовало прояснения. К тому же я боялась заснуть в седле и свалиться с лошади, а разговоры хотя бы немного этому препятствовали.

— Вы никогда не жалели, ваше высочество, о том, что отказались от королевской короны? — спросила я. — Неужели, когда короновали вашего брата, вы не испытали хотя бы чуточку сожалений?

— В тот момент нет, — без колебаний ответил он. — Но я испытал эти сожаления чуть позже, когда мой брат продолжил неразумную политику нашего отца и еще больше обострил отношения с Арвитанией. Мы были слабее и в части армии, и в части финансов, который потребовались бы для ведения войны, а Норман не хотел этого понимать. Нам следовало наладить сотрудничество между соседями и попытаться жить мирно, а он делал всё, чтобы развязать конфликт. Однажды Дамиан Пятнадцатый мог не выдержать и напасть на нас, что привело бы для Терезии к катастрофическим последствиям.

Он рассуждал спокойно и разумно. И я снова подивилась тому, как могла раньше не замечать того, что очевидно указывало на его высокий статус. Впрочем, в своем детстве и в юности я не имела возможности общаться с аристократами и потому немудрено было, что я не отличила графа от принца.

Но ведь заблуждалась не только я, но и все, кто общался с Кэррингтоном те годы, когда он скрывался за чужим именем.

— Но неужели никто, с кем вы общались с тех пор, как стали называть себя графом, не узнал в вас сына короля? — это казалось мне странным.

Да, здесь не существовало фотографий. И центральных, распространяемых по всей стране газет тоже не было. Но не мог же принц за эти шесть или семь лет, которые произошли с тех пор, как он покинул королевский дворец, измениться настолько, чтобы его никто не рассекретил.

— Я несколько лет провел за границей, — ответил он. — Кто мог меня там узнать? Разве что послы Терезии, но с ними я не встречался. А когда я вернулся на родину, то предпочел избегать больших городов. А провинциальное дворянство не так часто бывает в столице и еще реже имеет возможность видеть своего короля и его родственников. Даже Марлоу, будучи герцогом, бывал в королевском дворце лишь несколько раз, и мы с ним там никогда не встречались. Даже если бы кому-то и показалось, что я похож на принца Ланьонского, то вряд ли он осмелился бы высказать такое предположение вслух. Мои волосы стали длиннее, прежде бледная кожа в результате долгих странствий загорела и огрубела, а тело обросло мускулами. Конечно, если бы я появился в королевском дворце, меня узнали бы многие. Но здесь, в глуши, это было маловероятно.

Я долго сомневалась, прежде чем задать следующий вопрос, но ответ на него был для меня очень важен, а потому я всё-таки не удержалась.

— Значит, моя поддержка после вашей дуэли с графом Расселом вовсе не требовалась вам? Вам достаточно было бы просто назвать себя, чтобы избежать всяческого судебного преследования. Должно быть, вы вдоволь посмеялись надо мной, когда я предложила вам себя в невесты.

Я почувствовала, как мои щеки запылали. Хорошо, что было темно, и мой спутник не мог этого видеть.

Почему-то именно теперь, когда я поняла, что между нами не может быть ничего общего, я отчаянно об этом сожалела. И мне отчаянно хотелось верить в то, что встречное предложение с его стороны вовсе не было шуткой. И что он делал его вовсе не для того, чтобы оказаться рядом с принцессой Арвитании, как показалось мне после подслушанного в замке разговора.

— Как вы могли такое подумать, мадемуазель? — в его голосе прозвучала обида. — Напротив, ваш поступок меня весьма впечатлил. Я не уверен, что какая-то другая девушка оказалась бы столь смела, чтобы пожертвовать своей репутацией ради помощи совершенно постороннему человеку.

Я зажмурилась на мгновение и всё-таки выпалила:

— А чем руководствовались вы, когда делали мне предложение? Оно и тогда показалось мне странным, а уж теперь…

— Странным? — хоть я и не видела при этом его лица, я была почти уверена, что он улыбнулся. — В нем не было решительно ничего странного. И если вы вообразили, что я привык направо и налево разбрасываться столь серьезными предложениями, то вы ошиблись. Даже когда я жил во дворце, у меня не было официальной невесты. Отец всё пытался подобрать для меня наиболее выгодную партию. А потом в своих скитаниях по миру мне не встретилась ни одна женщина, с которой я захотел бы соединить свою судьбу. Вы оказались единственной.

Теперь по моим щекам уже катились слёзы. Он еще не сказал ни слова о любви, но я почти не сомневалась, что он сказал бы. Наверняка сказал бы, если бы… Если бы наш брак теперь оказался решительно невозможным.

Король не может жениться на дочери барона даже по очень большой любви. А тот факт, что я была незаконнорожденной дочерью герцога Руара ничуть не улучшал ситуацию, а скорее даже ухудшал ее. Оказаться бастардом было позорно во все времена. А уж такое пятно на имени возлюбленной короля и вовсе становилось непреодолимым препятствием. Так что самое большее, что он мог мне предложить — это роль фаворитки, любовницы. Но даже одна только мысль об этом мне претила.

Мой приемный отец воспитывал меня в уважении к семье, к браку. И я выросла в полной уверенности, что до свадьбы никаких отношений с мужчиной быть не может. И что основой брака является верность.

И даже когда я была подавлена и растеряна после смерти отца, я не изменила своим принципам. И никакие ласковые речи моего жениха Вадима Темрюкова поколебать их не смогли. Он тогда сам сказал, что готов ждать до свадьбы и что ему не нужен никто, кроме меня. Вот только всё это оказалось пустыми словами.

И теперь мне хотелось думать, что с графом Кэррингтоном у нас всё было бы по-другому. Мы дали бы клятву верности в церкви и никогда бы не нарушили ее. И своих детей мы воспитали бы порядочными людьми. И мы и дня не провели бы друг без друга, наслаждаясь тем светом и теплом, что дарит настоящая любовь.

Да, с графом Кэррингтоном всё это было возможно. А вот с принцем Ланьонским — нет.

Этот разговор оказался для меня слишком сложным, и я почти обрадовалась, когда впереди показался Гран-Лавье. Стало уже светло, и город проснулся. Мы проехали по улицам, где уже сновал народ и шумно шла торговля, прямиком к замку Марлоу.