Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Клинические разборы в психиатрической практике
Шрифт:

3. Я никогда не казалась родителям малоподвижной или медлительной. Еще до детского сада я бегала на даче по дорожке так, что им было нелегко меня догнать. Дома шалила, была вполне активна. Совершенно, впрочем, верно, что я была не столь шустрой, как сверстники, но это потому, что была неловкой: они, например, могли быстро шмыгнуть за угол, а мне этот угол нужно было обогнуть. В результате я не могла их догнать и дать сдачи. Так и не научилась прыгать через скакалку и играть в „классики“ (трудно было прыгать на одной ноге). Видимо, органические нарушения действительно имеют место, как заметили А. Я. Басова и А. Ю. Магалиф.

4. Мое отношение к телу никогда не было „спокойным“. Меня всегда раздражало и сейчас очень мучает все то, что делает меня похожей на женщину (особенно грудь). О возможности изменения пола я узнала лишь в 27 лет. За два года до этого я стала кандидатом наук. При обследовании у сексопатолога я сказала, что не могу сделать операцию с изменением паспортного пола, так как это полностью разрушит мое нынешнее положение и научную карьеру. Поздно начинать жизнь заново. Грудь мне бы хотелось удалить, но это нереально: у меня нет денег и, кроме того, мне никто не сделает эту операцию, поскольку мне, понятно, никто не даст справку о том, что я психически здорова. Больше я на эту тему ничего не хочу писать, несмотря на всю мою регрессивную синтонность (которая, действительно, имеет место).

Должна

также заметить, что прямых зрительных обманов у меня практически не было: в детстве лишь казалось, что в темноте предмет похож на что-то страшное. Иногда в детстве было впечатление смещения предметов по горизонтали, если смотреть под определенным углом (но это могло быть обусловлено и косоглазием). Страха это не вызывало. Впрочем, летом этого года стали частыми легкие головокружения, и один раз перед глазами действительно „закружился“ потолок, и я с трудом могла ходить (как раньше бывало только в состоянии весьма редко случавшихся сильных выпивок). Иногда (преимущественно в возрасте 20–23 лет) бывало нечто похожее на обонятельные галлюцинации: порой я ощущала довольно приятный, терпкий, весьма своеобразный запах, не похожий в точности ни на один из известных мне обычных запахов. Это ощущение могло продолжаться целый день, то усиливаясь, то почти исчезая. Я точно знала, что во внешнем мире нет источника этого запаха, но это меня нисколько не беспокоило, тем более что это ощущение не имело прямой связи с тягостными аффективными состояниями.

Возбуждение может сменяться то острой душевной болью, то раздражением, то разбитостью, а то и беспредметным, чрезвычайно мучительным страхом (обычно приступ такого страха длится минут 30–40, причем в отдельные дни бывают 2–3 приступа). Иногда в состоянии возбуждения или страха вместе с тягостными телесными ощущениями возникает чувство надвигающейся „внутренней катастрофы“. Хотя оно и проходит, но имеет неприятные последствия в виде опасения „не успеть завершить начатое исследование“ (я знаю о болезненном характере этого страха, но вполне справиться с ним пока не могу). Существенно, что меня пугает в основном то, что происходит „внутри меня“, а физической опасности почти совсем не боюсь, более того, иногда физическая опасность меня притягивает как магнит.

