Казейник Анкенвоя

– Приказано заткнуться, - буркнул штык-юнкер.

– Ты уже нарушил приказ, Лаврентий. Выкладывай.

– Согласно личному распоряжению Гроссмейстера наш Орден в полном составе Могилу искал. Обшарили весь поселок. Окрестности тоже. Анархисты шуровали на совесть. Хрен там. Надо Могилу знать, чтобы найти.

– Ты-то знаешь?

– Знаю. И Дмитрий Кондратьевич знает. Только не сразу просек. Дал волю эмоциям. Потом сообразил.

– А ты, стало быть, помалкивал?

– А я помалкивал. Меня еще малолеткой на зоне могли опустить. Могила вступился. Я обязан ему.

– Благодарность качество достойное. И когда же ты оживился?

– Когда Анна к полночи не пришла. Я ее в штабе ждал. По уговору. Тогда и кинулся я Полозову. На причале отыскал его, да поздно. Он и сам уже дошел, что Могила в институте. Могила хитер, как демон. Пока военные с анархистами поселок разбирали, он у рыбаков надувную лодку отбил. До здания час на веслах. Много полтора.

– Так, - сказал я, подкурив у штык-юнкера сигаретку.
– Так. Теперь у Могилы две заложницы. И один пистолет. Значит, Могила дождался, пока Вьюн причалит к башне. Стальную дверь в студию открыл заранее, когда Вьюн поднималась по лестнице. Могила встал за дверь, пропустил Вьюна, и оглушил ее сзади. Даже с простреленной боковиной для Могилы это вопрос технический.

– Если он Анечку хотя бы ранил, я его очень мелко порву.

Папироска у Лаврентия дрожала, пока я прикуривал. По лицу его было видно, что он вот-вот расплачется. Над заливом стелился туман.

– Не ранил, - я прислушался к тарахтению мотора.
– И не убил. Могила даже с простреленной боковиной контролирует. Две заложницы больше, чем одна. Успокойся штык-юнкер. Ведешь себя как баба.

Тарахтение мотора доносилось уже рядом с пристанью, покрытой слоем воды.

По канату с палубы съехал шкипер в брезентовых рукавицах, тельняшке и трусах ниже колен.

– Заговорщики в запой ушли?
– спросил я, пожав обнаженную лапу шкипера с наколотой памяткой в образе парящего вперед когтями орла.

– Двое вдвоем остались. Общий такелаж, и выборочная клепка. Мотор я перебрал. Но уголь антрацит заправить надо. Бункер совсем пустой.

– Кто нынче в Ордене старший офицер вместо Могилы?
– навел я у Лаврентия справку.

– Ты по табелю о рангах. Как все еще капеллан. Гроссмейстер на комбинате вечно трется. Я исполняющий в твое отсутствие.

– Тогда исполни до завтра полсотни тачек антрацита славянскими силами.

– Какой уголь? Какие тачки? Или совсем у вас камень вместо сердца?
– обиделся чувствительный штык-юнкер.
– Анечку надо выручать!

Мы с татарином переглянулись.

– Уголь крупный. Тачки любые. Камень вместо сердца у памятника Минину и Пожарскому на Красной площади. А Вьюна я выручу без твоих нравоучений.

Из плотного тумана внезапно выдрался катер на малых оборотах. Матвеев, давно истоптавший затопленные мостки, поймал брошенный конец, и обернул им причальную тумбу. Дюжина матросов армии спасения молча ссыпалась на мелководье. Последним покинул судно командующий Полозов.

– Ну, что там? Выдвинул Могила свои требования?
– приступил я к Дмитрию Кондратьевичу.

– Глухо, - поделился Митя результатами переговоров с беглым казначеем Славянского Ордена.
– Вы шпалеры чаще дилетантам раздавайте, ваше превосходительство.

– Учитывая фактор внезапности, Могила у тебя отобрал бы оружие? Просто из любопытства?

– Отобрал бы, - согласился Полозов.
– И у тебя бы отобрал.

– У меня бы он и без фактора отобрал. Какие требования?

– Перца хочет за Дарью Шагалову.

– Он всегда Перца хочет, - Глухих сплюнул под ноги точно в цель.
– Перец ему боевая жена.

– Отдашь?
– спросил я Митю.

– Отдам, - согласился Полозов.

– Еще что хочет?

– Как обычно. Водки шесть коробок, пива столько же, табаку, продуктов на месяц.

– На месяц. Долгожитель. За Анну Щукину что хочет?

– Морфий хочет. Морфия у нас нет, - Дмитрий Кондратьевич как-то замялся, пустяшное замечание Матвееву сделал. Наорал на экипаж. Порвался, было, сбегать за какой-то баклагой спирту, позабытой в недрах катера, да вдруг передумал, как-то успокоился и глянул на меня с каким-то отвращением и скрытым интересом. Как смотрят мальчишки на распухший труп голой утопленницы.

– Что еще?

– Ваше благородие хочет. Я возражаю. С тобой Могилу мы век из института не выкурим.

– Выкурим. Давай сюда его боевую подружку.

Митя кивнул своей армии спасения, тревожно внимавшей беседе начальников. Четверо отделились от общей группы, и пропали в косой штриховке дождя.

Минул час. Спасательный катер, помимо экипажа заправленный пассажирами, дрейфовал в стометровке от института, которого над водой остались последние три с половиной этажа. План освобождения заложниц мы с Митей обсудили еще на причале, ожидая доставки славянского унтера.

– Думаешь, поверит?
– усомнился Дмитрий Кондратьевич относительно слабого звена в операции.

– Надеюсь, - я передал Мите лимонку, оттягивающую карман моего дождевика еще с исторического похода на оборотней-ротвейлеров.
– С Перцем я сам потолкую. Гранату используй только, если Перец обломается. Вынесешь дверь, и дальше как повезет.

– Вы полны сюрпризов, епископ, - Митя тщательно осмотрел взрывной механизм и убрал его за пазуху.
– Себе оставили что?

– Оставили.

Катер слегка покачивало. Дождь по-прежнему шел умеренный и даже, казалось, ослабел. Видать, «Кениг-рей» взял паузу. Лучше бы долгую. Я смотрел на окна студии, глухо задернутые шторами. Настала пора спасательную беседу с военной женой альбиноса провести. Перец вопреки тому, что Митя известил его уже о выгодном размене, мрачнее тучи сидел посреди катера на груде оранжевых жилетов. Матвеев, переносивший из трюма и на бак продовольственные коробки, подтолкнул его коленом.

– Раскорячился, петух славянский. Тебе места мало?

Перец не двинулся. На обратном пути Матвеев сбил с него форменный головной убор.

– Сказано пересесть, шевели дуплом, тетенька.

Перец, видать, привыкший уже к издевательскому обращению в остроге, покорно перебрался на корму. Я подсел рядом, и выдал ему фронтовые сто грамм за сбитую фуражку.

– Вижу, ты рад переменой в судьбе.

– Отвались, бургомистр.

– Еще бы. Могила, считай, из пеньки тебя вытащил.

Перец, молча, проглотил плескавшийся на дне черпака разбавленный спирт.