Киноварь

И Пьетро бы никогда не обратил на неё своё внимание, если бы она сама не стала строить ему глазки на уроке математики. Она сидела сбоку, за соседней партой, соблазнительно держа у своих губ карандаш и хлопая слишком светлыми ресницами. Пьетро скосил взгляд и посмотрел на рядом сидящую сестру, та была слишком поглощена примером по алгебре и словно бы ничего не замечала.

Ему нравилось флиртовать с другими девушками. Не потому что было приятно женское внимание, а потому что хотелось позлить сестру. Хотелось, чтобы она смотрела на него своим потемневшим от ярости взглядом, чтобы злилась на него, а он успокаивал, говоря, что он только её. Хотелось прижимать к себе и гладить по спине, чувствуя, как ревниво колотится её сердце. Хотелось, чтобы Ванда обращала на него внимание, смотрела и ловила каждый взгляд также, как он ловит её. Он знал, что поступает подло: у него у самого кружилась голова, когда к сестре подходил кто-то из парней. У него всё в жилах стыло, когда она им улыбалась. Он готов был убить этих нерадивых, посмевших посягнуть на его Ванду.

Он смотрел на Елену, также ласково ей улыбаясь, не забывая украдкой поглядывать на сестру. В этот раз Ванда казалось какой-то холодной, неприступной и чужой. Это злило Пьетро и заставляло его активнее проявлять интерес к новенькой.

Томаш Кравчик был самой жуткой задавакой в приюте. Он был очень высок и хорошо слажен, что помогало ему держать некоторых мальчишек в страхе и регулярно их избивать. Так, по настроению. В числе несчастных значился и Пьетро. И в тот день он просто не смог устоять от того, чтобы не отомстить своему обидчику: Томаш завязывал на кроссовках шнурки, стоя пятой точкой кверху, и проходящий мимо Пьетро поддал ему смачный поджопник и с диким хохотом побежал к дыре в заборе. Драться-то он дрался, только из боя чаще всего выходил проигравшим, поэтому предпочитал убегать — это получалось у него лучше всего.

Вот только Пьетро забыл, что дыру в заборе заделали два дня назад и ему просто некуда было бежать. Удар у Томаша был поставлен хорошо: он пару лет ходил в секцию по боксу. Поэтому он мутузил Пьетро до тех пор, пока девчонки не стали верещать и на шум не прибежали воспитатели.

Сидя на кушетке в медпункте и бесцельно качая ногой из стороны в сторону, Пьетро ждал, когда придёт сестра. Она всегда хмурилась, видя на его лице синяки, говорила, что ему нужно отвечать на побои, потому что такое больше невозможно терпеть. А он улыбался ей, хотя улыбаться было больно, и говорил, что всё в порядке. Ванда возмущалась, а потом смягчалась и аккуратно целовала его синяки и ссадины. Это было обязательно: в детстве они думали, что если так делать, то их раны заживут моментально. Это конечно было неправдой, но им до сих пор казалось, что тогда синяки начинают рассасываться быстрее.

Вот только вместо Ванды к нему зашла Елена. Пьетро оторопел и позволил ей подойти ближе, положить руку ему на колено. Она смотрела на него своими ясными голубыми глазами и говорила о том, какой он смелый и быстрый. О том, что синяки его украшают, и он выглядит настоящим мачо. Пьетро смущался и не знал, что сказать, лишь улыбался и качал головой, когда девчонка интересовалась, болит ли у него подбитый глаз или нет. Он слушал и глядел на дверь, всё ожидая сестру, но она так и не пришла. Пьетро обиделся.

Он видел, как она сидела на детской площадке с подружками, ветер трепал её распущенные длинные волосы, закатное солнце играло на её смуглой коже и злился, что она не видит, как он избит, не бежит ему навстречу, охая и причитая, словно мать, и не целует его раны. Злился и расстраивался, что нет возможности поговорить с сестрой, потому что она даже не смотрела в его сторону, и Пьетро не понимал почему.

Зато рядом всегда была Елена. Она трещала без умолку и к концу дня у него уже голова раскалывалась от её голоса, слишком высокого и детского. Пьетро узнал, что новенькой не привыкать к детдомам и приёмным семьям: мать у неё была наркоманка, отца никогда в жизни не видела, они с младшей сестрой жили у бабушки, которая недавно упала с лестницы и сломала шейку бедра и находилась в больнице. Их с сестрой разлучили и на время отправили в разные приюты. Пьетро ужаснулся: он даже думать не хотел о том, что их с Вандой могли разлучить ещё в детстве. Елена лучезарно улыбалась, но Пьетро смотрел на неё и сравнивал с родной сестрой. Ванда была другая. Чуть жестче, чуть темнее, но для него она была солнцем.

