Книга снов
Шрифт:
Чувствовать ее вкус. Везде.
Слышать. Ее вздохи.
Видеть. Ее глаза, которые смотрят на меня. Улыбку в ее взгляде, ее приоткрытый рот, который зовет меня.
Я воображаю, как позаимствую чужое тело, например того молодого врача по ту сторону монитора, ненадолго, всего на чуть-чуть, чтобы только прикоснуться к своей любимой.
Узнала бы она меня? В том другом теле? Поняла бы она, что я возношу благодарственную молитву каждой частичке ее бытия? Ее родинке на левой груди, ее мускулам, завитку волос на шее, этой очаровательной складочке у губ, которая образуется, когда она улыбается, этим глазам, которые все
«Мой летний день. Мое зимнее море. Мой дом», – шепчу я.
Волна спокойствия и умиротворения, исходящая от нее, смешивается с невидимыми нитями моих чувств.
В этом умиротворении мои мысли делают первое усилие. Я должен подумать. Хорошенько подумать, чтобы понять, в каком направлении идти.
Начинаю с девочки.
Мэдлин сказала, что в одной из ее жизней у нее был муж по имени Сэмюэль, с которым она дожила до старости. Была счастлива до старости.
Если та мысль, которая медленно вертится у меня в голове, о том, что все варианты нашей жизни соприкасаются – будь то сон, предсмертное видение, воспоминание, которого не могло быть, дежавю или ощущение упущенного шанса, – да, если все так, как я думаю, то у Мэдлин должен быть вариант жизни, в котором она выходит из тени, освободившись от страха. Справляется с сепсисом. Просыпается. Выздоравливает. Ускользает от последней тени, удерживающей ее на глубине. И проживает тот вариант жизни, в котором Сэм, мой сын, становится ее мужем и они вместе встречают старость.
Этот вариант жизни возможен, только если Мэдлин выживет.
И если я…
Я чувствую затягивающую меня темноту под собой, она пульсирует, толчками донося до меня осознание того, что я еще не могу принять в полной мере.
А когда понимаю, то кажется, будто я спрыгиваю с борта высокого, большого корабля, целеустремленно куда-то движущегося. В пустое пространство, и где-то в самом конце – море. Тонуть, устремив взгляд в точку, которая удаляется, на жизнь и на последний свет, который уносит ее с собой.
Я еще раз обдумываю все, фиксирую каждый поворот мысли. Словно решаю задачку, переменные в которой известны лишь мертвым «икс» и «игрек».
Я уверен.
Глубокое умиротворение Эдди стало мостом, с этого момента дальше я иду один.
Назад.
До самого конца.
Осталось только упасть в темную, ждущую меня, колышущуюся подо мной ночь и отпустить корабль. Осталось лишь отпустить его.
Прощай, моя любовь.
Прощай.
Эта жизнь была лучшей из всех.
Ночь 45-я
СЭМ
Половина третьего. Эдди все еще спит, положив руку на грудь моего отца.
Я снова сажусь возле Мэдди. Я почти охрип. Читаю ей «Песнь льда и пламени». Эпос Джорджа Р. Р. Мартина достаточно длинный, и читать его можно долго, и вот я представляю себе, что Мэдди захочет узнать, чем все закончится. И не умрет, пока я читаю. А потом поправится и сможет перечитать.
Может, это и глупо, но я не знаю, что еще могу предпринять, чем еще удержать. Вернуть. Порой, засыпая, я слышу ее в лабиринтах за сценой «Щелкунчика». Она в отчаянии бежит по коридорам, вверх и вниз по лестницам. Зовет меня. Зовет маму. Отца. Я сижу на сцене и жду. Я не могу пойти за ней в лабиринт.
Могу только…
Стоп.
Что
это?Как давно это длится?
«Чертовски давно, mon ami. Давай, давай уже!»
Я так привык к черной боли отца, к тому напряжению в воздухе, которое я отчетливо ощущаю и словно могу потрогать его руками, что не заметил, как что-то изменилось. Мерцание его боли стало мягким светом, оно преобразилось.
Во что-то, что внушает мне еще больший страх.
Тишина, воцаряющаяся после отзвучавшей симфонии.
Беззвучие последнего выдоха.
Пустая комната.
Я быстро откладываю в сторону книгу, встаю и открываю шторку, отделяющую Мэдди от койки С7 отца.
Эдди все еще спит с ним рядом.
Я подхожу ближе, ищу, но не нахожу его.
– Папа? – шепчу я. – Папа!
Его нет. Его больше нет.
В три шага я оказываюсь около него. Беру за руку. Может, он просто спит. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он просто спит.
В панике не могу дышать.
Смотрю на приборы: пульс, сердцебиение, стадия сна. Горы, холмы, отклонения. Он жив, да, он жив, но его нет.
Я знаю это.
Его тело необитаемо.
Словно он ушел в ту область, которую доктор Сол не нарисовал. Какая-то неизвестная зона между комой и смертью. Между жизнью и смертью. О которой никто ничего не знает, потому что она бесконечно изменчива.
Я перевожу взгляд с Мэдди на отца, потом на монитор, и в какой-то безумный момент мне кажется, будто их сердца бьются в унисон, в одном и том же ритме, словно они идут рука об руку.
Так продолжается некоторое время, и вдруг линии расходятся.
Сердцебиение Мэдди становится быстрее, а отца – медленнее. Все медленнее.
Я знаю, что сейчас произойдет, и все же не в состоянии пошевелиться или прокричать хоть что-то, кажется, будто время что-то отсчитывает, пока пульс отца все замедляется – четыре, три, два, один, теперь – все как и было предначертано, именно так, и никак иначе.
ГЕНРИ
Каждый раз, когда весло опускается в воду и разбивает отражение звездного неба, я вижу лицо Эдди на поверхности воды и как она просыпается.
Вижу Сэма – он все понимает.
И вот я готов.
Море кажется спокойным, и на поверхности отражается солнечный зимний день. Я всегда любил этот цвет больше всего. Эта светлая синева с металлическим отливом, прозрачная, как стекло, так похожая на небо.
Я встаю, лодка качается. Весла теперь в лодке. Они мне больше не понадобятся.
Потом прыгаю и разбиваю отражение.
Нужно нырнуть глубоко, чтобы найти девочку.
Море утащило ее глубоко, очень глубоко, оно желает сохранить ее там, где-то между рифами, ракушками и страхом. Ее волосы колышутся, как водоросли.
Она в руках последней тени, той прекрасной женщины, которая хотела бы облегчить конец жизни всем нам. Она отнесла бы нас на остров, без боли, без страха. Но и у нее свое предназначение и своя стихия, она может не все, но ей известно, когда приходит время.
Она видит меня и вовсе не удивлена.
Я дотягиваюсь до волос-водорослей Мэдлин. Мне удается схватить ее за нежную, тонкую ручку. Тяну ее к себе, захлебываюсь, вода соленая и ледяная. Глоток за глотком она охлаждает меня, заполняет внутренности, легкие. В конце концов она зальет и мое сердце.