Казанский альманах. Гранат

– Как прикажете, господин. Я уже всё позабыл.

Мужчина поднял драгоценную ношу на руки, он, не отрываясь, глядел в глаза Сююмбики. Казанская ханум чувствовала себя в заоблачной дали, отрешённой от всего мира, она ничего не понимала, но мужчину, который нёс её, узнала. Запёкшиеся от крови губы едва шевельнулись:

– Ахтям-бек…

В юрте Калды-бика помешивала кипящий в котелке отвар. Запах трав плыл душистой волной и струёй устремлялся ввысь, в потолочное отверстие, куда уходил дым от очага. Насупившаяся Тойчи сидела в углу юрты. Она делала вид, что ей нет дела до бики и до всего происходящего вокруг. Девушка была обижена на ласковую и внимательную женщину, никогда Калды-бика не была с ней так сурова, не бранила и не отчитывала, как сегодня. А всё из-за женщины, найденной на краю оврага. Эта загадочная незнакомка будоражила воображение Тойчи. Любопытство её не знало предела, но все расспросы остались без ответа. Девушка попыталась пробраться за запретный полог, где хозяин стойбища укрыл свою находку, но бика налетела на неё, оттаскала за косы, и повелела носа не высовывать из угла. Госпожа сердилась до сих пор, Тойчи это видела по нахмуренным складкам на смуглом лбу и сурово сжатым губам. Но сейчас, подметила воспитанница, бика сердилась не на неё, а на супруга, до сих пор не появившегося из-за полога, за которым лежала в забытьи женщина. «Кто она такая?» – мучилась догадками Тойчи. Она явственно слышала имя, которое произнёс господин, – «Сююмбика». Кем могла быть эта хатун, явившаяся из снегов степи, кем она приходилась суровому Ахтям-беку? Сидя в своём углу, Тойчи клялась, что она будет не она, если не узнает этой тайны. У очага госпожа принялась наливать отвар в чашу, но по неосторожности обожглась и выронила сосуд. Тойчи бросилась на помощь, с преувеличенной услужливостью заглянула в наполненные слезами глаза бики:

– Я вам помогу.

Доброе сердце женщины, нуждавшееся в поддержке и ласке, тут же оттаяло. Калды-бика погладила воспитанницу по спине:

– Помоги, моя хорошая, и не сердись на меня. Тяжело мне, ох, как тяжело.

Бика отвернула широкий рукав кулмэка, разглядывая обожжённую ладонь.

– И зачем она явилась? – еле слышно шептала женщина. – Что ей нужно от моего несчастного мужа?

Шёпот Калды-бики не остался без внимания, глаза Тойчи округлились, и даже приоткрылся рот. Она уже хотела спросить у приёмной матери, кто же эта женщина, да вовремя вспомнила о недавней нахлобучке. Нет уж, лучше она благоразумно промолчит. Девушка наполнила чашу отваром и со всей кротостью произнесла:

– Я отнесу, бика.

– И не думай! – В голосе женщины опять зазвучали строгие нотки. – Отнесу сама.

Госпожа отогнула занавесь и проникла в отгороженную комнату, а за ней, как тень, метнулась Тойчи. Девушка приникла к щели, она вся горела от возбуждения и любопытства, и рисковала быть вновь оттасканной за косы за увиденное ею. Грозный степной князь стоял на коленях перед ложем, а та, чужая, покоилась на шкурах, отвернув лицо к войлочной стене. Но Ахтям-бек словно не видел этого равнодушия, он страстно приникал к ладоням женщины, целовал и ласкал её руки.

– Пери моя. Любимая, – шептал бек. – Вся моя жизнь ради тебя, всё существование бессмертной души готов сложить к твоим ногам. Лишь попроси, хоть раз взгляни благосклонно. Хочешь, стану твоим мечом, твоей стрелой, рабом!

– Мой муж, – голос Калды-бики дрогнул. – Я принесла отвар, как вы просили.

Бек вскочил на ноги, нахмурившись, взглянул на старшую жену:

– Дай чашу, я сам напою её.

– Позвольте мне поухаживать за госпожой, – молящими глазами заглядывая в неприступное лицо мужа, попросила Калды-бика. – Где это видано, чтобы за женщиной ухаживал мужчина? Ей нужны женская рука и забота.

– Уйди прочь! – Ахтям-бек вырвал чашу из рук супруги.

С заботой ревнивца, оберегавшего своё сокровище, он вновь опустился на колени. Теперь его движения сделались ласковыми и осторожными, мужчина повернул голову больной и поднёс чашу к её потрескавшимся губам:

– Испейте, ханум, в этих травах вся сила степи. Вот увидите, они принесут вам облегчение.

Измученный стон сорвался с губ женщины, но она всё же отпила глоток, потом другой. Бика печально покачала головой и вышла, плотно задёрнув занавес. С подозрением взглянула она на непоседливую Тойчи, та как ни в чём не бывало помешивала отвар.

– Оставь котёл в покое, – проворчала госпожа. – Сходи лучше за водой, она может понадобиться.