Весьма существенно, что сам процесс анализа меня всегда успокаивает, доставляет удовольствие (даже если я анализирую свое заболевание). Ну что же я могу сделать, если способность к анализу — самая сильная моя сторона? И разве это так уж странно? Я, кажется, могу ответить на вопрос, почему я, как отметил А. Ю. Магалиф, говорю о себе и своем заболевании „как бы в третьем лице“. Все просто: рефлексия, анализ дают мне возможность как бы подняться над собой, над своими непосредственными ощущениями, в том числе вполне болезненными. Я могу рассматривать себя и свое состояние как объект, и мне легче, потому что в этот момент я, в первую очередь, — анализирующий субъект. А то существо, которое страдает и корчится внизу, хотя и несомненно является мною, но составляет лишь часть меня. Поэтому я говорю: „Рефлексия есть анестезия“ (в смысле: обезболивающее средство). Конечно, есть и нехорошая, болезненная, навязчивая рефлексия, и она мне прекрасно знакома, но сейчас речь не о ней. Ко всему прочему, когда я рассказываю или пишу о своем заболевании, я автоматически перехожу на привычный мне научный стиль изложения (а в докладе или научной статье автор никогда не скажет о себе „я“!). Сообщая какую бы то ни было информацию (в том числе и о себе), я невольно делаю это так, как будто читаю очередной научный доклад, заботясь лишь о четкости изложения и аргументированности выводов».

P.P.S. Через несколько месяцев больная М. покончила жизнь самоубийством.

Часть VI. АЛКОГОЛЬНЫЕ ПСИХОЗЫ

1. Алкогольный психоз или шизофрения?

Семинар ведет А. Ю. Магалиф

Врач-докладчик Д. А. Пуляткин

Вашему вниманию представляется больной Г., 1949 года рождения, поступивший в больницу 30.07.97 г.

Анамнез. Бабушка больного по линии матери в преклонном возрасте страдала психическим расстройством, перестала узнавать родственников, прятала вещи, высказывала различные нелепые суждения. Отец больного был спокойным, компанейским, мать — веселой, активной, оптимистичной. Сестра больного работает продавцом, выпивает, избирательно общительна, почти ни с кем из родственников отношений не поддерживает. Больной родился в Москве, первым ребенком, роды в срок, без осложнений. Раннее развитие без особенностей, ходить и говорить начал вовремя. В дошкольном возрасте очень боялся темноты, чувствовал угрозу, однако мог пересилить себя и ночью выйти на улицу, воображение при этом ничего таинственного не рисовало. В возрасте 6–7 лет перенес менингит, была высокая температура, терял сознание, лежал в больнице. В школу пошел с 7 лет, учился легко и хорошо до 4-го класса, до момента смерти матери. Из школьных предметов любил историю, до 8-го класса имел по ней одни «пятерки», читал много исторической литературы. По характеру был несколько молчаливым, замкнутым, однако имел несколько друзей и много знакомых. В компании сверстников не занимал ни подчиненного, ни лидирующего положения. В возрасте 7–8 лет получил удар кирпичом по голове, ненадолго потерял сознание, тошноты и рвоты не отмечалось, голова впоследствии не болела. Начиная с младшего школьного возраста, как правило, по вечерам иногда внезапно появлялось ощущение, что за спиной кто-то стоит. Больной начинал озираться, оглядываться, ничего определенного обычно при этом не представлял. Страх также внезапно прекращался. Впоследствии это нередко повторялось, вплоть до последнего времени, с частотой примерно раз в месяц, хотя такого страха, как в детстве, уже не испытывал. Когда больному было 13 лет, отец женился вторично. Мачеха не проявляла заботы о детях, и они нередко ходили голодными. Чтобы избежать общения с мачехой, брат и сестра старались меньше бывать дома. Больной проводил время в компании асоциальных подростков, где начал выпивать. Мог выпить до одной бутылки водки в день, наутро чувствовал себя хорошо, обычно делал зарядку. В этой компании 2–3 раза пробовал употреблять анашу, но состояние наркотического опьянения не понравилось. Никакого удовольствия при этом не испытал, отмечал только неприятные ощущения в ногах и во всем теле в виде горячей волны, которая перемещалась от головы к ногам и обратно. После этого никогда больше к употреблению наркотиков не прибегал. После окончания 8 классов средней школы устроился работать на завод фрезеровщиком, продолжал выпивать. В возрасте 17 лет совершил преступление (украл часы), был осужден на 2 года лишения свободы. Находясь в заключении, будучи в трезвом состоянии, однажды ночью высоко в небе увидел оранжевый шар, который некоторое время находился на одном месте, а затем улетел. Смотреть на него было интересно, чувства страха при этом не испытывал. Попробовал рассказать об этом окружающим, но ему не поверили, смеялись над ним, сказали, что у него «глюки». После отбытия срока устроился рабочим на химический завод, продолжал выпивать до 1,5–2 бутылок водки в день, практически всегда в компании. По утрам

