Книга снов

Сначала с помощью мобильника Сэма, а потом своего ноутбука я «проехалась» по родине Генри на Ируазе. Фотографии, карты, блоги – Генри родом из дикой местности, которую я хочу однажды увидеть. Узнать ее вместе с Генри.

Желтые цветы дрока окаймляют утесы, а на юге высится маяк Святого Матфея, Сен-Матьё, вход в бухту Бреста. У берега вздымаются бирюзовые волны, прозрачные, как нежно-зеленое бутылочное стекло, такого изысканного изумрудного оттенка, волшебно-гипнотического. Они манят, и люди исчезают в них.

И я хочу вот так исчезнуть в ночи. Я хочу броситься в глубокое море снов и там снова встретить Генри. Не важно, как это зовется, и не важно, объяснимо это или нет.

Но сердце мое бешено стучит, от усталости ни следа. Я не хочу пить, чтобы заставить себя спать. Никаких фантазий, навеянных виски.

Но уснуть не получается.

Я ворочаюсь на матрасе. Встаю, задергиваю плотнее занавески, кладу свернутое полотенце под дверную щель, чтобы не видеть полоску света из коридора. Пытаюсь считать в обратном порядке от ста.

Проходит час и еще один, кажется, будто никогда в жизни я не была столь бодра, как сейчас.

Мысли вертятся в голове, и мне вспоминается все, что я забыла сделать за эти последние сорок пять дней. Я не оплачивала счета, не отвечала на электронные письма, не просматривала приглашения. Я не делала уборку в квартире, не ходила в парикмахерскую и не высыпалась. Но мне и не уснуть. Я встаю и иду в пижаме по неизменно освещенному коридору. На цыпочках проскальзываю по лестнице вниз в отделение интенсивной терапии. Накидываю на себя шуршащий халат, надеваю маску.

Свет в зале переключен на ночной режим, и на подиуме в центре, освещенные блеклым голубым светом мониторов, сидят ночные стражи жизни и смерти.

Врачи кивают мне. «Вы продезинфицировали руки?» Да, киваю я в ответ. Я проделываю это не меньше десяти-двенадцати раз в день, и все же они каждый раз спрашивают.

Меня тянет к Мэдди. Вокруг ее кровати натянули шторки. Уже четыре дня ее тело живет за счет машин. Если откажет еще и печень, то она умрет.

Сэм сидит около нее, завернувшись в зеленый халат операционных сестер, в маске и перчатках, на голове шапочка, а на ногах бахилы. Он читает Мэдди вслух. Он отсек все прочее, весь его мир ограничивается ее лицом и этим местом размером три на три метра, огороженным занавесом.

– Посмотри, – шепчу я Генри. – Это твой сын. Он хороший, добрый человек. Он мне очень нравится, Генри. Очень.

Глаза Генри закрыты.

Я смотрю данные его «архитектуры сна», они по-прежнему почти ничего не говорят мне. Прямые линии, как разделительные линии на дороге. Я смачиваю ему рот, снова и снова. Пусть не мучается от жажды.

Каждые пятнадцать минут приходит кто-то из дежурных врачей, контролирует состояние Мэдди и кивает мне.

Я представляю, как во сне могу сказать Генри, что он должен вернуться, что мы начнем все заново, что все будет хорошо. И мы будем вместе, всегда. Я представляю, что он все преодолеет, все пройдет: ушибы головного мозга, защемления, переломы, страх, кому, реабилитацию, он научится говорить, ходить, любить.

На какой-то прекрасный миг я снова могу глубоко дышать, страх немного ослабляет хватку.

Я сажусь рядом с Генри, а потом очень осторожно ложусь рядом с ним. Кладу голову ему на плечо. Беру его за руку и смотрю в потолок, спрашиваю себя, видит ли и он этот потолок. С приглушенным на ночь свечением ламп, со всеми отражающимися на нем красными, синими и зелеными огоньками от многочисленных приборов, которые громоздятся на тележке у каждой кровати друг на друге, как ящики комода.

Я нежно целую Генри в плечо, потом шепчу ему в ухо:

– Я видела фотографии, Генри. Церкви Святого Самсона. Я бы хотела съездить туда когда-нибудь. И на мыс Сен-Лоран. И в Мелон, там, говорят, зимой бушуют самые сильные ветра в бухте.

Я представляю себе маяки. Четверть всех маяков Франции находятся там, в море у скал и огромных каменных островов, в бушующем Ируазе. Нет в мире более ненасытного моря, ни одно море не требует столько человеческих жертвоприношений и кораблей.

«Вот, значит, какая она, твоя земля».

Отец никогда не рассказывал мне о Бретани, хотя бывал там. Смотрители маяков не любят рассказывать о том, что видят по ночам в море, даже спустя годы. Они молчат, и их молчание так же глубоко, как и окружающее их море.

– Генри, давай встретимся там? В церкви Святого Самсона? Или там, где ты родился? В Тай Керке, ты как-то показывал мне это место на глобусе, когда мы сидели в кафе «Кампания». Я найду его, твой дом между небом и морем. Я покажу его Сэму.

Я замечаю, как рядом с Генри успокаиваюсь, как меня убаюкивает ритм работы его аппарата искусственного дыхания, под который я непроизвольно подстраиваюсь.

На меня наваливается усталость. Сильная усталость.

Я кладу руку ему на сердце.

И засыпаю, бок о бок с Генри.

ГЕНРИ

Я чувствую. Чувствую тревогу и тоску Сэма по мне. Он словно протягивает ко мне невидимую руку, чтобы убедиться, что я тут. Но сконцентрирован он на Мэдлин.

Я чувствую рядом Эдди, она заботится о моем сыне. Она сильнее, чем думала.

Страх моего сына.

Нежность моей женщины.

Первое разрывает меня на части, второе собирает вновь.

Эдди только что рассказывала мне о Мелоне, и Сен-Лоране, и о цвете волн у меня на родине. Она спит, а я нет.

Как бы я хотел сейчас сделать что-то запретное!

Как бы я хотел сейчас войти в тело здорового человека.

В центре зала сидит врач, он примерно моего роста. У него светло-рыжие бакенбарды, в районе шеи я замечаю старую рану, рубец на горле. Но в его теле столько жизни, крови, беззаботности. Он не испытывает боли! Не испытывает!

Если бы я мог ненадолго позаимствовать его тело.

Если бы я мог склониться над спящей Эдди и поцеловать ее. Почувствовать мягкость ее губ. Первые секунды она еще продолжала бы спать, а потом ответила бы мне.

Почувствовать ее дыхание, ее руки, как она проводит ими по моим ягодицам, обнимает меня за бедра. Ее руки, такие спокойные и решительные, они меня раздевают, ощущают меня прекрасным. Касаются меня. Кожа, жизнь, кожа, тепло.

Как я хотел бы чувствовать! Тепло, влага, капли воды на коже. Теплая кожа Эдди, ее тело, прильнувшее ко мне.

Напряжение внизу живота, прилив энергии, отвердение. Мягкость. Жар ее чрева. Ее нежные груди на моей груди, губы целуют сначала один сосок, потом второй. Мои ладони наполняются контурами ее плеч, локтей. Округлостью ее ягодиц, изгибом бедра, нежностью кожи, я приближаюсь к ее лону.