Киноварь

Иногда, глядя, как Пьетро флиртует с очередной девушкой, с пирсингом во всех немыслимых местах, она думала, что все мужчины рождены бабниками, и ужасно ревновала. Она буквально сгорала от ненависти ко всем женским особям в этой небольшой квартирке. Ванда обижалась на брата и по ночам выталкивала его с матраса на пыльный пол. Он недоумённо моргал сонными глазами и бурчал, что-то про женщин и красные дни календаря, чем выбешивал Ванду ещё больше. Он искренне не понимал, в чём дело, либо искусно притворялся.

В отместку, зная, как Пьетро не любит, когда к ней подходят мужчины, она позволила одному байкеру присесть рядом и угостить её выпивкой. Девушка не понимала, как бородатый тридцатилетний мужчина затесался среди подвыпивших подростков, да и ей было, честно говоря плевать. Она рассеянно слушала какие-то его анекдоты, смеясь невпопад, и искала глазами Пьетро. Он на неё не смотрел, и Ванда злилась, начиная громко хохотать, чтобы привлечь внимание брата. Чтобы он увидел её в компании мужчины и приревновал. Чтобы испытал тоже, что и она.

Когда байкер нагнулся к ней, в нос ударил мерзкий запах спиртного. Мужчина положил ей руку на колено, его пальцы поползли вверх, и он жарко предложил ей уединиться. Ванда кивнула, всё ещё гипнотизируя Пьетро взглядом, но тот смеялся и болтал с двумя длинноногими стриптизёршами, на которых из одежды были лишь стринги. Она специально прошла как можно ближе к нему, чтобы тот хотя бы краешком глаза заметил её, увидел, как байкер обнимает её за плечи, но тщетно.

Когда мужчина прижал её к кирпичной стене и стал целовать в шею, лапая везде, где только можно было, Ванда попыталась его оттолкнуть, но хватка была слишком крепкой. Его грубые руки скользили по телу, сжимая небольшую грудь и задирая юбку. Девушка всхлипывала и вглядывалась в темноту, надеясь, что вот-вот и рядом окажется Пьетро, но с каждой секундой надежда гасла. Она пыталась кричать, но спазм сжал горло, и она даже не смогла пискнуть, когда байкер коснулся внутренней стороны её бедра и спустил до колен её бельё. Ванда сгорала от стыда и страха и старалась сопротивляться, вкладывая в это столько сил, сколько было возможно, но мужчина был крупнее, выше, сильнее. Поцелуи его были влажные, борода колола нежную кожу, и Ванда вертела головой из стороны в сторону, чтобы он не коснулся её губ. Свой первый поцелуй она ещё хотела сберечь.

Когда байкер сжал её бедро, она уже попрощалась с невинностью, как вдруг услышала звон бьющегося стекла и протяжный вздох. Хватка мужчины ослабла, и он тяжело свалился на асфальт. Ванда, глотая воздух, сползла по стене вниз и попыталась отползти как можно дальше, не совсем ещё понимая, что произошло. Её грубо развернули, и она упала спиной на землю, попытавшись заверещать, но не смогла. Слёзы застилали глаза, она беззвучно рыдала, видя, как чья-то тёмная фигура нависает над ней.

– Тише, — произнес знакомый голос, и Ванда узнала Пьетро.

Он схватил её за плечи, ставя на слабые дрожащие ноги, и прислонил опять к стене. Она мелко дрожала, обхватив себя руками и благодарил Бога за то, что Пьетро вновь её спас.

– Дура, ну куда ты лезла? Ты не видела, какой он отморозок? — злился брат, поправляя ей волосы и вытирая слёзы с щек. — Идиотка. А если бы я не успел, — он пнул осколки разбитой бутылки из-под текилы и опустился на колени, аккуратно подтягивая бельё сестры на место. Он делал это осторожно, чтобы не напоминать ей о действиях байкера. Ванда вздрогнула, когда он коснулся её поясницы. — Пошли!

Пьетро был так разъярен, что прежде чем успокоить сестру знатно на неё накричал. Потом шептал ей утешения на ушко, умывая ей лицо водой из-под крана, целовал, стараясь отвлечь, но не позволил ей закинуть ногу ему на бедро. Той ночью она слышала, как брат гневно сопел, прижимая её к себе с такой силой, что Ванде было тяжело дышать.

***

– Пора, — произнес Альтрон, и девушка с шумом вздохнула.