нередко тряслись руки, был тревожен, суетлив, иногда опохмелялся. В 1973 г. впервые лечился от алкогольной зависимости в ПБ № 3. С 1979 г. пьянство приобрело запойный характер. В течение примерно 5 дней мог непрерывно пить, при этом практически не питался. Возникновению запоя обычно предшествовало состояние, когда на душе было тоскливо, ничего не хотелось делать, чувствовал в душе напряженность. Пытался, по его словам, найти понимание у окружающих, объяснить им что-то, но его не понимали и не слушали. В 1981 г. больной женился, родилась дочь. Тогда решил бросить пить, лечился в НБ № 17, там имплантировали эспераль. После выписки не выпивал в течение 3 лет, потом после ссоры с женой выпил залпом из горлышка бутылку водки, затем 3 мес. не пил совершенно, а потом после ссоры с женой вновь выпил. Интенсивно выпивать стал с 1985 г. после развода с женой. С тех пор неоднократно лечился от алкогольной зависимости в ПБ № 3, часто менял места работы. 7 лет назад, в возрасте 41 года, в состоянии выраженного абстинентного синдрома больной впервые увидел высоко в углу комнаты «Бога», который был около 70 см ростом, внешностью напоминал священника и воспринимался как реальный объект. «Бог» ничего не говорил, а только утвердительно или отрицательно кивал головой, когда больной задавал ему различные вопросы. С тех пор время от времени больной продолжал видеть «Бога», обычно после алкогольных эксцессов, при этом мог вызвать его по своему желанию, мысленно представив его в углу комнаты. Пропадал «Бог» всегда независимо от желания больного. Иногда больной не мог вызвать «Бога», чаще это случалось в период трезвости. Задавая «Богу» вопросы, больной всегда получал ответы в виде молчаливых утвердительных или отрицательных кивков головой. «Бог» так же молча обвинял больного в пьянстве. Больной спрашивал его: «Пить нехорошо?» — и получал в ответ утвердительный кивок. Приблизительно в то же время больной стал слышать внутри головы мужской голос, который доброжелательно, но строго советовал ему или запрещал те или иные действия. В диалог с больным этот голос никогда не вступал, и вызывать его по своей воле больной никогда не мог. О происхождении «голоса» и «Бога» больной никогда не задумывался. В 1993 г. больной в состоянии алкогольного опьянения был избит на улице неизвестными лицами, потерял сознание, очнулся уже в больнице, откуда через несколько часов убежал. Отмечалась головная боль, сильная тошнота, рвота. В дальнейшем интенсивность головной боли ослабела. В течение последних 2 лет иногда стал замечать, что люди на улице кажутся ему знакомыми, а по взглядам некоторых понимал, что они за ним следят. Иногда возникало ощущение, что он знает назначение многих предметов, а вспомнить их названия не может. В течение последних 6 месяцев спиртное не употреблял. 28 июля утром внезапно возникла сильная тревога, не пошел на работу, по его словам, сам не знает почему. Подумал тогда: «Кому нужна моя работа?» Внезапно услышал мужской голос внутри головы, который ехидно говорил ему: «Кому ты нужен с твоей работой, ты теперь остался один». Голос призывал его не пить. Больной обратил внимание на то, что листва на деревьях перестала шевелиться и на улице не было ни одного человека, ни одного животного, ни одной машины, по его словам, «как будто город вымер». Такое явление, по его оценке, продолжалось около часа. При этом он видел на стене какое-то плоское необычное мужское лицо с бородой, которое что-то говорило больному, причем его голос больной слышал внутри головы. Просил сестру охранять двери, утверждал, что если она посмотрит на будильник, то они вместе умрут. В таком состоянии был стационирован «скорой психиатрической помощью» в ПБ № 3.