Елена нагнулась к нему и прикрыла глаза, готовясь поцеловать, но в самую последнюю секунду Пьетро отвернулся, и девчонка неуклюже клюнула его в щёку. На её лице мелькнуло разочарование, она нахмурилась и обиженно выпятила нижнюю губу. Пьетро поторопился убраться, почему-то было невероятно стыдно перед Вандой.

Они уже дня два не разговаривали, и Пьетро чувствовал себя потерянным и брошенным. Он никак не мог застать сестру одну, чтобы поговорить с ней, и злился от неведения. Да какая кошка между ними пробежала?! Ванда даже от него отсела подальше, на самую последнюю парту, а её место рядом с ним заняла Елена. И Пьетро это невероятно выбешивало.

Утро следующего дня было наполнено слухами и перешептываниями. Воспитанники странно поглядывали на Пьетро и шушукались, пряча взгляды. Воздух был словно наэлектризован и настолько плотен, что можно было черпать его руками. Пьетро осоловело оглядывался и всё никак не мог взять в толк, чем это все так возбуждены. Позже Маттеуш рассказал, что Ванда и Елена страшно подрались. Детали разнились: кто-то говорил, что первой начала Елена, обозвав Максимову шлюхой, кто-то — что Ванда подкараулила Елену за углом дома и страшно её отмутузила арматурой. Пьетро, раскрыв рот, слушал сплетни и всё пытался отыскать сестру, бегая то в медпункт, то во двор. Елена, вся в кровоподтеках, с выбитым передним зубом и выдранными волосами, дико шипела на Пьетро и запрещала даже близко подходить. Называла Ванду ведьмой и сумасшедшей, при этом смешно картавила и плакала навзрыд, проклиная близнецов.

Пьетро жутко волновался за Ванду: куда она пропала? Что с ней? Что вообще произошло?

Искали её все: и воспитанники, и учителя, а больше всего — брат. Ни в подвале, ни на чердаке, ни на территории детдома девушки не было, поэтому Пьетро под вечер удалось незаметно выскользнуть на улицу и отправиться в город на поиски сестры.

Через несколько часов, когда уже начало светать, он нашел её на детской площадке в соседнем районе. Ванда сидела на скамейке, согнувшись в три погибели, и волосы её, растрепанные и похожие на воронье гнездо, свешивались до земли. Пьетро, тяжело дыша от долгого бега, бесшумно подошёл и присел рядом. Ванда никак не отреагировала. Тогда он нежно коснулся её спины, заставив девушку вздрогнуть и поднять голову. Пьетро с трудом подавил вздох ужаса, увидев, как страшно её изуродовала Елена: разбитая, вспухшая до невиданных размеров губа, рассеченная бровь и запекшаяся кровь на лбу. Ванда удивленно ахнула, когда Пьетро подтянул её ближе и усадил себе на колени, уткнувшись носом ей в плечо. От сестры пахло сырой землей и дождём.

– Дурочка, ты так меня напугала. Убежала, не сказав куда. Тебя все обыскались. Я чуть не умер от страха за тебя. Что произошло?

Ванда молчала, лишь играла с тёмными волосами Пьетро, отчего у него мурашки пробегали по всему телу. У неё замерзли руки, брат гладил её по разбитым коленкам и бедрам и, стянув с себя куртку, накинул ей на ноги.

– За что ты обиделась?

Ванда молча положила ему голову на плечо и тяжко вздохнула.

Они оба глядели вдаль, видя, как за деревьями светает небо и первые лучи солнца играют в еще пока зелёной листве. Было холодно. Пьетро взял сестру за руку и поцеловал наливающийся синяк на кисти.

– Если к тебе ещё раз подойдет какая-нибудь тёлка, я оторву ей ноги, — холодно прошептала Ванда. — Если тебя ещё раз кто-нибудь поцелует, я вырву ей язык.

– Ты это из-за Елены? — удивился Пьетро, за что получил подзатыльник.

– А то, что я с тобой три чертовых дня не разговаривала — не показатель? Я между прочим не слепая. Я всё видела. Черт! Как меня это бесит, как я ненавижу тебя в эти моменты. Неужели ты ничего не видишь и не понимаешь? — разъярилась Ванда, вскакивая на ноги и охая от боли в коленях. — Как мне надоело, когда ты так со мной поступаешь! Ты же знаешь… что я тебя люблю.

– Это ты на неё напала? — полюбопытствовал Пьетро, поднимая свою сброшенную на землю куртку и вновь усаживая Ванду себе на колени. — Моя воительница, — нежно прошептал он ей на ухо. — Я не видел, но все говорят о том, как круто ты её приложила головой об стену. Она теперь смешно картавит и злится на тебя.

Ванда хмыкнула.

– Ты на меня больше не обижаешься?

Сестра молчала.

– Ванда… Солнышко моё.

– Я не солнышко.

– Тучка моя грозовая…

– Хватит дурачиться!