Клинки и крылья
Шрифт:
— Ах, гостью… — женщина всё ещё не спешила оборачиваться — лишь переглянулась с русалкой, которая застенчиво погрузилась в воду по подбородок. Тааль видела всю ту же кучу тряпья и белые босые ноги на влажной гальке, но её беспокойство отчего-то нарастало. — Да, я почувствовала, как кто-то новый пришёл сюда этим утром. Странно, что ты так рад ей, кентавр. Я уже не чую твоей отрешённости… — новый вздох — на этот раз чуть кокетливый. Тааль это почему-то совсем не понравилось. — Жаль. Мне казалось, нас это сближает.
Турий улыбнулся.
— Я и правда рад ей. Мы старые друзья и долго тревожились друг о друге. Но ведь я тебе ничего не говорил…
Русалка захихикала
— Не говорил… И за что вас, кентавров, зовут мудрецами? Слова значат так мало — ещё меньше, пожалуй, чем дела. А если выразиться иначе — смысла в них меньше, чем в жизни самой по себе… Твоё счастье кричит оглушительно громко, Турий-Тунт. По-моему, простой встрече с другом так не радуются.
Турий сильно смутился и, выпустив руку Тааль, стал смотреть вдаль — на чёрных лебедей. Тааль прикусила губу: неужели нельзя было не лезть вот так бестактно в чужие мысли?… Конечно, она тауриллиан, но всё-таки…
— Значит, ты и есть та самая майтэ, о которой у нас было столько разговоров? Сен-Ти-Йи, помнится, когда-то переманивала через барьер грифов и скорпионов — накладывала на них чары специально ради того, чтобы они нашли тебя, когда придёт время…
— Сен-Ти-Йи? — переспросила Тааль. Она определённо впервые слышала это имя. — Я…
— Судя по тени, которую я вижу на земле, ты уже не совсем майтэ, — продолжала женщина, притянув к себе босые ноги. Из-под черноты на миг мелькнули её ладони — белые до зеленоватости, как у покойницы, зато немыслимо красивых очертаний. — Но судя по тому, что творится у тебя в голове — майтэ целиком и полностью, увы. Ох уж эта ваша сладенькая доброта и любовь к жизни, от которых меня мутит…
Тауриллиан поднялась одним тягучим движением, макушкой в капюшоне задев ветви ивы. Тааль различила теперь, что она молода на вид, хрупка и невелика ростом — но это совершенно ничего не значило. Облик женщины в чёрном почему-то укреплял уверенность в том, что она меняет маски так же запросто, как те русалки перебрасываются ракушками, а лебеди заботливо кормят друг друга кусочками камыша.
— Зачем ты пришла сюда, Тааль-Шийи? Попасть в Эанвалле, не так ли?… Вот же он, за твоей спиной, и двери туда всем открыты. Есть даже якобы друг, готовый тебя проводить. Всё это — не повод нарушать моё уединение, в котором куда больше толку, чем во всех твоих потугах… — её размеренный голос по-прежнему звучал потусторонне и мрачно. Тааль всё больше становилось не по себе. Она не ждала такого приёма — наверное, самонадеянно…
— Почему? — всё-таки спросила она. — Почему в нём больше толку? Я пролете… прошла долгий путь, и…
Тауриллиан вздохнула с досадой — так, будто ей надоело слушать это жалкое лепетание.
— И… — зло пропищала она, передразнивая. — Вот именно, всё кончается на «и…», если нечего добавить. И был в этом пути хоть какой-то смысл? Я даже не о твоей личной или чьей-то ещё пользе, а о Смысле как таковом?… Ты вот можешь это сказать? Нет. И никто не может.
— Почему? — эти подкалывания возмутили Тааль, и она готова была даже поспорить. «Ничего не бойся», — мягко шепнул голос Фиенни у неё в голове, и потом то же самое прожурчал Эоле. Вот если она будет бояться, в её путешествии действительно не окажется «Смысла как такового».