Глава 19

Ахтям-бек не выходил из юрты своей старшей жены Калды-бики. Он был хмур и задумчив, нетронутой стояла рядом расписная пиала с остывшим шербетом. Из тёмного угла бика тревожными глазами следила за мужем, так любящая мать ищет в лице заскучавшего сына причину его тоски. Калды-бика ещё не стара; пятнадцать лет прошло, как переступила она порог этой юрты. Тогда её супруг, потомок некогда знатного и богатого мангытского рода, едва смог заплатить её отцу калым. Ахтям-беку в наследство достались бедные кибитки да оборванные рабы-табунщики. Сколько лет бился он, пытался победить позорную нищету. Последние годы бек жил в Хаджитархане, прославился там как лучший из военачальников степного хана. В Хаджитархане его звали «Барсом», и Ахтям-бек оправдывал имя, данное ему. Бика могла гордиться своим мужем, отважный «Барс» в бесчисленных набегах добыл богатство, наполнил умирающий улус людьми. Он вернулся в ногайские степи недавно и принялся налаживать жизнь на родных кочевьях. Беку нужен был наследник, а их единственный сын родился больным, так ни разу и не встал на ноги. Женщина не осуждала мужа, когда он пожелал привести новую жену, а следом другую. Больше всех знала она о безнадёжной любви мужа к дочери Юсуфа – Сююмбике. Из-за неё бежал когда-то бек в Хаджитархан, из-за неё ждал последствий страшного гнева беклярибека. Но буря не разразилась, Юсуф так ничего и не узнал о попытке дерзкого похищения его дочери. А бек, одержимый своей любовью, всё играл с судьбой. Он взял жён из рода Юсуфа, словно искал в этих девушках черты любимой женщины. Но красивые и молодые жёны не только не продлили род господина, но и не смогли излечить мужчину от любовной лихорадки. А вот любое упоминание о Сююмбике вводило Ахтям-бека в неистовство. Что задумал Всевышний, когда бросил казанскую ханум в снега их аила, Калды-бика не знала, но молилась образумить мужа, вернуть ему душевный покой.

Женщина с тревогой глядела на полог, за которым укрывалась Сююмбика. «Откуда ты явилась, дочь Юсуфа? – покачиваясь, думала Калды-бика. – Зачем пришла терзать его сердце? Как же мне помочь ему – мужчине, в котором жизнь моя?» Мысли прервались внезапно, озарённая догадкой женщина даже подскочила и выронила шитьё. Она подумала, как ей выйти из юрты, не привлекая внимание мужа, повозилась в углу и произнесла, не глядя в сторону бека:

– Пойду посмотрю, куда делась эта непоседа Тойчи. Велю принести воды.

Муж так и продолжал сидеть неподвижно, и бика беспрепятственно выбралась из юрты. Белый снег ослепил её, уже давно не покидавшую тёмного жилища. Она постояла, прижав обеими руками стучавшее от волнения сердце, и заторопилась на окраину стойбища. В одной из бедных кибиток, скученно стоявших у оврага, проживал её дальний сородич Сарман. К нему и постучалась хозяйка стойбища. Сарман встретил хатун с удивлением, он провёл гостью на почётное место, не переставая рассыпаться в любезных словах. Его жена засуетилась, подкинула кизяк в огонь.

– Скоро будут готовы лепёшки, госпожа, – говорила женщина. – А пока принесу айрана. Сарман недавно вернулся из табуна, привёз кислого молока, славный айран получился.

Но бика, всегда соблюдавшая законы гостеприимства, на этот раз не удостоила вниманием жену родича. Она с волнением взглянула на Сармана:

– Мне нужен Багатур, где он?

Табунщик встревоженно переглянулся с женой. Все знали, что бика желала соединить в браке их сына и свою воспитанницу Тойчи. Но отчего сейчас госпожа так странно ведёт себя? Уж не опозорил ли чем себя Багатур? Сарман кивнул жене:

– Погляди, должно быть, сын занят с жеребцом бека, кормит его. Вы же знаете, уважаемая бика, – заискивающе обратился к госпоже табунщик, – Ахтям-бек доверяет своего коня только Багатуру.

– Да, да. – Калды-бика потрясла головой, но, казалось, не понимала, о чём идёт речь. Она чувствовала, как огонь охватывает её, всё плясало перед глазами: угодливое лицо Сармана и его маленькая сморщенная жена, торопливо накидывающая на плечи бешмет. А после, как в тумане, она увидела Багатура, явившегося перед ней. Бика обхватила плечи руками, пыталась унять невыносимую дрожь.

– Оставьте нас одних, – попросила она Сармана с женой.

Как только родичи покинули юрту, женщина обратилась к джигиту:

– Возьмёшь коня, Багатур, лучшего коня, и скачи в Сарайчик. Сообщишь великому беклярибеку, что его дочь нашлась, что она в нашем аиле. Но не говори ничего лишнего, Багатур, больше ни слова, мой мальчик.

Бика отправилась сама выбирать коня и проводила джигита в путь. Не отрываясь, глядела она, как по заснеженной равнине летел жеребец Багатура.

– Всё скажи, сынок, – шептала женщина, – только доберись до Сарайчика. И тогда мой муж будет спасён.