Каждый раз наедине с тобой

Однажды утром, в момент слабого перемирия в погоде, когда Харрисон за домом, погрузив руки по локоть в таз, наполненный мыльной водой, стирал простынь, к нему с боевым видом приблизилась Леонора.

— Могу я тебе помочь? — спросила его.

— Нет.

— Можно узнать, что, чёрт возьми, такого я тебе сделала? — спросила Леонора, как отрезала, словно это был главный вопрос, который она пришла ему задать. — Принц говорит со мной больше, чем ты, гуси разговаривают чаще, чем ты, даже Блэк и Шип говорят со мной в отличие от тебя. Ты не позволяешь мне даже помочь тебе и смотришь на меня, словно хочешь ударить ножом. Ты начинаешь пугать меня.

«Да, я хочу нанести удар, только не в том смысле, в каком ты думаешь. И правильно делаешь, что боишься».

Леонора замерла напротив, нависнув над металлическим тазом, из которого исходил запах мыла. Руки скрещены на груди, румянец на щеках, губы надуты — казалась, она собирается ещё что-то добавить, но девушка промолчала. Она бросила на Дьюка взгляд, который отвечал на всё его презрение, обращённое к ней в последние дни, а затем ушла демонстративно боевым шагом.

Она не возвращалась и не беспокоила его несколько часов. Харрисон застелил постель, проверил животных, пробороздил землю, подготавливая к посеву пшеницы. Он использовал плуг, который тянул руками, хотя мог бы запрячь кобылу, но мужчина хотел почувствовать усталость.

В обеденное время Харрисон вернулся домой. Потный, изнурённый, почти расплавленный.

Дома его приветствовала странная тишина. Обычно Леонора играла с Принцем или гусями или пыталась подружиться с Блэком и Шипом. Харрисон делал вид, что не замечает, но если бы его попросили описать каждое её мимолетное движение, он смог бы точно назвать сколько раз Лео коснулась своих волос.

На этот раз не слышался ни один признак человеческой жизни. Он подумал, что глупышка, возможно, снаружи за домом: пару дней назад в углу в хлеву она нашла проржавевшую банку с зелёной краской и старую поредевшую кисть и вдолбила себе в голову намерение покрасить забор. Краски даже разбавленной не хватило бы для всего забора, но, чтобы её разубедить, необходимо с ней поговорить, а Дьюк не собирался этого делать.

Рассеянным взглядом Харрисон посмотрел в окно, но Леоноры там не было. Она даже не ела. Обычно девушка использовала одну миску, которую потом мыла и оставляла в сушилке для тарелок. Миска была абсолютно сухой, Лео не использовала кухонное полотенце, и в доме отсутствовал запах пищи.

Внутрь Хариссона стало заползать подозрение, когда он выходил из дома. Мужчина поискал Леонору в хлеву, в поле, вокруг дома, но тщетно.

Леонора предоставила ему официальные доказательства своего идиотизма, когда Харрисон начал искать подаренный Майей рюкзак, где Леонора хранила свои немногие вещи и не нашёл и его.

Сучка ушла. Она не отправилась на прогулку, а собрала нечто вроде багажа с намерением освободить его от беспокойства.

Дьюк должен был испытать облегчение, ощутить себя свободным, освобождённым от груза присутствия, которое раздражало и делало злее. Пусть катится на все четыре стороны!

Мужчина начал готовить обед. Правда его движения получались напряжёнными, неестественными, чередуясь с моментами, когда Харрисон застывал и очень сильно сжимал предметы, которые оказывались у него в руке. Принц уставился на Харрисона с изумлёнными видом, почти спрашивая: что случилось со странной женщиной, которая готовила для него фрукты в сиропе? Однажды Леонора порезала фрукты на кусочки и аккуратно разложила на тарелке, а потом смеялась, потому что Принц, как «воспитанная» свинья, нырнул в еду без всякой элегантности, разбрасывая всё по полу.

Дьюк не дал Принцу каких-либо объяснений за исключением поспешного:

— Свалила к чертям.

Внезапно во время своих повторяющихся движений больше, чем просто нервных, Харрисон не смог удержать спонтанное:

— Твою мать!

Он выключил конфорку, послал на хер всё на свете, надел куртку, натянул шапку, взял винтовку и вышел из дома.

Харрисон дошёл да рухнувшего моста, даже проверил внизу озеро — мрачный серый свинец, но не заметил ничего, что могло бы походить на труп имбецилки, которая рискнула бы туда спуститься с целью выбраться на другом берегу. Даже если бы она имела в своём оснащении присоски, у неё не получилось бы забраться на эту скользкую стену из грязи.

Оставалось понять: к какому дьяволу Лео направилась.

Одна его часть, та, что привыкла к одиночеству, сильно склонялась плюнуть на всё. Ведь девушка была взрослой и знала об опасностях этих мест. Если уж она всё равно решила столкнуться с неизведанным, то справится самостоятельно.

Совершенно неожиданно другая его часть ощутила себя окутанной чувством раздражающей ответственности по отношению к этой неразумной.

Пока Харрисон поднимался по склону к хижине Майи, вновь начался дождь. Дьюк надеялся, что Леонора, возможно, там и одновременно спрашивал себя, почему он на это надеется, почти умоляет.

Но девушки не было и там.

— Бл_*дь — пробормотал Харрисон, — куда направилась эта кретинка? Если угодила в лапы к медведю — её проблема!

— Не уверена, что проблема только её, — вторила ему эхом Майя. — Что ты натворил, чтобы вынудить её уйти так неожиданно, словно потерявшую рассудок?

— Ничего, — грубо ответил Дьюк.

И это была правда, он ничего ей не сделал. Не коснулся даже пальцем, в реальности, по крайней мере. В воображении, Харрисон трахнул Лео минимум раз сорок восемь. Но посчитал неуместным снабжать Майю такими подробностями.

Женщина взглянула на Харрисона, выглядя мало убежденной.

— Возможно, Леонора решила попытаться пройти по дороге на север?

— Но она даже не знает, где эта дорога проходит!

— В этом могу быть виноватой я: мне кажется, несколько дней тому назад дала ей беглое описание маршрута, хотя советовала не ходить туда, прежде чем наступят солнечные дни и в реке упадёт уровень воды.

Если бы Майя была женщиной тонкого душевного строения с деликатным слухом, то ругательства, которыми разразился Харрисон, вызвали бы огромный риск смерти от инфаркта. Но она была женщиной грубой и сама в нужный момент практиковала непристойную лексику, поэтому совершенно не расстроилась, за исключением судьбы Леоноры.

— Я пойду с тобой, — заявила она Харрисону.

— Нет, ты останешься здесь, я не смогу позаботиться о двоих.

— О себе я позабочусь сама, мне не нужна твоя помощь.

— На этом свете ещё остался хоть кто-нибудь с мозгами? — проворчал Дьюк. — И потом, если ты пойдёшь за мной, то можешь помешать задушить её, а лишиться этого удовольствия я не хочу. Если Леонора ещё не умерла, то клянусь — я прибью её!

«Сучка» — именно это слово повторял Харрисон мысленно, с настойчивостью мантры. Временами он даже произносил его вслух: тихо, но со злостью.