— Потому что во всём Мироздании действительно важно только одно, — тауриллиан неспешно
откинула капюшон и сбросила чёрную накидку — словно ворона, оставшаяся без перьев. С аккуратного девичьего затылка по спине и шее спускалась длинная чёрная коса.— Что? — спросила Тааль. Несмотря на предупреждающие тычки Турия, ей очень хотелось, чтобы тауриллиан обернулась.
И она обернулась.
Тааль заглянула ей в глаза — чёрные, как бездна, огромные и древние, как само Обетованное. Источник жуткой силы, бившей от тауриллиан, находился именно в них; и Тааль втянуло в эти зрачки, в обманчиво-невинные ресницы, в скорбную складку под бескровными губами…
Когда чёрно-белый, ведущий в горе и безмолвие туман рассеялся, Тааль обнаружила, что рухнула на колени, а Турий испуганно и неумело пытается её поднять.
— Вставай, маленькая майтэ, — разнёсся величественный голос где-то у неё над головой — голос бессмертной, властительницы, тёмной богини… Тааль замирала в ужасе, представив, что едва не осмелилась заявлять что-то против её воли. Одно её присутствие вызывало трепет и желание подчиняться — больше ничего. — Вставай и смотри на меня.
— Всё хорошо, всё в порядке, — шептал Турий. Он согнул в коленях все четыре ноги и присел рядом с Тааль, чтобы помочь ей. — При первой встрече с ними всегда так… Потом привыкаешь.
Его светлая борода колюче щекотала ухо, но Тааль не решалась отодвинуться — ведь тогда придётся снова взглянуть на Неё, а она больше не может, никогда не сможет допустить такую дерзость…
Еле дыша, Тааль встала, чтобы исполнить Её волю. Она теперь казалась себе вдвойне неуклюжей и уродливой, зарвавшейся дурнушкой. Тауриллиан стояла перед ней с гордо выпрямленной спиной; за ней о чём-то шептало озеро, всем гладким туловищем накатываясь на гальку; ветви ивы венчали бессмертную, как древесная корона, а кончик её чёрной косы почти касался земли. Девичье лицо оставалось грустно-надменным, явно не собираясь смягчаться. Эта суровость приводила Тааль в отчаяние.
— Всё ещё хочешь узнать ответ на свой вопрос?
Тааль кивнула: лгать Ей всё равно бесполезно, так она лишь ещё сильнее очернит себя в Её глазах… Турий поддерживал её, обхватив за плечи, и незаметно тянул в сторону Храма; он, наверное, мысленно корил себя за то, что привёл к этому великому, грозному существу такое ничтожество, такую (о мать моя, Делира, почему же ты тогда не пощадила меня?…) посредственность, как Тааль из гнездовья у Высокой Лестницы…
— Смерть, Тааль-Шийи. Смерть — единственно важное в Мироздании. Ею всё заканчивается, и начинается всё тоже с неё. Потому высшая мудрость — в том, чтобы приобщиться к ней. К молчанию. К одиночеству. Только тот, кто один, по-настоящему силён. Привязанности — слабость. Если ты шла сюда, чтобы найти друзей, я разочарую тебя: здесь их нет ни у кого… И любой из твоих друзей, попавших сюда, уже успел измениться.
Каждое слово, падавшее с бледных губ, звучало как приговор; Тааль стояла, всё ниже опуская голову, молча признавая своё поражение. Турий сильнее стиснул ей плечи, возмущённо мотнув хвостом.
— Пойдём, Тааль. Нам здесь нечего делать… Разберёмся и сами, куда нам идти в Эанвалле.
Тааль сердито вывернулась из рук кентавра. Как он может уводить её от тёмной богини, от повелительницы, пока Она сама не отпустила её?…
Как сквозь сон, ей вспоминались просьбы боуги, собственные обещания — что-то о замышляемом обряде, о Мосте, сооружение которого она обязана пресечь, чтобы тауриллиан не вернули себе власть… Какой бред — помешать им, чья власть свята и законна, кто прекрасен, как солнце, и грозен, как тысячи войн?!