Она крутилась у входа в ангар и до последнего ждала, что Пьетро вернется, надеясь, что вот-вот и мелькнёт серебро его волос, и он обнимет её, шепча извинения на ухо. Альтрон терпеливо выжидал, и Ванда наконец решилась. Она выдрала из блокнота листок и дрожащей от волнения рукой написала: «Мы в Соковии». Девушка прикрепила листок на двери ангара, на самом видном месте, и ещё долго стояла у входа, всматриваясь в даль. Ванда страшно жалела, что они не купили друг другу телефоны, ведь раньше в этом просто не было необходимости. Они никогда не расставались на такой длительный срок, всегда были вместе, и даже когда ссорились, то также быстро мирились.

Оглянувшись, Ванда пригладила лист рукой, чтобы его не сорвал ветер, и двинулась вслед за роботами.

Альтрон сорвал лист бумаги и смял его в своей металлической руке, наблюдая за тем, как из его пальцев вырывается пламя и сжигает послание Ванды.

***

Пьетро бежал, бежал так, что ноги начинали дико ныть и отказывались двигаться. Бежал так, что лёгкие просто сжимались от нехватки воздуха и боль раздирала грудь. Бежал так, что темнело в глазах и начинала болеть спина. Пьетро бежал, бежал от проблем, стараясь сжечь внутри ярость и обиду на сестру. Он бежал из Сеула в Бишкек, оттуда в Минск и до Парижа, из столицы Франции до Таллина и обратно, не забывая заскочить в Прагу и Вадуц. Он на ходу пил воду из бутылки, украденную из рук туриста, и сжимал челюсть так, что начинали скрежетать зубы. Измождённый, Пьетро остановился и упал на колени, с трудом переводя дыхание. Мокрое от воды лицо горело, и он чувствовал, как кашель застревает в горле. Он находил в себе силы вновь подняться и вновь бежать, не заботясь о том, что его организму срочно нужен был отдых, о том, что неоткуда брать энергию и что он сейчас просто упадёт и больше не сможет встать.

Пьетро не понимал, как Ванда, как его любимая Ванда смогла с ним так поступить. Он злился и бежал, спотыкаясь и кашляя, пересекая границу Азии с Африкой, бежал так, что ноги горели, а песок застилал глаза и мешал двигаться быстрее. Он просто не понимал, как сестра решилась на такое и как нашла в себе силы предать его. Как отказалась от него и не пошла вслед за ним. Пьетро готов был кричать в полный голос от страха и обиды на Ванду и плакать от безысходности.

Его сковывал ужас от знания того, что с этим миром хочет сделать Альтрон, и Пьетро в сотый раз задавался вопросом: а понимала ли это его сестра?

Его мучила совесть: он бросил Ванду одну, оставив с этим чудовищем. Надо было возвращаться, уводить её, просить и умолять бросить эту затею и уйти с ним. Но Пьетро медлил. Он был обижен.

Он бродил по марокканским рынкам, бесцельно разглядывая продавцов и снующих мимо женщин. Глаза слепило от слишком яркого света и Пьетро очень хотелось спать. Он всю ночь пробегал по Европе, и эти несколько часов превратились для него с слишком длинную неделю. Он присел на деревянный ящичек и опустил голову на руки, с наслаждением закрывая глаза.

Они с сестрой любили друг друга, но это не мешало им часто ссориться. Это был своего рода ритуал — после ссор их связь становилась крепче. Они ощущали, как нить родства связывает их ещё сильнее, буквально душит, оставляя на коже красные следы; они могли прощупать эту нить руками, натянуть её до предела и вдохнуть её запах.

Во время этих взбучек они могли не разговаривать друг с другом целыми днями, и от этого было так плохо, словно им обоим перекрывало кислород. Они задыхались без объятий и взглядов, без касаний и поцелуев. Им и слова-то были не нужны, надо было просто друг друга видеть. Знать, что всё хорошо, знать, что никто не обижает.

В прошлый раз они не разговаривали ровно три дня.

Это был сентябрь. Им было по шестнадцать.

В приюте появилась новая девчонка. Елена. И её появление взбудоражило всю мужскую часть детдома. Всех, кроме Пьетро. Он бы посчитал её красивой, если бы не слишком массивный подбородок. И слишком крупный нос. И пухлые губы. Всё было слишком, тогда как в Ванде всё было в самый раз: всё было гармонично, для него Ванда была идеалом женской красоты.

Елена была слишком странной для девчонки, которую определили в приют. Дети здесь поначалу всегда были зашуганными, тихими, постоянно плакали и просились домой. Но не эта девчонка. Она улыбалась и казалась преувеличенно веселой. Слишком радостной для той, у которой не было семьи.