Психический статус при поступлении. Осмотрен в палате, так как отказался пройти в кабинет для беседы. Правильно ориентирован во времени, месте и в собственной личности. Возбужден, суетлив, тревожен, на месте не удерживается. Растерян, на вопросы часто отвечает невпопад, заявляет, что не понимает смысла задаваемых вопросов. Утверждает, что в отделении ему по телевизору передают информацию, как действовать и что делать, что некоторые больные следят за ним, что в отделении установлены передатчики и подслушивающие устройства. В первые дни в отделении больной оставался тревожным, подозрительным, в ответ на просьбу врача пройти в кабинет напрягался, тревожно спрашивал, что от него хотят. Через месяц после поступления на фоне активной нейролептической терапии рано утром под воздействием голоса, звучавшего у него внутри головы, нанес себе поверхностные порезы. Позже утверждал, что делал это не по своей воле.

В процессе лечения состояние больного улучшилось. Исчезла тревога, больной стал спокойнее. Упорядочен, в беседе с врачом отрицает многое из того, что было им сказано ранее. По-прежнему утверждает, что видит «Бога», который дает ему полезные советы. Появление его никак не объясняет. Звучание голоса внутри головы последнее время отрицает.

Терапия. Больной последнее время получал галоперидол 15 мг, аминазин 200 мг/сут., 26 августа ему был сделан галоперидола деканоат 100 мг в/м.

Консультация невропатолога. Диагноз: «Энцефалопатия сложного генеза (последствия черепно-мозговой травмы, алкогольная интоксикация)».

Консультация офтальмолога. Глазное дно без патологии.

Заключение психолога. На первый план выступают черты снижения по органическому типу на фоне личностных изменений, характерных для больных алкоголизмом, ригидность, аффективная напряженность, слабость раздражительного аффекта.

ЭЭГ. Изменения электрической активности в стволово-срединных базальных структурах больше справа с тенденцией к пароксизмальности.

Компьютерно-томографическое исследование головного мозга — патологии не обнаружено.

Вопросы врачу-докладчику

• Сколько больной пил непрерывно до первого психоза? — Он выпивает с 14 лет.

• Пожалуйста, скажите более подробно о психологическом обследовании. — Я могу зачитать заключение: «Объем внимания несколько сужен, нарушено его распределение, показатель непосредственного запоминания снижен: 6–8–8–8. Отсроченное воспроизведение заметно ниже нормы: 5 слов из 10. Опосредованное запоминание более продуктивно: 11 слов из 12. Ассоциативный процесс протекает в среднем темпе, без выраженных трудностей. Ассоциации адекватны, в основном стандартны. Особенности графики свидетельствуют в проективном плане о некоторой эмоциональной уплощенности, отгороженности. Сфера мышления характеризуется чертами обстоятельности, ригидности. Категориальный способ обобщения доступен, используется в решениях, однако уровень обобщений заметно снижен. Так, при выполнении методики классификации предметов испытуемый справляется лишь с первым этапом, на обобщения более высокого порядка не способен. Специфических процессуальных нарушений в обследовании не выявляется. Эмоционально-личностная сфера характеризуется изменениями по алкогольному типу в форме личностной ригидности, аффективной напряженности, слабости раздражительного аффекта, экстравертированности. Преобладает тенденция к вытеснению истинных причин конфликта. Свою вину перекладывает на других. Проективная диагностика выявляет характерное для алкоголизирующихся сочетание ригидности, рационализма с элементами субъективизма, сверхчувствительности к критике, недоверчивости, настороженности».

Поделиться с друзьями: